Свет сквозь прутья

      За спиной лязгнули тяжелые ворота, с грохотом захлопываясь. Юная Юмико Такаги нервно вздрогнула всем телом, поднимая вверх напуганные сапфировые глаза, в навязчивой попытке попрощаться со свободным высоким небом и солнечным светом… Внутри все разрывалось от угнетения и безумного протеста перед уже наступающим на пятки и подталкивающим вперед будущим. Юмико не понимала, почему должна находиться здесь. Здесь – в женской исправительной тюрьме, среди преступниц и убийц, ведь она… Никого не убивала? Стоило лишь завести этот разговор со следователем или адвокатом, как на брюнетку сразу бросали снисходительные взгляды, мол, неужели ты сама веришь в собственную чушь? Оставалось лишь до боли и онемения поджимать губы и в ужасе смотреть на разложенные перед брюнеткой на столе фотографии. Столько крови, столько трупов, и найденная в её гостиничном номере окровавленная катана не добавляла уверенности в собственной невиновности.       Каждый день начинался в следственном изоляторе одинаково: сначала допрос, потом судебно-психиатрическая экспертиза. И так в течение недели, бесконечно долгой и монотонно повторяющейся на будничных процедурах. Такаги сбилась со счета уже на третьем психиатре, который обследовал юную преступницу, заставляя на время рисовать геометрические фигуры на чистом листочке. Подозреваемая и была для судебных экспертов таким же чистым листом. Пустым и непонятным. Настоящей загадкой.       Говорили: «Убийство в состоянии аффекта», – и тут же скептически качали головой. Аффектом можно было оправдать убийство одного, но никак не сорока человек. Реактивное состояние? Нет, не похоже. Психиатры долго бились и ломали головы над головоломкой по имени Юмико Такаги. А девушка не решалась и рта открыть, чтобы признаться в страхе за свое состояние и почти полное отсутствие сна. Но нечто темное и злое активно сопротивлялось внутри, сдавливая брюнетке горло и отзываясь невыносимой мигренью.       Тяжело быть не такой, как все.       За тяжелыми и безрадостными мыслями японка не заметила, как её привели в отдельную комнату, где в резком приказном тоне вынудили переодеться в серую безликую тюремную робу и сдать прочую одежду в маленький сейф с кодовым номером вместо имени. Здесь Такаги предстояло провести около месяца, пока ей не вынесут окончательный вердикт. К тому же здесь находился ещё один судебный эксперт, что будет наблюдать за состоянием девушки и вести каждодневный учет. Ничего не оставалось, как смириться с ситуацией и наивно предположить, что здесь брюнетка сможет найти тех же несчастных, что попали сюда по ошибке и так же мечтают поскорее выбраться из высасывающих жизнь и улыбки стен. Иррациональная оптимистическая мысль согревала и дарила уверенность ровно до того момента, пока надзиратель не выдал запасную робу и персональное одеяло, пахнущее каким-то ядреным дезинфицирующим химическим раствором, от которого глаза мгновенно заслезились, а нос характерно зачесался, словно перед чихом. А после перед Такаги открылась облупленная светло-зеленая стальная дверь в новый дом. Получив толчок в лопатки, девушка, неловко перебрав ногами, влетела в камеру и замерла под очередным оглушительным лязгом стали за спиной. В коридоре раздались удаляющиеся шаги, и наступила столь же оглушительная контрастная тишина.       Общая камера оказалась именно такой, какой Юмико примерно и представляла: темной, душной, с высоким потолком и небольшой полоской света под ним, что лилась из решетчатого узенького окошка. Тут и там стояли двухэтажные железные койки, намертво вкрученные в пол. В углу – пара раковин для умывания и желтый от въевшейся в эмаль ржавчины по краям унитаз. Запах стоял удушающий: непередаваемая смесь запаха пота, грязных носков, дешевых сигарет и вонючего старого дезодоранта, который вовсе не перебивал прочие запахи, а, кажется, только усиливал. Что тюрьма, что казарма, впрочем, Юми не с чем было сравнивать. Девушке пришлось вначале зажмуриться и нервно откашляться, чтобы унять непроизвольный рвотный позыв. Слишком много впечатлений получило нежное обоняние, не подготовленное к такого рода испытаниям суровой жизни. Камеру мыли с хлоркой редко, в лучше случае, раз-два в месяц, а про проветривание и вовсе речи не шло. Над головой лениво и непозволительно медленно крутились лопасти винта в вентиляции, откуда тоже пахло убойной смесью сырости и плесени. Неудивительно, что многие выходят из тюрьмы с огромным букетом различных болезней, в частности с заболеваниями легких.       Такаги поежилась, приходя в откровенный ужас. Ещё несколько минут назад она убеждала себя, что, несмотря на то, что её соседками будут убийцы и воровки, общая беда всех сплотит. О, наивная. Да в такой обстановке они превратились в ещё больших животных, чем это заложено в человеческой природе. Девушку бросило в дрожь и холодный пот, стоило кожей ощутить на себе пристальные взгляды. Конечно же, её появление не осталось незамеченным. С онемевших губ готова слететь молитва, от которой совершенно не становилось душе спокойнее. Бог не спешил приходить маленькой девушке на помощь, а возможно, даже не слышал её зов.       Вокруг со скрипучих коек приподнялись другие арестантки и с тусклым любопытством уставились на зашуганную девушку, прижимающую к груди сверток из тюремной робы и одеяла. Множество глаз, смотревших в сторону новенькой, не могли не напрягать – да что там! – они откровенно пугали и вызывали дрожь уже под коленками. Со стороны смотрелось жалко и абсолютно беспомощно.       – Извините… – Не зная, с чего начать разговор и заполнить давящую на уши тишину, пролепетала Юмико первое, что пришло на ум и тут же сорвалось с языка. И это стало ей приговором.       Почти из всех углов и коек раздались гадкие смешки, а то и гогот. Потенциальному изгою здесь были рады, есть на кого все сбросить, начиная с работы вплоть до напряжения и физиологии. Робкие особы всегда первые в очереди на роль опущенной. Именно забитый взгляд, тихий лепет и испуг сыграли с Такаги злую шутку, определяя дальнейшую роль в тюремном сообществе. Ей оставалось только отступать назад при виде огромной рыжей женщины, выходящей прямо на неё из самого темного угла камеры.       – Так-так-так, и кто же тут у нас?       Юмико изо всех сил постаралась не вскрикнуть, когда бледно-желтый электрический свет от одинокой лампочки под потолком, что противно раскачивалась из стороны в сторону, кажется, от даже самого незначительного колыхания затхлого камерного воздуха, упал на приблизившееся лицо сокамерницы. Уродливое – половина лица вся исперещена мелкими татуировками-символами, спускающимися по шее ниже до самых кончиков пальцев правой руки. Пугающее – глаз, окруженный татуировками, намного меньше другого и блестит в полумраке, словно стеклянный, неживой. Мерзкое – Юмико смогла, даже будучи в панике, разглядеть на щеке сатанинское клеймо и нацистский символ, а на лбу – оккультную звезду. А когда женщина ухмыльнулась, то обнажились острые, почти нечеловеческие клыки. Сектантка и нацистка. Хуже соседства и не представить.       – Вы только посмотрите, девки, ручная овечка пожаловала. Вот так подарочек!       Такаги содрогнулась от голоса и непонятных мотивов, что двигали страшной женщиной, в которой брюнетка мгновенно признала старшую по камере. В голове мысли разлетались в разные стороны, подталкивая темное начало души к незапланированному пробуждению. Неизвестно, что творится в голове у рыжей сектантки. Хотя не трудно догадаться. Судя по гадкой ухмылке и тому, как она стремится не только нависнуть своим немалым ростом и комплекцией, но и вжать в ближайшую стенку, чтобы… Что?! Именно эта неизвестность готова завизжать маленькой свиньей на скотобойне, отчаянно пытаясь позвать кого-нибудь на помощь.       Юмико уже почти всхлипнула на грани истерики и зажмурила глаза, пытаясь отрешиться от окружающего жестокого мира…       – Оставь её, Зорин.       Хриплый голос неожиданного спасителя раздался совсем рядом с японкой. Юмико удивленно открыла глаза и настороженно обернулась через плечо, в убежденном желании увидеть ту, что пытается отсрочить неминуемую участь для потенциальной опущенной. На ближайшей к выходу койке, располагающейся чуть позади и сбоку от новенькой, полулежала женщина с короткими светлыми волосами, спадающими на лицо так, что скрывали от Юми её глаза. «Ангел-спаситель» продолжала, как ни в чем не бывало, курить сигарету и читать слегка приоткрытую – чтобы не ломать бумажный переплет – книгу. Кажется, заключенная читала Стивена Кинга, если верить стершимся буквам на обложке.       – Верхняя койка надо мной свободна. – Лишь спустя некоторую мучительную, но эффектную паузу незнакомка оторвалась от книги. Та расслабленно легла на бедро женщины, что устремила на Юмико пронзительный взгляд зеленых глаз. В следующее мгновение тотчас его перевела вверх, указывая на пустующее место под потолком.       – Опять вмешиваешься в мои дела, Вульф? – недовольно сощурилась рыжая, готовясь теперь наступать и давить авторитетом на сокамерницу.       – Оставь новенькую в покое. – Негромко, но твердо произнесла любительница Кинга, бросая на старшую по камере абсолютно такой же недовольный взгляд. Ещё немного, и, казалось, они сцепятся. Неприкрытая ненависть сквозила во взглядах обеих преступниц.       Такаги опасливо переводила взгляд с одной женщины на другую, долгое время не решаясь шевелиться. Сделав над собой усилие, японка вняла полученной информации, поспешно дернувшись к маленькой лестнице рядом. Именно это и разогнало напряжение в камере: Зорин, громко и высокомерно хмыкнув, вернулась в свой темный угол, напоследок бросая на новенькую откровенный и плотоядный взгляд, а блондинка, что готовилась спустить ноги на пол, чтобы рывком подняться, если потребуется, расслабленно откинулась на подушку, возвращаясь к прерванному чтению. Стараясь копошиться как можно тише, брюнетка окинула взглядом матрас и, сложив одежду под голову вместо подушки, укрылась выданным надзирателем одеялом. Очки пристроились за одну дужку на тонкой железной перекладине небольшого изголовья койки. Тело до сих пор било дрожью, но теперь девушка не могла понять, чего здесь было больше: страха или холода от старого матраса.       – Как тебя зовут? – шепнули снизу, пока Юмико, ворочаясь, пыталась найти себе место.       – Юмико Такаги. – Новенькая замерла, кое-как устроившись на старом вонючем матрасе, на котором всей спиной чувствовались скрипучие пружины. – А как?.. – Неуверенность сдавила горло, вопрос не решался сорваться с губ, а потому девушка не сдержала облегченный вздох, услышав в тишине еле слышный ответ:       – Хайнкель. Хайнкель Вульф.       Выдавив из себя тонкую улыбку, Такаги постаралась задремать до утра, в интуитивно защитной позе, поджав к животу колени и укрываясь с головой одеялом. Неизвестно, что будущее приготовило для японки завтра, однако в кое-чем брюнетка была абсолютно уверена – лучше уже не будет.