Свет сквозь прутья

      Сон не желал обрушиваться на уставшее и измученное сознание и дарить девушке необходимую сердцу частичку видимости – иллюзии – спокойствия. Пережив первое – и, к несчастью, не последнее – глубокое потрясение, Юмико не могла надеяться на то, что выспится на новом ужасном месте. Плохие мысли прочно засели в голове и не желали переселяться или окраситься хотя бы с черного бесперспективного на серый оттенок неопределенности – лучше, чем ничего. Из-за неё вчера чуть не произошла драка. Вчера она сразу угодила в неприятности и теперь на виду у старшей по камере – злобной и страшной женщины, против которой у японки не было ничего. Ни единого шанса.       «Так ли у тебя никого нет, Юмико? У тебя всегда была я», – её собственный голос, лишь более хриплый и грубый, болью отозвался в голове под самое утро, когда Юмико поняла, что не может нормально задремать, и все больше ворочалась, вызывая у соседок по камере досадное шипение. Страх вновь накатил волной, пробегаясь от ноющего затылка до озябших пяток. Привлекать к себе внимание после вчерашнего «знакомства» не хотелось. Чревато.       «Я не хочу снова угодить в неприятности. Зачем ты это сделала, Юмиэ?» – даже в мыслях голос брюнетки звучал с неподдельными плаксивыми нотками. Такаги не чувствовала себя в безопасности, именно кожей ощущая, что опасность миновала лишь ненадолго, затаиваясь и выбирая момент, когда никто – ни надзиратели, ни та странная женщина с нижней койки – не будут иметь возможности как-то воспрепятствовать желаниям рыжей сектантки. Хайнкель – Юмико ведь правильно расслышала имя спасительницы, правда же? – тихо дремала на своем месте, не сказав больше за прошлый вечер ни слова. Если потрудиться, чуть-чуть высунуть голову, можно рассмотреть, как шевелятся кончики светлой челки у арестантки на лбу от легкого сквозняка и ровного дыхания спящей. Несмотря на расслабленное лицо и позу под одеялом, Вульф спала чутко – каждый раз морщась от малейшего шума как в камере, так и за её пределами, за дверью.       «Они потешались над тобой, желали развлечься. За что и поплатились собственной кровью. Теперь твари замолкли навсегда. Я отрываюсь намного лучше их», – хмыкнула в подсознании темная тень, которую психиатры и литераторы обычно называют второй личностью. Редкое заболевание психики, которое очень тяжело диагностировать и доказать. Не миф, не литература, а реальность, досадный феномен, с которым Юмико Такаги приходилось существовать, выживать и делить наказание, как сейчас. Ведь именно Юмиэ наказала обидчиков, вырезав практически всех на злосчастной вечеринке. И какой черт дернул наивную девочку пойти в столь неоднозначное шумное место? Любопытство и поистине детская наивность практически сгубили хрупкого котенка, не повидавшего в своей жизни ничего более аморального, пошлого и грязного. В ту ночь, когда японка со слезами на глазах умоляла нескольких мужчин оставить её в покое, её альтер-эго пробудилось с небывалым ранее азартом и предвкушением. Ведь на уровне интуиции вторая личность что-то говорила об опасности, подстерегающей за темным поворотом коридора в сторону уборных комнат. Да только кто слушал головную боль, разрывающую на части? Юмико осознала ошибку намного позже, когда под легким усилием мужских рук ткань рвалась, а отчаянный крик заглушали похабные смешки. И никого не было рядом, только перепуганная японка и её альтер-эго, явившееся на выручку, вооружившись мечом, спрятанным японкой в скромном багаже. И признаться, брюнетка совсем не помнила, зачем брала футляр с фамильной катаной на вечеринку. Подобная предусмотрительность оказалась весьма кстати для жаждущего мести и горячей крови альтер-эго. – «И если эта рыжая блядь к тебе сунется, я оторву ей голову».       «Нет! Хватит! Не надо больше убийств, прекрати!».       «Может, попробуешь запретить мне и дышать, глупая девчонка?».       Такаги вжалась в импровизированную подушку, отчаянно зажмурившись от новой вспышки головной боли и прокатившегося по извилинам мозга хриплого смеха. Её смеха. Нужно дождаться утра, тогда Юмиэ затихнет – она всегда активизировалась в темное время суток, словно ночной зверь, – и… наступит час первой для японки переклички. Не зная, чего можно ожидать от рассветных часов на новом месте, девушка вжалась в матрас, боясь даже дышать, и вслушивалась в тишину, вой ветра сквозь прутья решетки и чье-то похрапывание.       С первыми лучами солнца общая камера нисколько не стала уютнее. Все изъяны мгновенно показались из полумрака, олицетворяя все кошмарные представления о тюрьмах и бесцеремонном содержании преступников. Пусть заключенные и пытались своими силами создавать видимость порядка: кто-то из старой робы связал половичок под ноги, кто-то пытался мыть полы – однако усилия не приносили видимых результатов.       До подъема осталось две минуты.       Койка Хайнкель Вульф располагалась ближе всех к стальным дверям камеры, поэтому блондинка всегда отчетливо слышала и знала, в котором часу по коридорам каземата прогуливался надзиратель Тубалькаин Альхамбра – уроженец Испании, заядлый картежник, и внешне напоминающий американского гэмблера в шляпе времен сухого закона, – и какую песню тот любит напевать-насвистывать себе под нос. И самое главное, когда можно уже не притворяться спящей и открыть глаза для созерцания опостылевшей обстановки вокруг. Сомнительное развлечение, но Хайнкель привыкла контролировать ситуацию вокруг себя, если была возможность, и знание о привычках надзирателя вселяло иррациональную уверенность в собственных силах. Если что, бывшая телохранительница сможет подстроить все так, что о гипотетической стычке в общей камере не узнают до самого утра, пока за ними самолично не заявятся поднимать к утренней перекличке и завтраку.       Вот знакомые шаги и мотив долетели до внимательного, чуткого слуха светловолосой женщины, и Вульф медленно открывает глаза, чтобы плавно сесть на койке и наскоро натянуть тюремную робу в виде серого комбинезона, верх которого телохранительница никогда не надевала, заправляя либо оставляя тот болтаться на поясе с завязанными рукавами. Черная майка обнажала развитую мускулатуру рук и широких плеч, отпугивая всех потенциальных обидчиц сразу. Хайнкель в отличной физической форме, что органично сочеталось с её жизненным путем и бывшей должностью. Как себя преподнесешь с первых минут, так и устроится здесь твоя жизнь или весомый временной её кусок. Пройдя военную подготовку и многие годы работая над собственным телом и навыками, Вульф не была чужда понятиям дисциплины и выдержки. Весь подростковый пыл из женщины давно выбили и втоптали в грязь, превращая в солдата, безукоризненно выполняющего приказы и свою работу. Поэтому блондинка смогла показать себя так, чтобы первое впечатление надолго отпечаталось в памяти всех забияк и их подпевал. Холод, сила и собственное мнение по любому вопросу – с такой позицией стоило считаться, именно поэтому Вульф смело заступилась за новенькую, угадав неподдельный интерес и намерения старшей. Зорин Блиц, несмотря на свою мрачную репутацию, не была глупой курицей, и идти на открытый конфликт не собиралась. Хотя – следует отдать сектантке должное – провоцировать та умела и старалась, с каждым разом все наглее, все изощреннее капая концептуальной серной кислотой на нервы сокамерницы. То ли рыжая ощущала в бывшей военной угрозу для своего неоспоримого авторитета, то ли Вульф просто пришлась ей не по вкусу – наверное, даже сама Блиц не смогла бы объяснить свое поведение до конца. А возможно, вся канитель просто от скуки – подобный вывод напрашивался сам. А чем ещё страдать, находясь в заключении? Вот действительно. Заняв позицию «не лезьте ко мне, и я не буду», Вульф спокойно прожила целый месяц, надежно удерживая оборону своего душевного состояния, и делала выводы. Наблюдать и молчать Хайнкель Вульф умела, это её работа, в конце концов.       В дверях повернулся ключ, с силой дернули за засов, вынуждая всех арестанток тут же подскочить на койках в поспешных попытках прикрыть свои тельца скудной одеждой. Одна только Зорин не спешила одеваться и прятаться от взгляда надзирателя. Она, оставаясь в одних казенных трусах, гордо выпятила вперед свою немаленькую грудь, мгновенно ловя на себе взгляд испанца.       Мужчина усмехнулся, дернув забавными короткими усиками, и поаплодировал очередному бесцеремонному представлению старшей. Его уже давно это не удивляло, скорее, забавляло; провокация Зорин Блиц входила в категорию стабильности и порядка в камере.       – На выход, дамы. – Скользнув взглядом по телу рыжей, не испытывая ничего лишнего, Альхамбра в свойственной себе манере поманил преступниц за собой пальцем.       Зорин хмыкнула, обнажив самую безумную ухмылку из своего арсенала, и быстро натянула на тело тюремный комбинезон. Затем первая зашагала на выход, следом за сектанткой потянулись и остальные заключенные.       Вульф безразлично прикрыла глаза и проверила в кармане пачку сигарет. После переклички будет несколько минут, когда можно спокойно покурить во внутреннем дворике тюрьмы, пока столовую готовят к наводнению всегда недоедающих или вовсе голодных женщин.       Небольшой и неловкий толчок вбок. Изумленно на рефлексе обернувшись, Вульф видит новенькую, неудачно слезшую с верхней койки. Ей было стыдно и неловко – по лицу японки легко считать то, что она чувствует. Телохранительнице Такаги казалась маленькой неопытной девочкой, что в детстве забыли обучить строить прогнозы и рассказать о жестокостях жизни или оберегали от всех напастей, однако… Хайнкель нахмурилась на свои размышления, не замечая, что со стороны это выглядело чересчур сурово. Очевидный и закономерный вопрос не давал блондинке покоя…       – Извините…       – Привыкнешь, – особенность лаконично по-военному рубить словами очень пригодилась Вульф в тюремной среде, и пояснять позицию пока ещё малознакомой, но почему-то импонирующей особе, не хотелось.       Такаги насупилась, но не отшатнулась и маленьким хвостиком последовала за суровой блондинкой, с опаской косясь на рыжую нацистку. И Хайнкель не обвиняла её за страх. Зорин Блиц стоило опасаться, и если уж новенькая решила держаться вблизи общества бывшей военной, наивно – или интуитивно – полагая, что так будет безопаснее, то Вульф была не в претензии. Юмико Такаги удачно вписывалась в мировоззрение бывшей телохранительницы, и нет ничего зазорного в том, чтобы защищать того, кто слаб перед лицом угрозы. Хоть какое-то разнообразие. Всяко лучше, чем обсуждение с Серас Викторией работу горя и вины со всеми вытекающими суицидальными наклонностями.       Ноги на автомате привели к пустырю, где все всегда начиналось по привычному и докучающему сценарию:       – Перекличка. – С ухмылкой начал Тубалькаин, взмахивая перед выстроившимися в три ряда арестантками небольшой стопкой бумаг. Вульф постаралась сохранить лицо хладнокровным, как делала это на протяжении всего первого месяца. – Итак, Зорин Блиц. Здесь, конечно же.       Обменявшиеся странными улыбками, надзиратель и старшая вызывали у Юмико новую волну ужаса и непонимания. И японка была готова поклясться, что сбоку от неё зубы Хайнкель отчетливо скрипнули от злости.       – Хайнкель Вульф. – Блондинка рядом по-военному выпрямилась, не издав ни звука. Встретившись взглядом с надзирателем, бывшая военная получила в ответ восхищенный кивок. – Учитесь у Хайнкель, как надо убивать, девушки. Таким хладнокровием и расчетливостью стоит лишь восхищаться. Жаль, у нас такое не поощряется.       В рядах преступниц послышались сдавленные смешки, а Юмико осторожно попыталась взглянуть соседке в глаза. В зеленых безднах, и правда, не было ничего теплого и слишком эмоционального, только холодный расчет и желание придушить издевающегося надзирателя.       «Интересно, почему такая сильная личность, как она, оказалась здесь?» – невольно подумала Такаги, тут же одергивая себя. А действительно ли она желает это узнать? А вдруг Хайнкель Вульф представляет ещё большую опасность, чем многие здесь вместе взятые? Изменится ли первое впечатление – конечно же, да. Однако Такаги и сама не знала, что чувствовала по отношению к строгой женщине. – «Ей определенно пошла бы военная форма», – японка отметила про себя идеальную осанку и неприкрытую солдатскую хватку…       – Виктория Серас.       Сапфировые глаза тут же нашли в толпе ещё одну светлую макушку и потерянный взгляд, что упрямо пытались скрыть за длинной шторкой-челкой. На насмешки в свою сторону Виктория отвечала откровенным злым взглядом, от чего остальные начали лишь больше улюлюкать, поддерживаемые молчанием надзирателя и одобрительной ухмылкой Зорин Блиц.       – Жанна д’Арк. Нет, серьезно, это кличка или издевательство? – каждое утро задавал надзиратель один и тот же вопрос, откровенно заводя невысокую блондинку с ожогом на пол лица из второго ряда до белого каления и дыма из ушей. И, удивительно, испанец серьезно считал свой вопрос остроумным или же не упускал шанс продемонстрировать свое чувство юмора перед новенькими заключенными? Впрочем, то, как Альхамбра украдкой поглядывал в сторону Такаги, подтвердило предположение Хайнкель, неотрывно следящей за мимикой и взглядом мужчины.       – Анастасия Романова. – Высокая девушка, высеченная словно изо льда, кажется, и вовсе не отреагировала на свое имя. Она смотрела перед собой и всего пару раз бросила взгляд на бушевавшую гневом Жанну.       – И наконец, Юмико Такаги.       Вздрогнув от собственного имени и чуть не потеряв с носа очки, японка напряженно замерла, поймав хитрый взгляд испанца. Стало не по себе.       – Знаете, девочки, что ваша новая соседка убила сорок человек? Кажется, про таких говорят: в тихом омуте черти водятся, не так ли?       Почти все, кто был во дворике, вновь повернули головы в сторону сжавшейся от бесцеремонного разоблачения и всеобщего внимания брюнетки. Теперь ей точно не отделаться от любопытства и кучи вопросов! Восторженный свист со стороны рыжей зловеще прозвучал в тишине, мрачно пробегаясь вдоль высоких стен.       На счастье, перекличка на этом закончилась, и многие разошлись на небольшую утреннюю пробежку, а кто отошел умыться перед завтраком. Только Хайнкель Вульф осталась стоять рядом с дрожащей от захлестывающей обиды и отчаяния Юмико. Блондинка медленно закуривала сигарету, смачно щелкая крышкой зажигалки.       – Сорок человек, значит.       Задумчивый и спокойный тон невозможно терпеть, и жгучее отчаяние вырвалось само собой.       – Я никого не убивала!       От крика мир не остановился. Никто не обернулся больше в сторону странной парочки, стоящей посередине дворика. Никому не было дело до душевных терзаний маленькой девушки, в немых компульсиях пытающейся вырвать себе волосы на голове.       – Верю, – тихо и убежденно ответила Хайнкель, выдыхая тонкую струйку сигаретного дыма в сторону от собеседницы. – Ты не похожа на убийцу.       – Ты мне веришь? – Юмико не могла поверить своим ушам. Молодая женщина, с которой она знакома меньше дня, прониклась и увидела её душевные терзания? Быть не может.       – Не верю – я вижу. – Блондинка бросила на собеседницу неожиданно теплый и открытый взгляд, который резко сменяется задумчивой мрачностью и становится невыносимым. – Тебе здесь не место, это чересчур очевидно. Но я никак не могу понять, как полиция смогла допустить такую очевидную ошибку.       Не прямой вопрос, а безликая формулировка, подталкивающая к небольшому откровению со стороны новенькой, но вместо вымеренного психологического приема, действующего обычно на отлично, Хайнкель получила неожиданную для себя обратную реакцию.       Такаги напряглась. Разговор грозил свернуть на не самую комфортную для японки сферу, что по-настоящему пугало и волновало. Девушке не хотелось терять неожиданно появившуюся в этом дурном месте подругу. Именно подругу. Никакими другими словами Юми не могла объяснить то непонятное, что между ними происходит. Мотивы Хайнкель Вульф с трудом прогнозировались и анализировались в голове, были непонятны и шокировали естественностью и спокойствием, с какими бывшая телохранительница бросилась защищать новенькую. Юмико ещё не до конца определилась, как она относится к этому поступку, однако против воли прониклась симпатией к высокой блондинке с пронзительным взглядом.       – Я… не знаю.       На явную неопределенность Хайнкель сощурилась, долго затягиваясь от сигареты. И Юмико сразу поняла – телохранительница ей не поверила. Так и есть: брюнетка соврала, ибо прекрасно знала, почему оказалась в тюрьме и что случившееся не дурной сон, как того искренне хотелось, а жестокая реальность. Болезнь и злой рок.       Хотелось сказать что-то ещё, но внезапный окрик оборвал пытающуюся сгладить образовавшийся угол в общении японку.       – Хайнкель, живо в переговорную. К тебе адвокат пришла.       Цыкнув от досады, Вульф бросает недокуренную сигарету на землю, затирая ту носком сапога.       – Это займет какое-то время, – не зная зачем, но Вульф проясняет ситуацию опешившей и опасающейся оставаться одной девушке. – Держись во-он той девушки, и ничего не бойся. Покажешь страх – сразу нападут. – Юмико проследила за взглядом и приметила Викторию, скрывающуюся в тени высокого забора. Странный выбор. Однако сейчас могла лишь слепо довериться и следовать рекомендациям той, что не первый день варится в адском котле. – Вы с ней чем-то похожи.       Поразившись тому, насколько сокамернице удается легко спрогнозировать незаданные вслух вопросы, Такаги не сразу осознает, что осталась стоять посреди дворика в одиночестве. Лишь очередной гулкий хлопок железной двери, раздавшийся за спиной скрывшейся из виду Вульф, подталкивает Юмико сорваться с места и полететь к Серас, удивленной внезапному порыву новенькой. Удивление быстро сменяется дружелюбной улыбкой и разговором о чем-то легком и простом, а брюнетка судорожно хватается за мысль, что должна обязательно сказать Хайнкель «спасибо».