«Багдад - Лондон: Совершенно секретно»

Жизнь никогда не была легкой или, может быть, для него все было именно так. Не так легко было ухитряться жить на зарплату боевика при старом режиме. Корнелиус Фадж, придя к власти из министерских бухгалтерий в мирный период, когда никому не нужна была война, а угрозы предпочитали игнорировать до последнего, и подавно не жаловал ни Аврорат, где «сидели слишком умные», ни Отдел Внутренней Безопасности, где «у боевиков творилось черт те что». Он узнал об этом рано, слишком рано для ребенка. Ему выпала прекрасная по-своему доля - принадлежать сразу к двум мирам. Маггловский сверкал новинками кино, пах самой разнообразной вкуснятиной, предлагал такие классные вещи как музыка каждый час, кино дома. Магический - учил верить в чудеса, превращал сказки из маггловской книжки в быль, существенно расширял знания о животных и растениях. Но Джонатан Олдридж не мог воспользоваться и половиной благ обоих миров. Иногда он с детской обидой думал, что лучше бы он родился в семье богатых магглов и никогда не знал о мире волшебников. Зато у него были бы все эти радости, он бы учился в простой школе, как до одиннадцати лет. Почему нет? Порой ему казалось, что можно быть магом, но лучше бы мамы не было вообще. Просто не было - и все. Мама была всего лишь магглой, работала воспитательницей в детском саду, и толку от этого не было никакого. Вечером она была усталая, вечером было время посуды и готовки, уборки и стирки, а никак не Джонатана. Стихийная магия в нем пробуждалась редко и буйно. Когда ему исполнилось восемь, и выброс был особенно сильным, папа достал палочку и сотворил маленьких жар-птиц, а потом до ночи рассказывал Джонатану, что его ждет в Хогвартсе. - А мама тоже волшебница? - сияя, спросил радостный малыш. Отец рассмеялся. - Нет, сынок, мама у нас самая обыкновенная. Но ведь мы ее любим просто потому, что она мама. Для нас она лучше всех. Может быть, для отца так и было. Но Джонатан был разочарован. Он много раз спрашивал папу, почему бы не сделать все магией, ведь так просто, ну какой там труд - поднять палочку и произнести заклинание. Рассказать маме всю правду, и тогда она будет веселиться и смеяться, и вечером будет читать ему сказки, а не возиться по дому. Ему было всего восемь лет, он с огромным трудом понимал, почему маме нельзя знать про волшебство. Однажды он не послушался. Мама пришла раньше обычного, а отец еще не вернулся из далекого и загадочного Министерства Магии, которое малыш Джонатан мечтал увидеть однажды. Краснея и запинаясь, он принялся рассказывать и махать руками, но мама только улыбалась и устало кивала, принимая это за игру. Это неожиданно разозлило Джонатана. Отец вернулся вовремя. Вихрь, гуляющий по дому, уже напитывался электричеством, потому что Джонатан не мог понять, не мог принять испуга мамы, того, что она не обняла его и не сказала, как им гордится. Того, что была такой обычной, скучной и не хотела знать о другом мире, только вопила и пряталась. Отец тогда впервые выпорол его - стыдно, по-маггловски. Очень ругался, запер в комнате, запер магией, так что мальчик мог только плакать и вскоре уснул. А когда проснулся, узнал, какой еще бывает магия. Мама ничего не помнила из того вечера, была такой же, как всегда. Вот только Джонатан таким же уже не был. Стертая память помогала миссис Олдридж жить дальше, но магический вихрь злости, созданный ее сыном, снес, видимо, не только мебель в доме, но и часть ее здоровья. Не помня, почему, не зная, из-за чего, она все чаще и чаще болела, и, как сказал папа, вылечить магией ее тоже нельзя. Мама казалась совсем чужой. Тогда-то Джонатан и понял, что на самом деле, том самом глубинном деле, у него есть только отец. Когда началась Вторая Магическая Война, больше всего на свете Джонатан боялся потерять отца. Тайком он читал «Ежедневный Пророк», который отец прятал в запертой магией тумбочке, но к тому времени мальчик уже кое-чему научился. Когда Джо исполнилось одиннадцать, он не поступал в Хогвартс, потому что за Хогвартс сражались, и среди сражающихся был его отец. Мальчик даже собирал статьи про Гарри Поттера, как и многие в то время. Слава всем богам, отец вернулся, а Хогвартс восстановили. В двенадцать лет под предлогом переведения в интернат мистер Олдридж отправил сына в Хогвартс. Это были хорошие дни. Ничего не требовалось скрывать, повсюду царила веселая беззаботность юности, а в коридорах Джо иногда видел кого-нибудь из тех, о ком писали и говорили - Рональда Уизли или Симуса Финнигана, а один раз даже из-за угла видел самого Гарри Поттера! Годы в Хогвартсе прошли, как один день. Джонатан уже не так сильно скучал по папе, теперь вокруг было много волшебников и волшебниц. Не то, чтобы он был особенно интересен этому миру, но среди прочих мальчишек и девчонок было весело. Письма от отца оказались неожиданно полными хороших вестей: выплатили гонорары за последние полгода, все разом, новый Министр Магии Кингсли Шеклболт - тоже аврор, много работы, маме наняли сиделку… Когда Джонатан возвращался домой на каникулы, проведя с сильно постаревшей и сдавшей матерью, не встававшей с кровати, положенные часы, он делал умоляющие глаза, и они с отцом отправлялись туда, где проблем не было - даже меньше, чем в Хоге, - в лес, на охоту. Разные повадки. Разные шорохи. Разные звуки. Мелькнувшая белка, осторожная лисица, неуклюжая дикая утка на лесном болотистом озерце. Охотничья сторожка. Свое собственное ружье. Заправка патронов вручную и множество историй по ходу. Раздел тушек - целое искусство. Вкуснейшее жареное мясо. Лучший друг - отец. За полгода до окончания Хогвартса его вызвали к директору и отправили через ее камин домой. Отец был бледен и сам не свой. Мать лежала на своей кровати неподвижная, почти как и всегда, только страшнее, массивнее и намного-намного холоднее. Джонатану не было жаль ее, только отца. Казалось, она давно уже перестала быть кем-то для него, да и была ли? Знал ли он ее? Ее место было здесь, в светлой комнате, а не в его сердце. Отцу было сложно оправиться, но вскоре Джонатан закончил Хогвартс, и вдвоем выживать стало легче. Оба были бетами, так что никаких сложностей не возникло. Пока отца не отправили командовать отрядами в Ирак. Джонатану было восемнадцать, и он не понимал смысла этой войны. Никто не нападал. Никто не убивал. Но у отца была своя логика. Он положил руку сыну на плечо и сказал: «Эй. Я солдат, сын. Кингсли знает, что делает. Хоть и Министр, он еще недавно был как я. Я буду писать и приеду, как смогу». Он приехал пару раз и, конечно же, они провели неделю в сторожке на охоте. Джонатан рассказывал, что устроился в Министерство - в «погодное бюро», как его называли, отдел контроля климатических условий, своя такая экзотика: пейзажи за окном, свежесть как после дождя летом в кабинетах, согревающие чары в Атриуме, контроль за водонапорными чарами и прочими волшебными удобствами. Не бог весть что, но зато сколько новой информации! А через пару лет, как они с отцом решили, Джонатан должен был начать учить маггловские технологии, чтобы работать в отделе Артура Уизли. Все изменилось, когда отец погиб. Когда почтовая сова принесла проклятый официальный свиток от Министерства. Когда ему не разрешили даже увидеть тело отца, похоронили в закрытом гробу. Джонатану Олдриджу было всего двадцать лет. Дни тянулись за днями, один магический пейзаж за окном сменялся другим и, хотя он навсегда упал в слякотную сонную зиму, солнце за стеклом и майский воздух послушно наколдовывались, следуя движениям его палочки. Иногда он перебрасывался парой слов с кем-нибудь и слушал чужие разговоры - просто, чтобы не сойти с ума. Когда каждый день воображал то летнюю ночь, то весеннее утро, он совершенно забывал, что на улице тоскливая осень. Вокруг тысячи смеющихся людей, и ни одному из них до конца не понять, что он чувствовал. Да и чувствовал ли? Он только слушал - слушал и жил тем, что воображал, что эти люди делают потом из их же реплик. Но однажды он услышал нечто интересное. Про какого-то Джима Серткиса и «классную штуку», от которой сознание просто «улетает к мерлиновой бабушке» на пару часов, и ощущаешь только бесконечное «хорошо» без дна. Так в жизни Джонатана Олдриджа появилась ядовито-зеленая Тансифомента, которая пахла грядущим покоем и радостью. Она начинала действовать откуда-то с пальцев ног, делая их приятно невесомыми, он не мог ходить, но этого не требовалось, потому что уже через пару минут ощущение легкости передавалось всему телу и, не делая никаких движений, он открывал дверь в мир спокойствия с яркими видениями. Он снова охотился с отцом на разных зверей, часто даже выдуманных, они ловили самую большую рыбу, и не было в мире никакой войны и смерти. Когда действие заканчивалось, Джонатан засыпал, покидая один мир и приходя в другой, где могли быть и кошмары, и светлые видения, но он тоже был нереальным. Там тоже было по-своему неплохо. Вот только всякий раз приходилось просыпаться и идти на работу. К вечеру начиналась ломка. Ноги подкашивались, безумно хотелось пить, тело плохо слушалось, скакала температура, нападала то жажда деятельности, то совершеннейшая апатия. Но хуже этого было чувство потери того прекрасного и по-настоящему волшебного мира, который возвращал ему отца. Впрочем, Джо быстро понял, что нужно лишь купить дозу у Серткиса и растягивать флакон на два раза. Так бы он и угас за пару лет, однажды мягко провалившись в свой мир счастья и не вернувшись оттуда. Так бы и было. Если бы однажды Серткис не отказался продать ему дозу. - Почему? - тупо спросил Олдридж, сфокусировавшись на нем. Упрямо поджав красивые губы, Серткис покачал головой. - Прости, Джо, но я не могу. Меня в Аврорат вызывали, а я и так слово нарушил. Не хочу обратно в камеру, понимаешь? Чувствую себя и без того паршиво. - Просто продай все, что есть, я найду другого, - попытался выйти из ситуации Джонатан. - Да нет у меня дозы! Я завязываю с этим делом! - взвился Серткис и попытался выставить его за дверь. Не тут-то было. Для Джима Серткиса это были просто деньги, от которых придется отказаться, хотя бы на время. Но для Джонатана Олдриджа это был билет в мир, где нет боли, нет смерти, нет ничего плохого, только вечный лес и вечная охота, свой собственный уголок счастья, единственный, оставшийся в этой жизни. Он забыл, что умеет ТАК злиться. Злость была как тогда, в детстве, когда вихрь стихийной магии снес мебель в комнате и сломил маму. Дверь попросту отлетела к косяку, а самого Серткиса отбросило к стене. - Ты что делаешь?! - воскликнул он, - Экспеллиармус! - Легилименс! - опережая его, завопил что есть силы Джо. Откуда он знал это заклинание, он не помнил. Может быть, из школы. Может, говорил когда-то отец. Одна мысль билась в голове: он прячет, прячет зелье, но нужно посмотреть, нужно узнать, где он его хранит! Только вместо вожделенного зеленого флакона с личным раем он увидел отца. Точнее нет, не так. Не совсем отца. Кое-что, совсем кое-что. Отрывки. Арабская речь, да, как отец рассказывал. Серые стены - камеры Аврората. Грязные окровавленные лица. «Если не выдадите четверых наших - будем убивать». Взмах сабли - чья-то голова. Еще одна. Еще. Ужас на измученном лице отца. Посмертный. А еще - другие лица тех, кого он видел. Какие-то люди из Министерства, смутные и неясные. Но главное - одно знакомое. Очень редко, но виденное между делом. Лицо главы ОВС Драко Малфоя. Мир перевернулся за секунду. Поменял свой смысл и свою цель. Если раньше он был просто внешним неприятным миром, то теперь он превратился в филиал ада. Джонатан огляделся, и ему показалось, что вокруг горит вечный огонь. Что вокруг - предательство и ложь. Что справедливости нет. Их предали. Отца предали. Его самого - предали и продали. И кто? Бывший Пожиратель Смерти! Прихвостень Того-Кого-Давно-Убили! Драко Малфой! Тем временем, Серткис начал приходить в себя после вторжения в воспоминания. Трясущейся рукой Джонатан вывел формулу забвения, затер, как ему показалось, сегодняшний день, спешно вырубил Джима и сделал так, будто ничего и не было. В голове метались от слова к слову мысли. А на следующий день он услышал шепотки и сплетни про шумную ссору глав двух отделов. Умный ход, - хвалил он себя, - Если ты знаешь, что кто-то виновен, не найти лучшего мстителя, чем враг виновного. Он написал Гарри Поттеру. У него тряслись руки и вертелись в голове обрывки старых статей и фотографий. Джо ведь даже видел Героя время от времени, когда выныривал из задумчивости и забегал в Аврорат по службе. Он верил, что кто-кто, а Главный Аврор свое дело знает и в два счета покажет всему волшебному миру, кого они пригрели на груди. Терпения у Джонатана не оставалось. Он время от времени совался к Серткису за дозой - и получал, ведь тот ничего не помнил. В волшебном сне отец хвалил его за находчивость, призывал к справедливости. Но отчего-то Гарри Поттер не отправил Малфоя в Азкабан. Конечно, Гарри Поттер всегда был воплощением справедливости, но, возможно, и ему нужна была помощь. Он ее получит, конечно, получит, - думал Олдридж, пропихивая через знакомых почти однострочную заметку в «Пророк». Виновные будут наказаны. Малфой будет гнить в Азкабане до конца своих дней. Министр Шеклболт уж точно даст все нужные санкции и поручения. Он ждал, полностью довольный собой. Но через пару дней мир вспыхнул с новой силой, показав, что ад только начался. Из отдела в отдел перемещались «летучки», но иногда требовалось занести вещи, и курирующие отделы «погодники» были как нельзя кстати. Иногда его даже просили купить что-нибудь в Косом переулке, если очень срочно. Почему нет? Пусть даже это банальный сэндвич или просьба сделать заказ в таком-то кафе. Он остановился, как вкопанный. В голове черти завели похоронную под смех Дьявола. Мир был неправильным, ненастоящим, черным, как одеяние смерти. Гарри Поттер держал за руки Драко Малфоя. Гарри Поттер что-то горячо говорил Драко Малфою. В его глазах не было ненависти. Ни капли. Олдридж рванул из кафе, как намучившийся грешник из ада. Он вряд ли что-то соображал. И как протянул на работе еще три часа - неизвестно. Он мало что помнил. Он ненавидел их всех! Всех тех, кто придумал чертову войну и отправил на нее отца. Волшебники! Настоящие волшебники не должны быть как глупые магглы, не должны, просто не должны! Он ненавидел Министра, которого так уважал его отец, ненавидел Гарри Поттера, оказавшегося вовсе не Героем, но больше всех он ненавидел Драко Малфоя, не выдавшего каких-то гребаных четверых в обмен на его отца и еще восемь других офицеров. Не дождавшись конца рабочего дня, пылая ненавистью и жаждой приюта в том, настоящем волшебном мире, он помчался к Серткису за своим спасением. Серткиса не было. Едва не плача от разочарования, мечась, как тигр в клетке, обжигаясь о каждое мгновение, он выудил из памяти что-то о девушке Джима, такой рыжей, о которой тот разглагольствовал и которая иногда бывала здесь. Ему потребовалось время, чтобы найти ее адрес и ее саму - Энни Бердс, так ее звали. - Ты друг Джима? О! - сделала она большие глаза, - Возможно, это какие-то дела в Аврорате… - В Аврорате? - тупо спросил Олдридж. - Ну да, - хмыкнула Бердс, - Они его искали, про списки посетителей спрашивали… Даже сам Гарри Поттер, подумать только. Уж не запал ли он на моего омегу, а? - размышляла она весело. Не помня, как выбрался от нее, Джонатан замер и отдышался. Авроры ищут не Малфоя, они и не собираются его судить, они ищут его, Джонатана. Мир перевернулся с ног на голову и, звеня бубенцами, покатился в тартарары. Он был, кажется, единственным, сохранившим рассудок в этой страшной карусели заговоров, предательств, интриг и лжи. А раз так, раз даже Гарри Поттер на самом деле не герой… Тогда он, Джонатан Олдридж, сам отомстит за отца. Сам восстановит справедливость. Сам убьет Малфоя. Оставалось лишь воплотить свой замысел раньше, чем лживый картонный Герой, подружившийся с бывшим Пожирателем, слизеринской мразью, хладнокровным убийцей, найдет его, Джонатана Олдриджа. PS Мы на финишной прямой.