Жить в твоей голове

      Солнечный луч проникает сквозь узкий просвет между жалюзи, и, — точно его кто-то направляет, предварительно отметив цель, — падает на лицо просматривающего десятый сон парня. Он щурится и невнятно мычит, уворачиваясь от метких стрел его главного врага по утрам. Ханбин бормочет что-то о том, что хитрому говнюку как-то удалось преодолеть колоссальное расстояние от Солнца до Земли и попасть, сука, чётко ему в глаз. Следом начинает трезвонить будильник, который до этого Ким три раза не услышал, поэтому все больше приближался к критической отметке, черте, перейдя которую, можно было даже не начинать собираться в университет, потому что преподаватель почти со стопроцентной вероятностью вырвет студенту конечности за сотое опоздание.       — Да блять, встаю! — после шипения раздаётся и характерный звук ударившегося о пол тяжёлого предмета, называемого телом. Затем ещё один мат, и ещё один, так как Ханбин локтем задевает телефон, уронив и его. На дисплее высветились цифры, которые уже не сулили ничего хорошего, поэтому парень прожогом помчался в ванную.       К слову, Ким Ханбин — студент среднего достатка, живет с лучшим другом Юнхеном, так как снимать квартиру проще на двоих. Этот самый Юнхен сейчас в соседней комнате — спит и даже в трубу не дует, что ему на самом деле к первой паре. Про трубу — это в прямом смысле. Как-то в старшей школе Юн по пьяни проспорил тому же Ханбину желание. Нужно было либо выпить отвар из старых вонючих трусов, либо поступить на факультет искусств. Да, они настоящие мужики, которые стойко следуют правилу «сказал-сделал». Но Ханбин и сам оказался не рад такому повороту событий, ведь Юнхен вошел во вкус и теперь дул в свой любимый кларнет почти каждый вечер, мол, он практикуется. Ага, в мастерстве выводить Ханбина из себя одним только движением в сторону выше упомянутого музыкального инструмента.       Как раз о чехол с кларнетом Ким и спотыкается, уже было взявшись за ручку ванны. Чертыхается, зашвыривает проклятый чехол в шкаф в коридоре, после чего где-то в его недрах раздаются характерные глухие звуки, означавшие сдвиг беспорядочно-на-честном-слове-держащегося континуума, за что Юнхен его, конечно же, щедро отблагодарит. В итоге из ванной выходит уже не такой помятый, но все ещё небритый и невыспавшийся человек, и этот образ стал Ханбину поистине родным ещё со времён выпускного класса.       Позавтракал он раменом. Всухомятку. За двадцать секунд. Ну, залил чаем (а на деле — просто кипятком с листьями) — в желудке запарится. Как говорится, сам пользуюсь, всем советую. На улицу Ханбин выбегает, выпихивается и выпиливается буквально на всех парах в половину девятого утра, в парадной форме — мятых джинсах и ещё более мятой футболке, с улыбкой на лице и трёхэтажными матами в мыслях. Стоя на остановке, пытается запихнуть в рюкзак учебник по политологии, которая, кстати, ни к селу ни к городу на физмате, но если у тебя есть учебник, это уже плюс двадцать очков к твоей фамилии в списке студентов на потоке.       Автобус не появляется из-за поворота ни через пять, ни через десять и даже ни через двадцать минут. Ханбин ждёт — преданно смотрит, вытягивается весь в сторону дороги, пытаясь высмотреть там свою карету, но ни-че-го. Нервно кусает губы, уже давно запихнув злополучный учебник в рюкзак и даже застегнув его, проверяет время на наручных часах и все больше хочет пустить скупую мужскую слезу. Он опоздал. Опоздал на занятие с самым принципиальным и неуступчивым преподавателем, практически нелояльным и несгибаемым. И он — пропустил, проспал свой шанс выбиться в отличники.       Так, думает Ханбин, слезы на кулак, ведь можно успеть хотя бы к концу второй половины, если пойти пешком. Если очень быстро идти пешком. Ну ладно, бежать. И Ким Ханбин снова несётся на всех порах вперёд, к своей мечте, расталкивая зевак по пути, едва успевая извиняться, разлив чей-то кофе себе же на футболку, извинившись перед собой же, но зелёный свет на светофоре для пешеходов пропускает. Стоит несколько секунд, смотрит на циферблат, потом на поток машин, затем — на немигающий красный, затем — снова на циферблат и решается. Переступает бордюр и снова бежит к другому «берегу», пока встречный поток автомобилей прерывается на несколько секунд. Ханбин учится на физмате, но весьма посредственно, поэтому делает ошибку в расчётах и сразу же за это расплачивается — отлетает на несколько метров вбок, как тряпичная кукла, прямо к противоположному бордюру, подкинутый столкновением с капотом чёрного автомобиля. Впрочем, чувствует он только толчок, а затем — словно фильм поставили на паузу.       Кто-то из прохожих и пешеходов кричит, кто-то подбегает к бессознательному телу, раскинувшему конечности по асфальту, кто-то орет «Вызовите скорую!» и сам же ее вызывает. Водитель этого же авто берётся отвезти пострадавшего в больницу, но, увидев масштабы пострадавшего, сразу ссылается на то, что помощь неотложки как-никак эффективнее.

***

      — Ким Ханбин, девятнадцать лет, поступил с черепно-мозговой травмой, переломами рёбер и правой руки, скорее всего, в нескольких местах, и, как следствие, повреждение внутренних органов. Возможно внутреннее кровотечение, — максимально быстро тараторит девушка в форме медработника на ухо врачу, немолодому мужчине с медицинской повязкой на лице и некогда белоснежном халате, что кое-где испачкался чужой кровью, который везет покореженное тело на каталке по коридорам приемного отделения, прямиком в реанимационную. Пациент поступил минуту назад с тяжёлыми травмами, переполошил все отделение, и теперь целая бригада медработников направляется в операционную. Ханбин был больше похож на груду костей и плоти, что соскребли с асфальта и взвалили на носилки.       Юнхену звонят сразу же, как только за каталкой закрывается широкая стеклянная дверь с надписью «Реанимационная». Юн ещё спал, поэтому максимально выпал из реальности от услышанного. Как примчался в больницу, не помнил, но это произошло спустя двадцать минут. Кажется, он плакал, но определённо не кажется то, что тряс хрупкую девушку-медсестру за плечи, буквально вытряхивая слова. Та похожа на болванчика, лепечет что-то про критическое состояние, и парень практически оседает на пол. Затем звонят маме Ханбина, и Юнхен окончательно понимает, что попал в какой-нибудь многосерийный ситком на врачебную тематику, где больных в состоянии брёвна завозят в отделение, играет напряжённая музыка, а такие герои, как Юнхен, паникуют.

***

      Яркий свет даже сквозь закрытые веки кажется ослепительным. Или это кровь, что залила глазные яблоки, Ханбин не разбирается, если честно. Глаза все же получается открыть, и свет сразу же исчезает, оставляя только картинку. Это реальность или галлюцинации, или загробная жизнь — в принципе, подходит под любое описание. Ханбин лежит на кровати в своей комнате в старом родительском доме. Те же разрисованные фломастером стены, плакаты над письменным столом, постельное белье с мультяшной футбольной командой — все на том же месте, так, будто он и не покидал своё пристанище два года назад. И теперь это кажется совершенно нереальным, ведь даже пустой стакан из-под колы, валяющийся на полу, остался, словно только что он его тут забыл, когда выходил из комнаты с одной спортивной сумкой наперевес. Здесь что-то не то, абсолютно не то. Ханбин поднимается и сразу же обнаруживает еще кое-что: он в другой одежде — белая рубашка и брюки, в то время как ступни босые. Такое носят пациенты психиатрической лечебницы, кажется.       За пределами комнаты находится другое помещение, но каким-то образом совершенно ни капли не напоминающее коридор второго этажа дома, в котором Ханбин знал каждый сантиметр. Это было нечто, похожее на приемную, какие бывают в офисах, где сидят тетеньки в деловых костюмах, варят кофе своим начальникам и ходят туда-сюда со всякими важными бумажками.       Женщина приблизительно такой наружности действительно обнаружилась сидящей за столом в конце помещения, склонившись над кипой бумаг, отчего Ханбин не сразу заметил ее мелькающую макушку между высоких стопок из папок на столе. В комнате нет окон, только флюоресцентная лампа над потолком, что пугало похлеще поворотов сюжета в инди-хоррорах.       — Здравствуйте? — неуверенно зовёт Ким, делая несколько шагов вперёд.       — А, Ханбин-а, дорогой, женщина выпрямляет спину и широко улыбается, — думала, придётся идти будить тебя.       — Простите, а кто Вы и какого черта здесь происходит? — все же не удерживается парень и сжимает кулаки.       — Как это «что происходит»? — женщина выглядит действительно удивлённой, её красивое лицо приобретает выражение недоумения. — Ох, я думала, все пройдёт быстрее, потому что ты осведомлён, а… Ханбин теперь и вовсе кладёт ладони на столешницу, оказываясь близко к женщине, заглядывая в ее глаза:       — Вы что такое несете, дамочка? Какого хрена я оказался в своей старой комнате в странной одежде, в то время как шёл в университет?       Лицо напротив вытягивается, улыбка медленно гаснет, и женщина произносит со всей серьёзностью:       — Сегодня утром тебя сбила машина, — очки в роговой оправе она снимает с кончика носа и со стуком кладёт на стол. — Ты не в своей комнате, не в своём доме, — медленно поднимается с кресла, ровняясь тем самым с Ханбином, между лицами сантиметров двадцать, — и не на улице, направляясь в университет.       — Что?! Этого никак не…       — А сейчас ты умираешь, Ханбин, — женщина теперь выглядит грустной, невесело хмыкает.       — Вы меня похитили и чем-то опоили, да? — презрительно фыркает парень.       — Посмотри вниз.       Ханбин хочет было презрительно фыркнуть, сказать, что этот пранк определённо выходит из-под контроля, и даже не думает смотреть вниз… И мимолётный взгляд, доли секунды — себе под ноги. Кажется, что это все действительно нереально, невозможно; в голове не укладывается, не налезает на неё же. Кажется, что он Алиса в Стране Чудес, а эта баба — безумный Шляпник, что только что толкнул ему очень качественную наркоту. Потому что он даже не ощущает ничего, что могло бы напоминать эффект от веществ, а наоборот, пребывает в здравом уме и добром здравии, но при этом, — вот незадача, — попал в гребаный загробный мир.       Под ногами Ханбин видит себя. Не знает как, глупо приоткрывает рот и не может оторвать взгляд: ловит изрядно искалеченное лицо, с ссадинами, потеками крови, разбитыми носом и нижней губой, опухшими глазами, в то время как головы медработников, покрытые стерильными шапками, загораживают обзор. Они суют ему в рот белые трубки, выкрикивают непроизносимые для простого обывателя названия препаратов с характерным «срочно три кубика..!». Свет от яркой лампы полностью освещает поле боя, и Ханбин думает, что это самое худшее, что ему доводилось видеть за всю недолгую жизнь. И она скоро закончится. Почувствовав влагу на щеках, парень быстро стирает ее тыльной стороной ладони, словно заметая следы преступления. Ким Ханбин — обычный среднестатистический студент, потрепанный учебой, с двумя подработками, хобби писать стихотворения время от времени, лучшим другом-лоботрясом, родителями и сестрой, при воспоминании о которых сердце начинает скручиваться, сжиматься в болючий клубок, утягивая за собой желудок с солнечным сплетением. Ким Ханбин — парень, который умирает. Но так же и тот, кто не может этого допустить.       — Как это возможно? — шепчет одними губами такое примитивное и простое.       — Неприятно, правда? — горько усмехается женщина.       — Кто Вы, черт возьми, такая?       — Ну, скажем так, я та, кто поможет тебе выбраться, — в то же мгновенье она оказывается рядом с парнем, а тот шокировано оборачивается, думая, что слишком медленно моргал, раз человек смог буквально телепортироваться из одного места в другое. — Скажи, Ким Ханбин, ты хочешь жить?       Тот продолжает смотреть в чужие глаза — со стороны это выглядело бы весьма драматично и, что говорится, кульминационно, и так, по сути, и есть, ведь он все равно что находится на собеседовании в загробный мир, и эта женщина сейчас достанет из-за пазухи и предложит ему красную и синюю таблетки.