Juxtaposition: Соприкосновение

Кирк: Как у нас дела? Маккой: Как у «нас» дела? Забавно, что ты выразился именно так, Джим. У «нас» все хорошо. Стар Трек III: В поисках Спока. Эвилин скребла грязные разводы на джинсах в тщетной надежде хоть как-то избавиться от пятен; она сидела на столе в одной из процедурных медотсека, ее нового дома-не-на-Земле. Уиллджек и Рэтчет использовали стол, чтобы установить на нем источник воды, кровать и неуклюжую на вид машину-туалет (которую, по ее требованию и к потрясению обоих мехов, спрятали за несколькими широкими плоскими коробками, поставленными на бок). Подходящая по размеру лестница вела со стола вниз к полу, но Эвилин пока не пыталась спускаться самостоятельно. Звон в ушах не исчезал. Скорее, теперь оно звучало постоянно, это резкое жужжание, перекрывая все, что Эвилин слышала. Довольно странно, но теперь, когда звук не смолкал, его было легче игнорировать, и это приносило большое облегчение, потому что иначе он здорово действовал бы ей на нервы. Тем не менее, он становился громче в присутствии автоботов и слегка утихал, когда она была одна. Когда она поворачивала голову вот так, то могла уловить, как звон меняет тональность — свидетельство того, что Рэтчет находится у себя в кабинете, небольшом помещении по соседству с медотсеком, откуда через окно открывался вид на ряды столов. Она ухмыльнулась про себя. Ну, похоже, что в ближайшее время никто не сможет подкрасться ко мне незаметно. – Похоже, у нас все получилось, а? – — Ой! — Эвилин выронила джинсы; сердце подпрыгнуло и заколотилось в горле. Она глупо оглянулась, как будто ожидала кого-то увидеть. Моргнула. Сайдсвайп?.. – Ты меня помнишь, как мило, – живо ответил голос. Эвилин нахмурилась. Сайдсвайп. – Да? – — Ты… полный… ублюдок, — и она продолжила высказывать, что именно она думает о ситуации, в которую попала: — …напугалась до полусмерти, вокруг толпа хоть и вежливых, но железных великанов из какого-то старого дурацкого боевика, ты идиот, эгоцентричный, тупой, тупой, тупой ублю… Она не помнила, как Рэтчет вошел в комнату, но когда заметила его, выражение его лица подсказало Эвилин, что тот уже некоторое время наблюдает, как она, словно бешеная белка, ругается в пустоту. Эвилин залилась румянцем и замолчала; красно-белый мех внимательно ее разглядывал. — Ты в порядке? — спросил он, наконец. – А это кто такой? – — Он вернулся, — процедила сквозь зубы Эвилин. — Он?.. — глаза медика вспыхнули. — Сайдсвайп. Он, наконец, онлайн? Ему придется кое-что наверстать, — судя по голосу, Рэтчет предвкушал, как будет помогать этому процессу. Эвилин почувствовала, как губы расползаются в слабой ухмылке. Внезапно словно тяжкий груз упал с ее плеч. Сайдсвайп, подумала она, может быть, даже немного (совсем немного) мстительно, познакомься со своим будущим главврачом. Его зовут Рэтчет. Не думаю, что ты ему нравишься. – Он меня даже не знает. – Мы с ним... побеседовали. — Итак, — сказал медик, — начнем с основ. Я Рэтчет, главврач на борту автоботского крейсера Метеллус Курсор под командованием Оптимуса Прайма. – Мы с Праймом? – Голос звучал встревожено, и Эвилин нахмурилась, отвлекшись от объяснений Рэтчета (объяснения были приправлены такими фразами, как «поскольку некоторые мехи не могут просто дождаться подкрепления», «из-за безмозглых поступков некоторых мехов» и «удивительно, как у некоторых мехов плохо функционирует процессор»). Оптимус Прайм, ответила она. Ты хочешь сказать, что Прайм — это не имя? – Это титул, ответил голос. Это значит, что он имеет доступ к Матрице. Шлак. Я думал, что это просто какой-то партизанский отряд. – Ей припомнился большой красно-синий мех. Матрица? – Это... Я не могу объяснить. А что Санни? Как он? – Эвилин фыркнула. Рэтчет прервал свою лекцию и уставился на нее. Он успел дважды попасть на гауптвахту и пререкался с Оптимусом Праймом и Проулом. Гирс упоминал о нем, когда приходил чиниться, и с тех пор я ничего про него не слышала. Гирсом звался бот-лилипут (вообще-то, как она узнала, минибот) яркой сине-красной расцветки, такой мерзкий в общении, что почти потеснил Санстрикера в ее списке личностей, с которыми она ни за что не хотела оставаться наедине. – Он пререкался с Праймом? – Ага. Сама видела. – А кто такой Проул? – Заместитель Оптимуса Прайма. – Ох ты ж шлак. – — Эвилин? Она обернулась на медика. — Извини, Рэтчет. Мы... мы тут в вопрос-ответ играем. — Понятно, — Рэтчет задумчиво нахмурился на нее. — Тогда о главном. Сайдсвайп, я не смогу начать ремонт твоего корпуса до тех пор, пока мы не заберем его с Земли, что нельзя сделать, пока десептиконы не покинут этот сектор. Поверь, мне тоже хочется вернуть тебя в твой корпус как можно скорее. Но до тех пор остается только ждать. – Звучит не так уж и плохо. – — И Эвилин, Джаз спрашивал, не захочешь ли ты… — слегка закатил глаза, — «пойти быстренько погулять по палубе для отдыха», кажется, так он выразился. — Я не против, — ответила Эвилин с улыбкой. Не так уж и плохо? Ты еще не слышал о его предложении переделывать заблудших кибертронцев в говорящую плавильную печь. * * * В маршрут «прогулки» входили, как объяснил Рэтчет, кают-компания, мойка (Раздевалки, подумала Эвилин, хихикая) и несколько «тренировочных залов». Последние по существу представляли собой большие гимнастические комплексы с зонами для спарринга, полосами препятствий и стрельбищами. Главный тренировочный зал, по размеру превосходящий универмаг Мэйсона, был ярко освещен; стены и пол желто-оранжевого цвета контрастировали со стандартным серебристо-серым повсюду. Устроившись на ладони Джаза, Эвилин разглядывала огромную комнату и чувствовала себя очень, очень маленькой. С изумлением она заметила, как дальний конец комнаты размывается и слегка бледнеет из-за рассеивания света, словно исчезающие на расстоянии горы. — Думал, что Солнышко может быть тут, — сказал Джаз, когда они шли по комнате мимо нескольких нарисованных на полу рингов. — Последний раз, когда я проходил мимо, он выбивал болтики из какого-то тренировочного дрона. – Очень на него похоже. – — Это все, чем он занимается? — спросила Эвилин. — Ну, Проул заставил его драить переборки и помогать Грапплу с инвентаризацией. Если он свободен, то он либо в своей каюте, либо в кают-компании заправляется, либо здесь. Оно не очень-то общительно, твое Солнышко. — Ну, он здесь всего... как долго? — Семь джооров. — Значит, около двух дней... верно? — Примерно столько, — сказал Джаз. Они прошли через несколько дверей; Эвилин покосилась на странные неровные символы над косяками. Что-то среднее между катаканой и греческим алфавитом, подумалось ей. Потом она, к своему ужасу, осознала, что дверные проемы почти вдвое выше Джаза и значительно его шире. — Э... А какой высоты вы достигаете? — спросила она. — Мы остаемся одного размера, — ответил мех, — такого, какого мы спроектированы. — В смысле, насколько большими... какого размера может быть автобот? Мех как будто задумался. — Ну... вот помнишь, насколько большой Прайм для тебя? Эвилин кивнула. — Тогда ты меня понимаешь. Что-то в мозгу Эвилин выдало “ой!”. О боже правый... это все равно, что статуя Свободы решила бы прогуляться по Нью-Йорку. – Он говорит о гештальтах и Супримах. – Эвилин нахмурилась, все еще преследуемая образом Леди Свободы, придерживающей подол своей хламиды и переправляющейся вброд с острова Эллис. Типа как Диана Росс? – Что? Нет. Я говорю о больших ботах. Гештальт — это команда мехов, которые вместе могут составлять одного большого меха. Суприм... Суприм — это титул, так же как и Прайм, и Курсор, и Фортресс. Означает, что мех очень, очень, очень большой. – Что-то мне как-то не хочется встречаться с Супримом. – Не волнуйся. На борт даже со смазкой и домкратом такого не впихнешь. – Странный звук становился все громче, приглушенное пиу-пиу-пиу, словно Эвилин перенесло в батальную сцену из старых Звездных Войн. Джаз притормозил у одной из дверей и нажал на кодовую панель на стене. Воздух внезапно наполнился пронзительным ВЖИУ-ВЖИУ-ВЖИУ. Джаз прошел внутрь; Эвилин заткнула уши и уставилась на источник шума — некрупного серого меха, который стрелял из грозной с виду винтовки по мишеням в дальнем конце длинной комнаты. Проул перекрасился? подумала она, разглядывая короткие крылоподобные штуки на спине меха и кончик красного шеврона, виднеющийся над верхушкой шлема. Мех какое-то время непрерывно палил по мишеням; когда он прекратил, в ушах Эвилин зазвенело от тишины (в кое-то веки звенело не от присутствия рядом мехов). — Попадание: 100 процентов, — объявил механический голос. — Точность: 98,879 процентов. Скорость: 99, 985 процентов. Место в рейтинге: второе. — Вот болт, — сказал серый мех, закинув винтовку за спину, где она зацепилась между лопатками и осталась там. — Все не можешь побить Миража, а, Блю? — Джаз! — серый мех крутанулся на месте и заулыбался черно-белому меху. — Ну да. По скорости и попаданиям я первый, но Мираж все еще лучше по точности, а это имеет больший вес, понимаешь? — голубые глаза меха заметили Эвилин. — Ой. — Эвилин, — сказал Джаз, — это Блюстрик, наш снайпер. Блю, это Эвилин, та маленькая фем, про которую Джек постоянно говорит. — Рада с тобой встретиться, Блюстрик, — сказала Эвилин И почему его зовут Блюстриком? подумала она озадачено. На нем же ни пятнышка голубого. – Может, из-за этих темных участков? – предположил голос. Нет, они серые. — Ну, если хочешь, зови меня Блю, — сказал крылатый мех, тепло улыбаясь, — потому что все так меня зовут. Тут у всех есть прозвища. Ну, может, кроме Джаза, но это потому, что невозможно укоротить «Джаз» еще больше, и, если подумать, у Проула тоже нет, и у Гирса... ну, много кто у нас без прозвищ, но ты можешь звать меня Блю. А у тебя есть прозвище? – Кажется, я понял. – Ага. Эвилин сидела, распахнув рот. Блюстрик. Подходит. * * * Живот Эвилин забурчал, когда она увидела, как Джаз опустошает куб, полный светящейся розовой жидкости. Голос тоже забурчал. – Когда получу свое тело обратно, первым делом упьюсь высокозаряженным так, что целый ворн буду валяться в отключке. – Проследи, чтобы Рэтчет не забыл сделать тебе рот, ответила Эвилин кисло, хорошее настроение улетучилось, когда голод усилился. – Не шути так. – А кто сказал, что я шучу? Она сидела на столе, что стоял в дальнем углу кают-компании, пустой перевернутый куб-чаша служил ей стулом. Вдоль одной из стен были приделаны четыре странных механизма, которые, как решила Эвилин, немного смахивали на автоматы с мороженым, какие бывают в ресторанах самообслуживания. Механизмы предназначались для раздачи розовой жидкости, и время от времени в комнату входил очередной мех, направлялся к одному их автоматов и получал свою порцию варева. Несколько незнакомых еще мехов сидели там и тут небольшими компаниями. Джаз и Блюстрик, каждый с кубом странной жидкости в руке, нависали над Эвилин, заслоняя ее от других мехов, хотя те, как ей показалось, могли слышать, как она говорит. — Хаунд сказал, что придет, как только сменится с вахты, — сказал Джаз. — А мне скоро скакать на дежурство. Ты не против, Эви? Может, не стоило говорить им про прозвище? — А почему я должна быть против? — ответила Эвилин. — Блюстрик знает путь до медотсека, правда, Блю? — Конечно. Кто его не знает? Даже если ты никогда там не бывал, услышать вопли Рэтчета можно двумя палубами выше. Никто так не орет, как он, когда что-то достает, особенно когда Уиллджек опять взрывает свою лабораторию. Джаз рассмеялся громким «ха-ха-ха», а не низким рокотом, как делали Уиллджек и Блюстрик. Эвилин покосилась на него. – Странный он какой-то, – сказал голос. Дверь в кают-компанию отворилась, и вошел новый мех, крепкого сложения, раскрашенный серым и темно-зеленым. Джаз помахал вновь прибывшему, тот заулыбался и махнул в ответ. Зеленый мех прошел к одному из автоматов, получил куб розовой жидкости и направился к их столику. — Привет, Хаунд, — сказал Джаз. — Мы тут гадали, когда ты до нас доберешься. — Я же здесь, верно? — ответил крепыш добродушно. Светящийся голубой взгляд нацелился на Эвилин. — Привет. Ты, должно быть, малышка Эвилин. На мгновение Эвилин припомнилось, как она впервые увидела прадедушку Тита. Надеюсь, он не станет меня гладить по голове? — В свое оправдание хочу сказать, что я вообще-то взрослая. И начинала вот с такого размера, — она развела руки примерно на полметра. — Ну, может, не такая уж и малышка, — согласился зеленый мех, усаживаясь. — Я Хаунд. — Хаунд наш следопыт, — сказал Джаз. — Один из лучших. — Да ладно, Джаз, я просто умею искать. — Здесь каждый лучший в своей профессии, — ухмыльнулся зеленому меху Джаз и посмотрел на Эвилин. — Ты уже видела Блю в действии: он наш снайпер. У Хаунда самые чувствительные запаховые сенсоры на борту. Он может по запаху отыскать что угодно… а мне пора топать, пока за мной не пришел Айронхайд. Блю, Рэтчет хотел, чтобы Эви вернулась до конца его дежурства, где-то через джоор, хорошо? Это что, комендантский час? — Я прослежу, чтобы она вернулась вовремя, — ответил Блюстрик. — Праймус, я не хочу давать Рэтчету повод для воплей. Он чуть не сжег мне слуховые сенсоры в прошлый раз, помнишь, когда у меня винтовка отказала? Не думаю, что ты сможешь выдать такую же громкость, Джаз. — Давайте не будем проверять, ладно? — попросил Хаунд. — Не думаю, что Мету это понравится. — Это был бы интересный эксперимент, — хихикнул Джаз. — Увидимся позже. Эвилин и мехи попрощались, и Джаз направился к выходу из кают-компании. — Как ты устроилась? — спросил Хаунд. — С тех пор, как ты появилась здесь, Уиллджек с Рэтчетом непрерывно бегают туда-сюда из лаборатории. Уиллджек просто в восторге. От «непрерывно» живот неприятно скрутило. — У них много работы, — сказала Эвилин. — Думаю, Уиллджек работает над созданием какой-нибудь еды для меня. Тогда я буду обеспечена всем. — Я подозреваю, что белковые не питаются энергоном, — Блюстрик заглянул в свою чашу-куб. — Оно так называется? Энергон? — спросила Эвилин. — Можно взглянуть? Стрелок как будто встревожился, но послушно поставил свой куб на стол рядом с ней. Эвилин посмотрела внутрь на розовую бурлящую жидкость и попробовала поднести к ней руку. От жидкости поднимался жар, и кожу странно закололо. Она быстро отдернула руку. — Пить это я точно не могу, — ответила она испуганно. Жидкая энергия. Уиллджек говорил, что это как плазма. Они питаются молниями? — Это не больно? — Пить энергон? — удивленно спросил Хаунд. — Не. — Он как будто покалывает, — сказал Блюстрик, забирая питье обратно. — Зачем нам пить то, что причиняет боль? Разве люди едят то, от чего больно? — Только если что-то слишком горячее, — ответила Эвилин. — Но мы не едим это специально, и если слишком горячо, мы просто ждем, когда еда остынет. От мыслей о еде живот заурчал еще громче и жалобнее; она сочувственно погладила несчастного. – Разве это нормально? – спросил голос. Когда ты голодный — да, ответила она. Бутерброд с помидорами сейчас бы очень подошел, верно? Голос издал звук, как будто его стошнило. – Вообще-то нет. – Подожди еще. Дверь в комнату отдых отворилась, и негромкий гул от разговоров притих и замолк. Санстрикер шагнул в комнату; солнечно-желтая краска блестела, на лице застыла хмурая гримаса. Сердце Эвилин подскочило; она рассеяно заметила, что Санстрикер минимум на голову выше большинства встреченных ею мехов. И тут в теле поднялась печально знакомая волна покалываний; она яростно зарычала про себя. Без ее разрешения тело прыгнуло на край стола, и ее голос позвал: — Санни! — Эви? — спросил Блюстрик. — Эвилин? — спросил Хаунд. — Сайдсвайп? — спросил Санстрикер. А вот сейчас ты попал, прорычала Эвилин.