Две души, затерявшиеся где-то в ноябре

Второе ноября. Обычный вторник, как и все, что были до, как и все, что не стали мостиком к чему-то новому. Почему люди никогда не решают изменить свою жизнь во вторник? Этим знамениты понедельники, первые дни месяца, первые дни нового года, но только не вторник и не второе. Никогда не любил цифру «два». Нужно быть либо первым, либо не быть вообще. Либо жить, либо умереть. Нельзя просто существовать, всегда рассчитывая на тех самых «первых», после жалуясь, что у тебя все плохо, да и понедельник в этот раз не удался. А следующего не будет, потому что люди каждый день меняются, и следующий день оставляет в себе лишь десятую часть мыслей предыдущего. Либо сегодня, либо никогда. Потому что сейчас ты готов скупить весь творог в магазине, ибо полезно и врач советует, а завтра ты выбираешь самый крепкий алкоголь, который присутствует на многочисленных полках круглосуточного супермаркета. И все для того, чтобы на следующий день уже не помнить обещания, данные себе и людям, которым ты вроде нужен и которые вроде о тебе беспокоятся. А беспокоится лишь мама и жена, обещавшая всегда быть рядом. Но нельзя брать с людей обещания, зная, что ты не дашь им возможность их выполнить так же, как и не выполнишь сам. Огромное противоречие. И вот, когда у тебя есть полноценная семья и вроде бы в прессе пишут, что ты счастлив в браке, ты понимаешь, что вся твоя жизнь состоит из одних противоречий и предлогов «вроде бы». И тогда ты просто сбегаешь, не отвечая на звонки директора, что-то требовавшего от тебя еще неделю назад, матери, желавшей услышать хоть слово о том, что у тебя все хорошо, и уж тем более жены, пытавшейся третий день дозвониться до своего любимого мужа. Тогда ты становишься просто трусом, не желавшим признаваться себе, что в какой-то момент что-то пошло не так, и вследствие этого ты сейчас сидишь в одиночестве на холодной лавке в парке, о существовании которого раньше и понятия не имел. Снег в ноябре — это уже давно не новость, и когда дождь на глазах переходит в порывистый снег, на это никто не обращает внимания. Лишь я непрерывно слежу за снежинкой, у которой не получается достигнуть цели и упасть на землю, а после перевожу взгляд на следующую, и так далее, и далее. И в какой-то момент это даже кажется увлекательным, пока мысли снова не возвращаются к теме никому не нужных вторников. Снег начинает идти все чаще, и вскоре жёлто-красный ковёр покрывается белоснежным одеялом. И даже равнодушие ко всему происходящему сдаётся и уступает чувству холода. Не выдержав, вжавшись в шарф и спрятав руки в карманы пальто, я встал и направился в сторону ближайшей кофейни. Приятный запах только что сваренного кофе заставил желудок заурчать и напомнить, что он пока ещё живой и не прочь бы отведать чего-нибудь питательного. Заказав эспрессо и пару круассанов, я уселся у окна. Кто-то мог бы заметить, что для полной атмосферы французского ресторанчика не хватало лишь любимой жены рядом и Эйфелевой башни за окном. Но как известно, с женой в Париж не ездят, а башню, пожалуй, оставим на своём месте. Оно у неё хотя бы есть. А я его потерял. В бегстве от одиночества, пытаясь присоединиться к чужому, я не заметил, как забыл, где моё. И сейчас, когда понимаешь, что с этим чужим то самое одиночество нападает, став в несколько раз сильнее, ты уже не можешь отыскать то свое, которое оставил. И нужно что-то делать, но ты не знаешь что. Что тут будет правильно? Что тут иллюзия: счастливая семья или, быть может, одиночество? А кто поможет разобраться? Мама уже не сделает все за тебя, как в детстве. Тут нужен другой специалист, а где его найти? К сожалению, нельзя набрать номер и спросить: правильно ли я поступаю? При этих мыслях взгляд невольно упал на мобильник. Если бы у людей была такая возможность, то жить было бы намного проще. Как по волшебству телефон завибрировал, но номер высветился даже очень знакомый и, к сожалению, не принадлежащий ни какому волшебнику. — Да, Жень, — безразлично произнес я, — нет, не сдурел, нет, нет никаких проблем. Хорошо, я приеду. Завершив вызов, я потёр руками глаза, собираясь с мыслями, которые собираться ни в коем случае не желали. Просидев в таком состоянии ещё минут пятнадцать, я все-таки с неохотой поднялся и направился к выходу. Кое-как поймав такси в самый час пик, я назвал шофёру нужный адрес, и мы двинулись с места. Мужчина за пятьдесят с маленькими глазками, которые почти не видно за объёмными бровями, заинтересованно поглядывал на меня, но не произнес ни слова, за что я ему был очень благодарен. Расплатившись, я быстрым шагом, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся на третий этаж. Остановившись у двери в студию, я услышал несколько голосов. Евгения я узнал сразу. А вот второй — женский, показался смутно знакомым. Войдя в помещение, предварительно постучав чисто для приличия, я увидел своего директора с некой блондинкой. Женщину я и вправду где-то встречал, но воспоминания разбегались, не желая соединяться в единую картинку. — Светлана, — представил её Женя. Не успев отреагировать, я лишь мотнул головой в знак согласия. Дверь в студию открылась, и картинка в моей голове мгновенно прояснилась. Появившаяся персона с первых фраз заполнила собой все пространство. Начиная от голоса, что звучал, кажется, в каждом уголке небольшой комнаты, заканчивая приятным запахом дорогого парфюма, за столь короткое время успевшим распространиться по всему помещению. Извиняясь за опоздание, она торопливо стягивала с себя шарф, что упорно путался и не хотел выпускать из мягких объятий женщину. Кое-как справившись, смахивая с головы снежинки, она поприветствовала Евгения, обняла подругу, приехавшую раньше её, и подошла ко мне. Поцеловав руку, поданную для пожатия, я растерянно глянул на Кобылянского. И что это значит? Увидев моё непонимание, Женя попытался разъяснить ситуацию: — Через два дня намечается корпоратив у моего очень хорошего друга, уважаемого человека. Ну и, собственно, меня попросили, чтобы вы там выступили. Как вы на это смотрите? — Ну, я свободна и очень даже «за», — с улыбкой произнесла Ирина. — Нормально смотрю. Хоть веселей пройдет очередной вечер. — Вот и прекрасно, — обрадовался Евгений, получив нужные ему ответы. — Прошу меня извинить, но если это все, то позвольте мне удалиться, — вежливо улыбнулась женщина, и попрощавшись, исчезла так же быстро, как и появилась. Её грациозности можно было позавидовать. За ней вышла и Светлана, и мы с Евгением остались одни. В моей голове уже созрел план на сегодняшний вечер. Желания идти домой так и не прибавилось, а снова ночевать в гостинице совершенно не хотелось. — Жень? А ты сегодня занят вечером? — Ну, вообще да, есть делишки, а что? — Да хотел предложить посидеть здесь, чисто мужской компанией. — Уж извини, друг, не выйдет сегодня. — А можешь мне ключи от студии оставить? — Что ж тебе дома-то не сидится? Конечно, оставлю, но только ответственность, надеюсь, ты осознаешь, — усмехнулся Евгений, — баб не приводи только. — Не беспокойся. Шутку я не оценил. Но друга все-таки поблагодарил. Провести вечер в компании синтезатора и коньяка — почему бы и нет? Сейчас мне это представлялось очень даже неплохой перспективой. Оставшись наедине с собой, я снова погрузился в мысли, но хоть к какому-то итогу прийти так и не удалось. Заснуть не получалось. Сколько времени я просидел так, уже бездумно глядя в одну точку на стене, я не знаю. За окном давно стемнело, а огни ночного города вне зависимости от времени суток продолжали ярко гореть, только усиливая эффект ночи, снег так и продолжал падать, полностью покрывая столицу белой пеленой. Подойдя к окну, держа в руках наполовину пустую бутылку, я прислонился лбом к холодному стеклу. Машины мелькали перед глазами, люди торопились домой, у каждого из них своя жизнь, своя история. Кого-то ждёт дома мама, кого-то дети, кого-то любимая или любимый. Все они спешат. Наверное, если ты спешишь домой, то ты должен быть счастлив? Сделав большой глоток, я отвернулся и направился к барабанам. Именно сейчас захотелось высказать всё хотя бы бездушным инструментам. Долбя со всей силой по тарелкам, я не жалел ни палочек, ни своих рук. И когда ни в чем не виноватые барабанные палочки должны были полететь в стену, я услышал звук поворачивающегося ключа. Дверь со скрипом открылась. Нарушителем созданной мной депрессивной атмосферы явилась женщина, ещё несколько часов назад ушедшая отсюда весёлая и довольная. Но от радости не осталось и следа. Сейчас её вид вызывал лишь вопросы «Что с тобой?». Мокрые от снега волосы и потекшая тушь. Увидев меня, она, мягко говоря, смутилась, впав в недолгий ступор. — Я не помешала? Не думала, что тут сейчас кто-то есть, — с осторожностью поинтересовалась Ирина, шморгнув носом. — Нет, что ты. Проходи. Может, составишь компанию? — Ты пил что-ли? — Почему пил? Пью, — показывая взглядом на бутылку. — А есть повод? — Я его искал. Честно. Но в этом и проблема. Даже повода выпить нет, — усмехнувшись, произнес я. — Тот, кто пьёт без повода, легко может стать алкоголиком. — Я? Алкоголиком? Ой, не смеши. — Домой-то, как добираться собираешься? — А я не собираюсь домой. — А что так? — А не хочется совсем. Будешь? Я протянул бутылку и, не дожидаясь ответа, достал второй бокал. — Ну не в одиночестве же тебе тут пить. Я наполнил бокалы и опустился на пол, наклонившись к спинке небольшой софы. — А ведь последнее время я только и делаю, что пью в одиночестве. — Словами не передать, как я не люблю эти туфли… — пробубнила она, скидывая туфли на достаточно высоком каблуке, — может, поделишься, что у тебя произошло? Раз я тебя тут сегодня застала в таком состоянии, — сказала женщина, присаживаясь рядом. — А я сам не знаю, что произошло. Просто удушиться хочется, — рассеянно произнес я. — Бывает такое. Гриш, я не знаю, что у тебя случилось, но сейчас я полностью готова разделить твоё состояние, — сказала Ирина, опустив голову мне на плечо, — почему люди такие глупые? — Ну, люди не бывают без причины глупыми. — Да? — Точно. — Почему они всегда всё портят? — Люди сами все решают. И никто их не вправе винить за это. А что, если ты сам сейчас должен сделать выбор? Никто из них не решился включить свет ярче торшера, стоящего на тумбе сразу за софой. Никто не решился нарушить атмосферу. — Ну, банально, но, наверное, к сердцу нужно прислушаться. — К сердцу, — рассмеялся я, — сердце — это обычный орган, который никогда не подскажет, что надо делать, — я повернулся к Ирине. В сумерках комнаты трудно было разглядеть черты лица, но благодаря лунному свету я увидел в них что-то совершенно новое. То, что раньше не замечал или просто не обращал внимания. Морщинки у глаз, в тот момент, когда она улыбалась, добавляли ей такой нескрываемой искренности. Казалось, что ей можно рассказать всё, и она поймет. Женщина в данный момент смотрела на меня с некой неясностью. — Никто тебе не даст готовые ответы. Она хотела было подняться, но я вовремя схватил её за руку. — Подожди. Посиди со мной. Почему я никогда не замечал, насколько она красивая? — Гриш, я рада, что ты оказался тут. — Говорят, что красивая женщина — это тайна, а тайной вряд ли кто-то поделится безвозмездно, из чистой любви к искусству. — К чему это ты? — смущенно произнесла она. — Да так, мысли вслух. — А ещё говорят, что в темноте все тайны раскрываются. Давай рассказывай, что у тебя. На часах было уже 02:35, а мы все сидели на этом кафельном полу и говорили: спорили, пытались убедить друг друга в ином, а после где-то внутри соглашались, но не желали озвучивать вслух. Но каждый все и так понимал. От трезвости у женщины почти ничего не осталось. Бутылка была допита, а все слова высказаны. На душе стало все легко и просто. Но отпускать мне её не хотелось. У меня впервые в жизни было такое чувство. Я боялся, что больше не смогу никому так довериться. Я боялся того, что если она уйдёт, то она больше не вернётся. Такая не вернётся. Мне было страшно, что я не смогу больше её увидеть вот такой, открытой, по-детски обижающейся на меня, пусть и пьяной в темноте музыкальной студии, но такой близкой. Меня впервые так манила женщина. Умная, шикарная, добрая, искренняя. И все это как-то умещалось в ней. В той, что сейчас стоит прямо передо мной, глядя в окно. Обтягивающее платье доставало чуть ниже колен. Белокурые локоны, не причесанные, спадали на спину аккуратными волнами. Она не сразу заметила, как тусклый свет торшера погас, и в комнате стало полностью темно. Только огни, свет фар иногда приезжающих машин и абсолютная тишина. Она не сразу заметила, как по помещению разлилась мелодия реквиема, написанная великим Моцартом. Странно в этом месте слышать такую музыку. И то ли эта приглушенная мелодия, то ли выпитый алкоголь, то ли отсутствие света заставило меня сейчас подняться и подойти почти вплотную к женщине. Напрочь забыв о причине моего пребывания тут, я, ведомый лишь внутренним голосом, осторожно коснулся шеи Иры. Я почувствовал, как она вздрогнула, совершенно не ожидав этого. Хотя может именно этого она и ждала? Но думать об этом не хотелось. Думать вообще не хотелось. Замерев, слушая мелодию, доводящую до мурашек, мы так и стояли. — Красиво, — шепотом произнесла она. На что я, соглашаясь, кивнул. И от того, что в комнате абсолютно темно, несмотря на то, что глаза уже привыкли к отсутствию света, она нашла мои губы на ощупь, слишком резко подаваясь вперёд и ударяясь об меня лбом. И все в этот момент казалось таким правильным, что сомнений не возникало ни у меня, ни скорее всего у неё. По крайней мере, она даже не собиралась их высказывать. С полной уверенностью, что поступаю верно, я коснулся светлых прядей и ещё сильней притянул Иру к себе. Впервые я не хотел тупо переспать с женщиной, мне просто нужно было чувствовать её тепло. И я его чувствовал. Заснули мы в обнимку на софе, что никак не должна была вмещать двоих. Двоим вообще очень часто не хватает места. Будь то диван или целый мир. Уткнувшись носом в её волосы, наконец-то отправился в царство Морфея. Проснувшись через несколько часов, я осторожно освободил себя от объятий женщины и встал, разминая затекшие от не удобного положения, мышцы. Почувствовав мои движения, Ирина тоже открыла глаза, мило улыбнувшись. — Гриш, ты не переживай насчёт этой ночи. Друзья? — вопросительно посмотрела она. — Да, конечно, — утвердительно кивнул я, — спасибо тебе. Вскоре студия вновь опустела. С исчезновением женщины из неё как будто пропали все звуки. Две души, затерявшиеся в ноябре, вновь разошлись по разным сторонам. Ответив на двенадцатый по счету звонок жены, я пообещал, что скоро буду дома. И знал, что это обещание придётся выполнить. Я бы мог остановить Иру, но сегодня не понедельник и даже не первое. Сегодня среда и уже середина ноября.