В темноте

Сонёль очнулся от ощущения щекотки. Перевёл взгляд и улыбнулся краешком губ - оказалось, на палец села бабочка. Большая, с кулак, с синими крыльями. Вцепилась своими маленькими лапками в его кожу и ждет чего-то. Он чуть пошевелил кистью, и бабочка перепорхнула на костяшку указательного. Не сгонишь, надо же. На экране всё так же отображалась его неудача. А на диване всё так же спал Ким Сонгю, ожидающий результата. Сонёль вздохнул и закусил нижнюю губу. Зря Сонгю сюда пришёл, конечно. Слишком рано. Он его не звал. А разочаровывать его... Сонёль не знал, какое чувство в данной ситуации ближе: нежелание подводить друга или банальный страх. А во сне он выглядит почти безобидным. Откинулся на спинку дивана, голову к правому плечу. Мышцы лица расслаблены. Рот чуть приоткрыт, дышит спокойно. Что самое главное - не смотрит. Шею сворачивать во сне...неизвестно, будет ли от этого эффект. А ведь он, кажется, один из немногих, кто мог бы это сделать, не попав вне закона. Если вообще не единственный. Сонёль зажмурился секунд на пять, подавляя трусливые инстинкты. Свернёт, как же. Сонгю ему доверился. Раскрыл свои планы, в которых сам Сонёль заинтересован в первую очередь. Если всё получится, это будет настоящий прорыв для них обоих. Ким добьётся своего, а он... а он наконец встанет с ними чуть выше, чем наравне. И больше не будет зависим. *** Иногда Ли Сонёлю казалось, что солнечного света он не видел всю свою жизнь. Фигурально выражаясь, разумеется: на самом деле он был тот еще любитель побродить с мороженым под солнышком, греясь его тёплыми лучами. Некоторые (а именно бабушка) говорили, что когда Сонёль улыбается, можно не выходить на улицу, и никакая, даже самая страшная погода не страшна. Даже если погода - жизненная, и вокруг творится чёрти что. Если твоих детей травят и преследуют, загоняют в угол и лишают всех прав. Перемалывают кости за излишнюю смелость. Они - исключение, конечно, так-то лисы берегут друг друга. Их семья - исключение. У лис все равны, но когда рвутся фонтанами человеческой пыли целые острова, переполоха не избежать. А Сонёль улыбается, и всё в порядке. Сразу кажется, что вот он, её единственное сокровище, и горевать, в общем-то, не о ком. Сонёль, смышлёный малец, находит общий язык с кем угодно на их улице. Люди, не люди, какая разница - им жить в этом обществе. Но потом он заигрывается с людьми и задаёт вопрос. И становится немым навсегда. Немым - фигурально выражаясь, ничего с ним не случилось. Только вот он беспомощен, как новорожденный лисёнок. Даже хуже. Как человек. А память о нём никуда не исчезает, и это, наверное, хуже всего. Так иногда, в забытьи, говорит бабушка. Единственная, кто о нём заботится, она ни капли не жалеет его, бьёт его своими словами, как кусками колючей проволоки, выдранными с забора на углу. А ему и не больно, потому что это просто факты. Он - единственный мужчина в семье Ли, абсолютно беспомощен и очеловечен. Жив. А значит, может что-то сделать. Лет десять они кое-как живут вместе, а затем единственный мужчина берёт ключи от опустевшего и всеми забытого родительского дома. Сонёль взрослеет, как и все люди. Она остается неизменной. Сонёль понимает, что сейчас ему нечего сказать той, что его вырастила. Но скоро слова появятся. *** Сонёль устало потянулся на стуле, разглядывая Сонгю, который готовил ему рис с овощами. Сейчас на сковороде жарились морковь и грибы, аппетитно шипя и сводя с ума запахом. Зря он пришёл сюда так рано, лучше бы дождался, когда всё будет готово. - Не хочешь потом сыграть во что-нибудь? - поинтересовался Сонёль, как ему казалось, задорным голосом. - Например? - Мне "Старкрафт" новый принесли. Правда, какую-то битую версию, у рас там очень странно выстроены возможности...но я написал мод, который это правит. И парочку забавных миссий. - Думаешь, я что-то в этом смыслю? - от плиты в Сонёля полетел крошечный снаряд в виде комочка риса. Тот в последний момент уклонился. - Как у тебя только глаза выдерживают ещё и играть? - Ну, во-первых, оно того стоит. Я бы забрал из дома приставку, но твоя машина, к счастью моему, много чего тянет. Во-вторых, - тихий смешок, - не всё ж самооценку занижать. Сонгю обернулся, продолжая помешивать овощи не глядя. Нет, друг не вкладывал в эту фразу негатив. Просто застарелый факт, как он сам выражался. - Кто принёс-то? Игру. - Уж явно не госпожа Ли. Волшебная женщина, до сих пор считает, что я её племянник, - Ёль усмехнулся. - Так, разговорились вчера с продавцом в игровом магазинчике, поспорили, за сколько пройду одиночную кампанию. - И за сколько? - Не буду раскрывать профессиональных секретов. У тебя не сгорит ничего? - Не переживай. Сонёль хмыкнул и взобрался на стул с ногами. - Не переживай, - эхом откликнулся он. - Это не влияет на мою работоспособность. Вернее, влияет, но в положительную сторону. Устанешь пересматривать код - открыл миссию, пощёлкал мышкой - и уже победитель. Приятно! - У нас нет крайнего срока, - овощи были аккуратно пересыпаны в тарелку, а на сковородку отправились яйца. - Поэтому обустраивай своё время с максимальным комфортом. Когда я учился, то очень хорошо усвоил принцип чередования деятельности. - Давненько это было! Ладно, господин Ким, усвою. Просто от вас иногда ощущение, как от рентгеновского аппарата. В шутку говорить не так страшно. В конце-концов, он имеет на это полное право. - Что, так заметно? - У людей неплохая эмпатия, - Сонёль зевнул и подобрал со стола попавший туда чуть ранее рисовый снаряд. Есть захотелось сильнее, и он с тоской посмотрел на спину друга. Глупое чувство - голод: вроде и понимаешь, что осталась жалких пара минут; и большая часть ожидания уже позади; а всё равно хочется поторопить. - Знаешь же, они могут чувствовать друг друга, пусть и поверхностно. Например, вчера та девчонка... - Избавь меня, пожалуйста, от подробностей, - Сонгю погрозил ему лопаткой для жарки. - Хотя ладно, раз так хочется, рассказывай. Что та девчонка? - Ну, вчера я ходил в библиотеку, почитать про кое-что для оптимизации... Если точнее, это было введение в квантовую физику и попытки выцепить из томиков по истории нужный ему город. Сонёль был не особенно уверен, что это поможет, однако смиренно надеялся, что выбрал правильное направление: для выполнения поставленной задачи уже не хватало аналогий, наработанных раньше. Книги же, которые ему предоставил сам Сонгю, были весьма туманны. Временами даже от одной книги создавалось впечатление, что её писало несколько личностей, не сильно согласовывавшихся друг с другом и подчас не до конца уверенных в том, о чём пишут. - ...и ко мне подошла девчонка. И давай спрашивать: "Оппа, ты к экзамену готовишься? Что, сильно переживаешь? Хочешь, я куплю тебе кофе?". А ведь мы даже не были знакомы! - Люди иногда проще помогают незнакомцам, - усмехнулся Сонгю, ставя перед Сонёлем тарелки. - Прошу. - Вообще-то я выглядел достаточно круто. И к тому же был сосредоточен, - тот жадно вдохнул поднимающийся аромат. - Ох, кажется, я попал в рай! Но дают ли в раю приборы? - И без них обойдёшься, - старший легонько стукнул его палочками. - А выглядишь ты за чтением вполне безобидно. Сонёль пробурчал что-то в духе: "Мог бы подыграть", но фраза утонула где-то в кунжутном масле: стало не до того. *** На первом этапе, когда он, студентик факультета программирования, занялся своей технологией, к нему пришли спросить, как дела. Двое, мужчина и женщина (в тот день они выглядели лет на сорок), в костюмах. Эдакие главы корпораций. Чего они хотели добиться таким своим появлением? Сонёль ощутил себя, как в сериале. Он понимал, что должен бояться. Что ему есть чего бояться. Он не знал толком, какие сейчас у лис вообще законы, но помнил, что возможности - широчайшие. Он может не выйти из этой комнаты, если эти сериальные ребята захотят. Или не может?.. А ему не было страшно, только смешно. Прибежали на запах горелого, учуяли! Не теряли его из виду, ты смотри. Поняли, что делает что-то, но только не поняли, что. Увидели лесника, собирающего дрова, но не знают, эти дрова - для того, чтобы согреться, или чтобы зажарить пойманного зверя. Интересно, а бабушка тоже о нём помнит так же хорошо? Сонёлю было очень смешно, но он пытался держать серьёзный вид. Ничего особенного, просто тестирует программку. Слышал, у "Самсунга" открыта стажировка, а ему есть, что им предложить. Не хоронить же себя заживо только потому, что ты аналогичен человеку? Нет, ответили они, конечно нет. Мы восхищаемся твоим смирением и стремлением брать всё от той жизни, которая есть. Подчеркнули это "смирением". По-хорошему, Сонёль должен был сделать всё, чтобы уверить их в том, что не представляет опасности. Он, в общем-то, её и не представлял: никогда не собирался мстить или что-то в этом духе. Ему это не было нужно, но его смешило, что эти проницательные господа сочли его способным на мысли такого характера и, что интереснее, их осуществление. Это придало веры в себя. И чуть больше понимания. *** Предположим, ты рожден с крыльями. Ты можешь их расправлять и складывать, ты можешь делать махи. Рано или поздно ты выучиваешься летать, пикировать и планировать, ты знаешь, что за облаками холодно. Ты знаешь, как ветер ерошит перья, как струятся потоки воздуха по их волокнам и щекочут кожу. Предположим, в один не самый прекрасный день тебе вкалывают некую вакцину, и нервы, соединяющие каждое крыло с головным и спинным мозгом, отмирают. Ты чувствуешь, что стало тяжело плечам и спине, примерно как если бы там висел нагруженный рюкзак без лямок. Это неприятно. Крылья срезают, а тебе даже не больно, потому что они мертвые. Чуть-чуть царапнуло лезвием по лопаткам, зажило на следующий день. Вспомнишь ли ты те ощущения, которые были раньше? Несуществующие ткани, кости, перья. Если бы осталась мышечная память, то было бы ощущение, как от фантомной конечности, иллюзия, что мышца может еще напрячься, сократиться. Но её не осталось. Ты не помнишь. И спросить не у кого: у людей крыльев нет, а птицы по-вашему не разговаривают, да даже если бы и придумали переводчик, то ты не смог бы воспроизвести ощущение, идентичное чужому. Когда твой друг ест мороженое, ты понятия не имеешь, что именно он ощущает. Даже если он даст попробовать. Представив всё это, усложним задачу: предположим, что были не крылья с нервными окончаниями, а просто умение летать. А теперь его нет. И будто бы не было никогда. Спросить - не у кого. Ты видишь, как летают стрекозы, самолеты, летучие мыши, воздушные шары, парашютики одуванчиков. Как летает шмель, который по законам природы летать не может. Но это всё, конечно, совершенно не то. У тебя было иначе, ты точно это понимаешь. Просыпаешься каждое утро с глухой тоской, проживаешь с ней день, обнимаешь её во сне. Так, точно так же, уже точно не выйдет. Никто не даст. А так, как пытаются делать это люди и прочие живые существа - не хочется. Придётся - по-своему. Лиса - не умение летать. Лиса - это влияние на правила игры. Она не может создать новую игру, как и не может сама в неё сыграть. Она не может знать, что чувствует игрок. Но она может внести поправку. Крестьянин видит существо женского пола: вот только уже не рыжего зверя, а молодую женщину. Шаг второй: женщина - человек, а значит, может быть заменена на мужчину. На улице стоит сырая погода: вот только не туман, а дождь. Мальчик падает с дерева и получает повреждения: но не ломает ногу, а слегка царапает. Лиса вмешивается в правила, а человек играет. И финал зависит от того, насколько лисе интересно то, что получается. Человек не слепой. Он видит, вот только не понимает, что он видит. Коты, еноты, волки и лисы-оборотни, завораживающие простой люд и уносящие детишек. Названия у них не было, оставили "настоящим" самое частотное. Влюбляющиеся. Сулящие золото. Сулящие смерть или бессмертие. Люди гадают, а им никто не мешает: так забавнее. Люди боятся, рисуют обереги, рассказывают друг другу небылицы. Лисы смеются - и разгорается огонь у очага, хотя дрова были сухими; и стучится в дверь покойник; и приходит нерожденный ребенок загадать три загадки. Принимают чужие имена и судьбы, заводят на небо, чтобы уговорить украсть горстку лунного винограда. Ловят тех, кто упал, обращая луну в отражение в воде; а может, дают сгореть в атмосфере и разбиться. Умирают, исчезая из памяти всех, кто мог о них знать. Даже из памяти вещей: хозяин забывается, а после забывается и то, что всё это кому-то принадлежало. И живут столько, сколько требуется. Мир еще подрагивал, отходя от человеческой вседозволенности во время войны, той, которая заставила задуматься даже лис; которая сплотила всех, кроме немногих. Которая положила начало новой вседозволенности: здесь сын щерится на отца, а на другом конце континента ищут секрет высвобождения ядерной энергии. Людей надо держать в рамках или же дать им полную свободу? Могут ли они угрожать безопасности лисьего сообщества? Могут ли лисы вообще существовать, если игроки перебьют друг друга? А если не перебьют, останется ли для них важным хоть что-нибудь, чтобы оставить это призом? Ответов никто не знал, и большей части не хотелось проверять. Были исключения, но оно и верно что были. Лисы неприкосновенны друг для друга, но не тогда, когда от этого зависит судьба их всех. Впрочем, никто и не помнит об этих нарушениях. В книги не занесено. В книгах бы, при определенных обстоятельствах, могло бы что-то остаться, но нет. Не занесено. Ни к чему искушать грядущие поколения. А то, что у ребёнка появляется вопрос, где его родители - это кто-то врёт. Не было их. Да и как ты себе, милое дитя, представляешь процесс появления лисы - как человеческий, что ли? Понятие матери и отца - чисто человеческое, потому что они не умеют иначе. Переобщался ты, переобщался. Меньше слушай друзей с улицы. Ребёнок выдумывает и фантазирует, сочиняет невозможные теории. Но выдумки - не лисья функция, им выдумывать ни к чему, потому что они видят то, что есть. Люди - да. Напросился, ребёнок? Сиди теперь. Никто не будет с тобой играть. И ты ни с кем не будешь. Скучный ты. Чуть позже Сонёль обнаружил, что лисы видят далеко не всё. Вернее обратное: лисы не видят. А чувствуют - и того меньше, чем люди. Но это позднее знание: бабушка его дать никак не могла. Она лишь сетовала, напоминая крошки старых легенд, добавляя к той картине, что была у маленького Ёля, карандашные штришки. О своих слабостях никогда не говорила - только о его. Но о них он и сам узнал. А вот почему помнил то, чего помнить никак не мог - не сумел. В сумасшествие же своё верить не хотелось. *** На втором этапе он был не один. Вычислять лис он не умел, но первым делом необходимо было заняться именно этим. Если он хочет иметь технологию, которая будет имитировать лисьи способности, ему необходим образец. И кроме того, нужно понимать, не перешло ли внимание к нему ту границу, за которой начинается опасность. Сонёлю повезло. По натуре он был не очень коммуникабельным, но это компенсировалось любопытством. А если Сонёлю было что-то интересно, он готов был перешагнуть через свои "не очень". Как выяснилось, улыбка и участие достаточно легко открывают двери и завоевывают симпатии, а учитывая тот факт, что он был не дураком и мог дать иногда списать... В общем, и в школе, и после неё, в университете, у него был достаточный круг общения, и при этом не настолько навязчивый, чтобы лезть в его жизнь. Сонёль пробовал многое из того, что ему предлагали, и количество знакомых лиц расширялось. Как он понял, он завоевал репутацию "задрота, но нормального", то есть был достаточно спокойным и неплохо учился, и при этом был не прочь сходить ночью в клуб или притащить лишнюю бутылку соджу. Он ещё не был уверен, что будет делать. Ни одна человеческая технология пока не может полностью скопировать то, как запрограммирован человек. А уж о другом методе существования вообще речи быть не может. Сонёль понимал это, однако продолжал искать, ведомый неким чувством внутренней уверенности - и своей тоской. Он даже не знал, что именно ищет. Читал то, что люди успели понаписать о лисах и пытался воссоздать в себе образ писанинного главного героя. Как ему казалось, он производил впечатление человека, которому что-то нужно, и который пойдет на риск, чтобы это получить. Он добрался даже до подпольного аналога игорного дома на квартире у знакомого знакомого знакомого: в прокуренных комнатах нервные клерки и студенты с красными от недосыпа глазами тихо просаживали деньги за картами, вздрагивая при каждом звуке громче, чем шелест бумаги. Задерживаться там не стал: запрет на азартные игры в стране был слишком суровым, а доверия к местным посетителям не было. Да и посетителей, который могли бы оказаться полезны, не было. Повезло ему случайно. Сохён он встретил, когда ездил на каникулы в Сеул и там пошел с компанией проверять на крутость один из новых клубов Хондэ: его яро советовали все в нём побывавшие, потому что "хип-хоп и всё по-взрослому". Помнил, что тогда Сохён притворялась в хлам пьяной и при помощи эгьё уговаривала бармена доливать ей ещё. Вокруг собрались трое парней, с разной степенью заинтересованности наблюдавших за этим процессом. Впрочем, мотивация у них была примерно одна и та же. Заметив Сонёля, девушка предложила выпить вместе, и тот не нашёл причин отказаться. Перекрикивая музыку, представилась, спросила, что он тут делает в такое время. У него интересный акцент, откуда он? Сохён была больше всего похожа на недавнюю выпускницу, которая наконец дорвалась до полной свободы. Экзамены сданы, свобода пьянит сильнее коктейлей и заставляет вести себя наглее. Впрочем, она всё равно смотрелась невиннее, чем большая часть местных девушек: не было, что ли, привычки к вниманию. Сохён, наконец, представилась и предложила потанцевать, а Сонёль быстро окинул взглядом горизонт в поисках знакомых лиц, которые могли бы помешать нетрезвыми откровениями. В темноте, рвано подсвечиваемой стробоскопом и лазерами, лица было видно плохо - только контуры тел, танцующих или имитирующих разврат. И то, как один из трёх более ранних претендентов на даму допивает своё пиво и делает шаг в сторону Сонёля. - Ты чё к девушке лезешь, а?! Толчок в грудь он успел притормозить встречным, на десяток сантиметров отпихнув претендента за плечи. Зря. Тот среагировал быстрее, и второй толчок был во много раз сильнее: Сонёль просто улетел на пол, больно ударившись копчиком и отбив ладони в попытке не разбить голову. Люди мгновенно разбежались, образуя вокруг что-то вроде овала. Сонёль вскочил на ноги, поддерживаемый кем-то сзади - и тут же вернулся на пол от прилетевшего удара в висок. В голове болезненно зазвенело, но свернуться, защищаясь, он успел. Это он помнил точно. Следующим его воспоминанием был грязно-серый рассвет и чей-то диван. Запах кофе. - Тебе сахар сыпать или хрен с ним? - донёсся незнакомый голос. Мужской. В голове Сонёля пронесся с десяток вариантов того, где и как он оказался, и только после этого он вспомнил, что голова после вчерашнего должна здорово болеть. Не болела. - Насыпал, - проинформировал голос. Но всё же. Перепутали его с кем-то или он перепутал кого-то? Вчерашний задира раскаялся или кто-то из приятелей привёз к кому-то из знакомых? А был ли, собственно, задира, если ничего не болит? Из соседней комнаты высунулась кошмарно лохматая голова. - Кровищи вчера было предостаточно, - сообщила она. Голос звучал низко, вредно, и звенел, как струна. Владелец его выглядел ровесником Сонёля, что-то среднее между смазливым личиком с обложки и пройдохой из подворотни. Кто. Это. Чёрт возьми?! - Прости за вопрос, но ты кто? - наконец, уточнил Сонёль. - И спасибо за...приют? Голова хмыкнула, и владелец её, наконец, вышел из-за двери, показываясь в полный рост. Не очень высокий. В руках две кружки. - Ким Мёнсу, - сказал он. - Бери кофе, полегче станет. - Спасибо, - повторился Сонёль. Он медленно встал, попутно осознавая, что одежда на нём именно та, в которой он ходил в клуб. Джинсы. Майка хёна... это ж сколько её теперь стирать, чтобы было не стыдно отдать? Или не отдавать вообще? Интересно, хён согласится её подарить или можно будет выкупить? - Ким Мёнсу, - Сонёль задумался. - Меня вчера били? - Ещё как, - подтвердил тот. - То есть, били сильно. - В модели б ты точно не попал. Кровищи, говорю... Глаза у Мёнсу горели задорным огнём. Кажется, пройдохи там было всё же больше. - Я прошу прощения, - Сонёль долго подбирал слова. - А как же, всё-таки, я оказался у тебя здесь в целости и сохранности? - О, я тебя отвёз, - охотно ответил Мёнсу. - Ты же из-за меня в переделку попал. А совесть у меня есть. Я тебя проверил и подлечил. - Так, - у Сонёля вырвался нервный смешок. - Ты, что ли, друг того парня? - Ну, - он уже откровенно издевался, - можно сказать и так. Мне, честно говоря, больше интересно, кто ты сам такой. Парень отхлебнул кофе. - Та... м... Сохён?.. Сохён. Она твоя девушка? - Нет же. - Так, - наконец, сказал он. - Давай сначала. Смеющиеся глаза Мёнсу блестели, как два черных камушка под лампой. - Я сглупил, - охотно поведал он. - Перепутал тебя с другим. - И поэтому подговорил избить? - Можно, конечно, и так сказать, - Мёнсу оперся рукой о дверной косяк, задавшись целью рассмотреть, кажется, каждую сонёлеву клеточку. Тот нервно сглотнул, не понимая, что ему делать. С утра соображалось плохо, да и собеседник, мягко говоря, не помогал. Будто не хотел, чтобы Сонёль хоть что-то понял. Или просто развлекался, издеваясь над сонным. Что ему нужно вообще? - Зачем?.. Мёнсу издал страдальческий вздох и вновь вперился взглядом. - Чтобы проверить, - ответил он, так и не пояснив, что именно. И, наконец, частично сжалился: - Вчера я тебе представился как Сохён. Сонёль закрыл глаза. Вдохнул. Колени мгновенно подкосило слабостью, но падать сейчас, аки романной девице, было не лучшим вариантом. В итоге решил присесть и для начала допить кофе. А пока пил кофе, думал. Итак, кажется, он добился своего. Он. Добился. Своего. Мёнсу был ни разу не похож на вчерашнюю Сохён, поэтому переодевание отменялось. Возможно, конечно, он просто пошутил или соврал, но как быть тогда с исчезнувшими синяками и, как он выразился, кровищей? Хотя может быть, опять же, он врал и тут, и на самом деле... а что на самом деле? - Лис, - Сонёль не был уверен, что задаёт вопрос. - Лис. В тот момент в первый раз за утро Ким Мёнсу улыбнулся с теплотой.