Пусть горят

Минратоус горит. Небольшому отряду виддатари удалось проскользнуть в город, и теперь каждая его улица охвачена огнем. Столица великой Тевинтерской Империи сейчас напоминает загон для скота, в который попала молния. Стэн смотрит с холма на лежащий внизу город. Над его белоснежными стенами поднимается ало-оранжевое зарево, окрашивающее вечернее небо в невероятные оттенки пурпурного и золотого. Впервые за тысячи лет Минратоус падет. Армия кунари во второй раз дошла до столицы Тевинтера, но теперь уже она не отступит ни на шаг. Все, чем жили целые поколения косситов, все, к чему учит стремиться Кун, — все лежит сейчас там, на этом скалистом острове, за стенами из белого камня. Последнее напоминание о тысячах лет тевинтерского могущества лежит сейчас в горящем осажденном городе. И потому они не имеют права отступить. Дредноуты обстреливают город день за днем вот уже четыре месяца. Вот уже четыре месяца звенит в ушах от непрекращающихся залпов их адааров. Стэн не любит море и все с ним связанное, но ласкает это слово на языке, пробуя на вкус каждый его звук, и в который раз любуется грубыми, но по-своему изящными силуэтами кунарийских кораблей, заполнивших всю акваторию тевинтерского порта. Да, такой армии еще не видел Тедас. Минратоус горит. Запасы его истощены многомесячной осадой. Сотни магов и солдат нашли смерть на полях сражений. Но они погибли напрасно. Их столице осталось стоять всего несколько часов. Вчера Магистериум прислал посыльного, эльфа-раба, выкрашенного витааром. Что это было? Насмешка? Лесть? Это уже не имело значения: бедняга умер, едва успев отдать послание. Минратоус просил переговоров, и Аришок дал согласие. Стэн не понимает, как можно идти на сделку с теми, кто без раздумий пошлет на смерть живое существо, выкрасив его ядовитой для всех, кроме косситов, краской. Но Кун учит молчать и подчиняться. И Стэн молчит и подчиняется. На следующий день в лагере оживление: ожидается прибытие делегации из Минратоуса. Они не собираются производить впечатление — им вообще чужда эта привычка басов. Но кунари в любой момент времени выглядят так, как предписывает их должность. И потому, когда от далекого города отделяется точка, движется вперед, медленно превращаясь в нескольких всадников, лагерь полностью собран и готов встречать своих извечных врагов при полном параде. Их семеро. Все, как один, на поджарых угольно-черных жеребцах с позолоченной сбруей и в одинаковых темно-синих плащах с серебряным подбоем. Действительно, даже на пороге смерти тевинтерец остается тевинтерцем. Стэн наблюдает за ними, стоя в трех шагах от Аришока; за его спиной застыл недвижимыми статуями весь его отряд — двадцать пять сильных, закаленных боями карашоков. Сегодня они на передовой. Именно им уготована честь первыми пасть от заклятий магистров, если те решат вдруг нарушить хрупкое перемирие. Но Стэн знает, что магистры вовсе не глупы. Они понимают, на какой тонкой досточке балансируют сейчас над пропастью. Понимают, что кунари не заключают союзов на срок больший, чем необходим для их выгоды. Понимают, что умрут раньше, чем успеют произнести хотя бы слово, и что судьба всей Империи сейчас лежит на их плечах. Они идут сквозь строй кунари, будто шествуют в окружении радостно настроенной толпы на народном празднике. Спины их прямы, но не напряжены; в этих людях чувствуется сила и гордость, которые, однако, не переходят границы дозволенного. Аришок тоже это чувствует и потому готов к переговорам. Кун уважает сильного противника, даже если тот оказывается в проигравших. Единым движением магистры скидывают капюшоны. Вперед выступает высокий и представительный мужчина с пронзительным взглядом. — Мы слушаем тебя, basalit-an, — говорит Аришок. Но обращается он не к нему, а к стройному, элегантно одетому мужчине с изящно подкрученными усиками и холеными пальцами рук, которыми он задумчиво теребит воротник своего плаща. — Говори, ибо не часто кунари складывают оружие ради слов. Стэн не видит — затылком чувствует недоумение своего отряда, не понимающего, почему Аришок выбрал равным этого кабетари, а вовсе не первого посла. Выражение его лица не меняется, но коссит мысленно смеется: ведь он с первого взгляда раскусил всех семерых по таким невероятным деталям вроде царапины на указательном пальце и случайного взгляда не в ту сторону. Кунари не знает, почему тамассран не отметила его природную склонность к шпионской жизни и не отправила в Бен-Хазрат, а назначила простым карашоком, из которого впоследствии он вырос до стэна. Наверное, в нем недоставало еще чего-то, чтобы стать хорошим хиссрадом. Впрочем, все это не могло заставить его перестать видеть. Магистр со щегольскими усами улыбается самыми уголками губ. По едва заметному мановению пальцев остальные отступают, оставив его тет-а-тет с Аришоком. — Минратоус хотел бы обсудить условия сдачи. — Голос его мягкий и глубокий, с раскатистым гортанным «р». — Наши условия просты и давно известны тебе, basalit-an, — отвечает Аришок, почти устало глядя на тевинтерца из-под тяжелых век. — Вы сложите оружие и примете Кун. Взамен мы сохраним вам жизни. — Наша Империя уже пала, — беззаботно пожимает плечами магистр, словно разговор касается последней орлейской моды, а не судьбы целого государства. — Какой прок сдавать последний оплот? Чтобы вы зашили нам рты? — В его голосе вдруг отчетливо проступает сталь, а в глазах наконец-то мелькает еще хоть какая-то эмоция, помимо деланного равнодушия. Стэн чует, что маг на самом деле взбешен до крайности и еле сдерживается, чтобы не устроить непоправимое. Аришок не реагирует на вспышку гнева человека. Кун учит, что все, кто живут вне его, просто неразумны в своих деяниях. Он продолжает ждать ответа, потому что все слова тевинтерца — это пока только слова, не имеющие никакой ценности. Он знает, какого ждет ответа. Он дал им щедрый выбор. Жить по заветам Кослуна или умереть. Тевинтерец волен выбирать — этого ли недостаточно? Магистр думает. Стэн догадывается, как мечутся мысли в его голове, как выстраиваются причинно-следственные цепочки, но ломаются одна за другой, не выдерживая никакой критики. Коссит видит для Империи только один конец — принять Кун и встать под знамена Пар-Воллена, положив конец многовековой борьбе. Этот путь — единственная возможность магистров сохранить свои жизни, пусть и лишившись власти. А потом от рук мага исходит свет. Огромный белый шар отделяется от его ладоней и устремляется ввысь. Тысячи кунари рефлекторно поднимают головы вверх, даже Аришок провожает свет взглядом. Только Стэн не смотрит на шар. Он случайно ловит взгляд магистра и вдруг видит в стальных глазах узнавание. Тевинтерец узнал его — не с испугом, как узнают старого врага, о чьем существовании ты давно забыл, не с радостью, как узнают закадычного друга. Он смотрит на Стэна с какой-то особенной болью, плещущейся в глубине его черных зрачков, и у кунари почему-то перехватывает дыхание. Магистр с недоверием делает шаг — вернее, даже не шаг, а просто намек на него — в сторону коссита. — Бык? Стэну незнакомо это слово. Кажется, им люди обозначают домашний скот. Его пытаются оскорбить? — Teth a, bas, — угрожающе рычит он, выхватывая из-за пояса меч. Острие касается щеки магистра, удерживая на расстоянии, но тот даже не замечает этого. Глаза его превращаются в две узкие щелочки, шарят по броне кунари, оставляющей открытой большую часть испещренной шрамами кожи, изучают массивные, загнутые вверх рога и недостающие фаланги пальцев на левой руке. Стэн чувствует себя голым перед этим внимательным, изучающим взглядом. — Значит, тебе все-таки промыли мозги, — тихо говорит маг, — значит, ты добровольно пошел на это. Коссит не понимает, о чем говорит человек, но догадывается. Он стал карашоком лишь год назад, еще три месяца ушло у него на то, чтобы вырасти до стэна. Он не помнит, кем был прежде. Тамассран не раскрыли ему прошлое: ведь оно ему уже не нужно — он начал все с чистого листа. Стэн не помнит, кем был до перевоспитателей, не помнит, почему вообще попал к ним в руки. Лишь украдкой бросаемые грустные взгляды одной тамассран, которая вела с ним беседы на протяжении нескольких месяцев, наводят его на долгие и пространные размышления. После них так сильно трещит голова, что от боли хочется лезть на стенку. Если память о прошлой жизни причиняет столько страданий, Стэн предпочел бы никогда ее не возвращать. — Ты даже не помнишь ее, — с горечью говорит человек. Кунари не помнит даже себя. В Кун нет никого, но есть все. Один — это многое, многое — это сила. Стэн гордится тем, что является частью единого целого. Этот бас говорит что-то, явно противное Кун. — Katoh. Замолчи. Магистр горько усмехается. По его виску медленно скатывается капля пота. Стэн провожает ее завороженным взглядом. — А знаешь, она никогда не произносила это слово. Лишь раз. Перед смертью. Кунари чувствует себя странно: словно оказался не на своем месте. Тихий, но уверенный голос магистра, к чьей щеке до сих пор прижимается острие клинка, пронзает все его существо, заставляет сердце биться сильнее, а щупальца тумана в голове — крепче обхватывать воспоминания, не давая им вырваться наружу. Коссит чувствует, что человек знает его слишком хорошо, чтобы быть просто басом. Но Стэн не хочет знать подробностей. Запоздало он замечает, что мир вокруг замер. Время словно остановилось. Сияет высоко в небе искрящийся белый шар, тысячи кунари глядят на него с земли, и только он и магистр не поддались этим чарам, только они двое могут двигаться в этом абсолютном покое. Одни на всем свете. Эта мысль ледяной волной проносится по венам, но вместо страха в жилах Стэна вскипает ярость. — Отпусти их, basra, — рычит он. Из-под клинка показываются первые капли крови. Сейчас, в эту самую секунду он ненавидит магистра так сильно, что эта ненависть заглушает даже священные строки Писания в его голове. Где-то на краю сознания бьются мысли: это опасно! не переходи черту! не становись безумцем! Хотя сейчас даже Кун не способен удержать его. Но это удается магу. — Да, ты прав, — тихо говорит он, низко опуская голову, и Стэн вздрагивает всем своим существом, чувствуя, как спадает с сознания тонкая пелена безумия. Голос магистра становится едва различимым, все его достоинство вдруг тает весенним снегом, и кунари видит перед собой смертельно уставшего, окончательного сломленного человека. Тевинтерец делает глубокий вдох и выдавливает из себя кривую улыбку. — А она за тебя умерла. И с этими его словами мир оживает. Шар в небесах вспыхивает последний раз и исчезает. Кунари в недоумении возвращают взгляд на землю, где Стэн до сих пор держит меч прижатым к щеке магистра и из-под клинка сочится кровь. — Хватит. Тело повинуется быстрее, чем до затуманенного яростью мозга доходит смысл приказа Аришока. Стэн прячет меч в ножны и отступает. Магистр медленно стирает со щеки капли, размазывая кровь причудливой полосой по скуле и носу. — Мы принимаем ваше предложение, — тихо-тихо говорит тевинтерец. Подняв ладонь, он останавливает своих соотечественников, попытавшихся что-то возразить, и так же тихо заканчивает, глядя прямо в единственный уцелевший глаз Стэна: — Если Кун уничтожил того, за кого она отдала жизнь, нам больше нечего противопоставить ему.