architect of love

**Stustin, ST** — Флушай, Фтив, а мы неплохо ф тобой поработали и вообще хорошо фмотримфя вмефте. Фперва Дарта выманивали, а теперь вот ты меня к школе на бал подвозишь. Давай, я буду твоим верным оруженофцем Айвенго, а ты моим королем Ришардом Львиное Фердце. — Что?! Только не Ричардом! — Пошему? Из-за того, што некоторые ифторики фшитают его голубым? — Что?! Нет! — Не парьфя. Этот шувак помимо нетрадиционной фекфуальной ориентации принеф много пользы для фтраны и народа. — А ты откуда знаешь? Про ориентацию и вообще? — Я нашитанный. И потом, мне вфё равно голубой ты или нет. — Я не гей! — Тебе видней. — Ладно, умник, шагай на свой зимний бал и порви там всех. — Как лев, р-р-р-р-р. — Не делай так, ладно? И хватит уже про всяких там львов. Давай, удачи. Провожая чуть нескладного парнишку взглядом, Стив Харрингтон ловит себя на мысли, что если в скором будущем их дружная компашка распадется и им, по каким-либо причинам, суждено будет расстаться, больше всего он будет скучать вот по этому чуду в перьях. По его кудряшкам, чеширской улыбке, доброте и бесстрашию. И чего уж там, Стиву дико будет не хватать этой умилительной шепелявости. — Сдается мне, приятель, совсем скоро ты разобьешь немало сердец, — бубнит себе под нос Харрингтон, — заводя свой автомобиль. — Король и его верный львенок, — тянет с чуть кривоватой улыбкой, примеряя это прозвище и все, что с ним связанно на себя и Дастина. — А почему, собственно, нет? **Drarry, НР** Гарри Поттер был тем парнем, который чувствовал себя крайне неловко почти в каждой ситуации. И вот теперь, мельком взглянув на этих влюбленных голубков, он просто не знает как быть. Одна его часть побуждает Поттера послать неловкость куда подальше, галантно прокашляться, встать и покинуть купе, предоставив другу и его девушке немного интима. Пока они милуются и воркуют, Гарри бы, набравшись смелости, совершил небольшой экскурс в вагон Слизеринцев. Презрев ехидные насмешки и двусмысленные взгляды, как можно тверже и убедительнее, вызвал бы Малфоя на серьезный разговор тет-а-тет. И там, в затемненном тамбуре, он бы прижал блондина к стенке и на его испуганно-заполошный взгляд, прошипел бы в губы: — Мерлин тебя возьми, неужели ты так глуп и слеп, что не видишь, что между нами происходит?! Что я с ума по тебе схожу! А ты, Драко?! Будь хоть раз честен, сбрось с себя эту наигранную спесь и надменность, и скажи, что ты чувствуешь ко мне то же самое! Вместо этого зад Гарри словно прирос к дивану купе, а сам он, с той же неловкостью, пряча взгляд, продолжает сидеть на месте, играясь откидным подлокотником. Молчит и сосредоточенно фантазирует о том, как на месте Браун стоит Малфой, выписывая на стекле всякий романтический бред, типа H + D = L. Как выдыхает «я скучаю!» , пожирая влюбленными глазами. Поттер по-белому завидует Рону и восхищается Лавандой за то, что та, не боясь смешков и пересудов, так открыто и смело заявляет о своих чувствах. **Shameless** Ему всего шестнадцать, а он так устал, словно прожил жизнь сорокалетнего. Карл полагал, что у него были проблемы и неприятности? Все, что было до встречи с Кэссиди можно назвать цветочками, теперь же его жизнь это пиздец районного масштаба, к которому он абсолютно не был готов. Его как крепость взяли штурмом, убеждая в том, что во избежание кровопролития он сам отдал врагу ключи от ворот. Он не хотел так рано взрослеть, он просто влюбился, позволив призрачному счастью затмить реальные желания. Карлу хочется разорваться надвое или иметь двойника, чтобы удовлетворить все запросы и потребности. Карл №1 пусть и дальше терпеливо улыбается, обрастает детишками и проёбывает жизнь, позволив посадить себя на цепь, как послушную шавку. Карл №2 должен решительно разорвать оковы этой навязанной любви, послать Кэсс нахуй, куда бы она с удовольствием пошла, вырваться на свободу и идти дальше к намеченной цели. Но, как говорят: «одной задницей на два стула не сядешь». Да и не с его, Галлагеровским счастьем. Через это почти все уже прошли, не один раз, и уж точно не последний. Фиона, Лип, Йен, Деббс. Теперь настала и его очередь. Тут бы не спиться, не поехать крышей, не захлебнуться в бытовых буднях. Как в той песне поется: «я люблю тебя жизнь, ну а ты меня – снова и снова». А Галлагерам то что? Встал, отряхнулся и поковылял дальше. Только с каждым разом делать это все труднее и труднее. **Stranger Things** — Проснись и пой, Билли Бой! — Какого... — подбегая к окну и отдергивая занавеску. — Ты совсем охренел, Харрингтон?! Что ты тут делаешь?! — Работаю твоим персональным будильником! Вставай, вставай, штанишки надевай! — Ты можешь потише?! Отец дома! — Ну так что, впустишь? — спрашивает Стив, снижая голос до шепота. — Давай, карабкайся, — с безысходностью выдыхает Харгроув, подавая руку. — Когда-нибудь мы точно попалимся. — У нас есть еще пол-часика? — интересуется Харрингтон, спешно сбрасывая с себя одежду. — Что ты делаешь?! — Чувствую себя олененком, оказавшимся в львином логове. А вот это лишнее, — стягивая с Билли пижамные штаны. — Нас могут услышать! — А ты сделай так, чтобы никто ни о чем не догадался. — Билли, засранец ты мелкий, снова этот рок?! — орет Харгроув-старший, колотя кулаками в закрытую дверь комнаты сына. — Весь дом содрогается от твоей гребаной музыки! Будь проклят тот день, когда я купил тебе магнитофон и колонки! **Vikings** Если бы Этельстану позволено было увидеть истинный лик Господа, он бы всем сердцем желал, чтобы тот был похож на Рагнара Лодброка. Если бы ему дарована была такая милость – взглянуть Всевышнему в очи, Этельстан хотел бы неотрывно любоваться этой яркой синевой глаз, как у храброго викинга. Утонуть и без остатка раствориться в его проникновенном взгляде, словно в кристально чистых водах фьорда, сливающихся с лазурным небом. Если бы ему была оказана великая честь – услышать глас Божий, лишь голос Рагнара Лодброка был бы для него истинным и созвучным с речью Творца всего сущего. Если бы на Этельстана снизошла благодать и возможность дотронуться до такого же божественного тела, как у Лодброка, он бы с трепетом и безграничной любовью припал бы к нему устами, осыпая легчайшими поцелуями, словно лепестками роз. – Чудной ты какой-то, жрец, – с легкой улыбкой молвит Рагнар, пристально заглядывая в глаза, словно пытаясь прочесть душу. – Почему не хочешь познать радость плоти, разделив ее еще с кем-то? Тебе бы понравилось. – Я – монах. – Разве твой бог не создал человека по своему образу и подобию? Разве не наделил его святым духом? – Я давал обет безбрачия. – Мы оба знаем, что ни твоя сутана, ни святое писание, ни молитва не смогут скрыть твоих истинных помыслов и желаний. – Мне нельзя касаться женщины. Я никогда этого не делал. Это – грех. – Тогда, почему бы тебе не прикоснуться ко мне? **Sterek, TW** – Дурацкая была идея – ночевать в лесу под открытым небом. Без палатки или хотя бы спальника. Неужели нельзя было обойтись телескопом или посмотреть на все это из окна? – Не ворчи, Дерек. Это же такая романтика. Глянь, сколько звезд! – Я посмотрю, что ты начнешь заливать, когда под утро похолодает, а твои зубы начнут выбивать чечетку. Ты начнешь втискивать в меня свое тощее тело, пытаясь накрыться мной, словно одеялом. Будешь в десятый раз уточнять, какая у волков температура и где у меня регулятор, чтобы включить обогрев на полную мощность. – Как ты думаешь, из чего сделаны звезды? – Просто заткнись и смотри на эти гребаные мерцающие точки, Стайлз. – Любишь ты читать нотации и бурчать, волчара. Смотри, звезда падает! Скорее закрой глаза и загадай желание! Свое я уже загадал, – довольно улыбаясь, молвил Стайлз, карабкаясь на Дерека и удобно мостясь вдоль его тела, – чтобы на сегодняшнюю ночь у меня была грелка в натуральную величину. Помнишь, как мы впервые оказались в таком же положении под действием яда канимы? Как ты недовольно цедил «снимите его с меня»? – Ты можешь не ерзать и лежать спокойно? – Отвечаю, Дерек, в тот раз у тебя была та же реакция. Пальцы рук были не первыми, кто начал тебя слушаться. Верно говорят: у тебя своя голова у него своя. Неужели это и есть та самая кнопка-регулятор? – Еще слово и подобное действие, Стайлз, боюсь, нам будет не до звезд. Станет так жарко, словно при пожаре. – Ладно, сперва романтика. Так ты успел загадать желание? – Зачем? – выдыхает Дерек с какой-то щемящей безысходностью и клокочущей в душе нежностью к этому непоседливому и никогда неумолкающему парню. – Когда мне и так уже посчастливилось. – Тогда обними меня и стань чуточку теплее. **Pydia, TW** В моей черной душе царили мрак, пустота и лютый холод, пока я не встретил тебя. Ты покорила меня своей красотой, молодостью, вдохнув любовь, весну и саму жизнь в мое черствое сердце. Рядом с тобой я чувствую себя мальчишкой, готовым совершать безрассудные поступки. Мне хочется слагать поэмы о твоей неземной красоте и стелить под ноги россыпь из звезд. Мне хочется любить тебя, девочка. Такую юную, нежную, доверчивую. Любить всем сердцем, душой и телом. Я держу в руке гранат и думаю, сколько зерен тебе дать? Будь моя воля, я бы похитил тебя и оставил на веки вечные в своем подземном царстве, но понимаю, что сорванный мной цветок будет чахнуть день ото дня без привычной среды обитания и теплых солнечных лучей. Чего мне, действительно, хочется прямо сейчас так это бережно обронить тебя в шелковистую траву и восторгаться огнем твоих волос, изумрудами глаз, кораллами губ. Поднести гранат к твоим приоткрытым устам и выдавить из него весь сок, потом попробовать его, упиваясь терпкостью вкуса, смешанного со сладостью твоего сбивчивого дыхания. Я не могу быть долго вдали от своего царства, но уже не вижу смысла жить в нем без тебя. Стань его владычицей! Будь королевой моего сердца! Я не стану тебя неволить, зная как тебе дороги солнечный свет, пение птиц, буйство красок весной, летом и осенью. Потому, дам тебе только три зерна, чтобы лютую зиму на земле ты провела здесь, со мной. Не считай это обманом, девочка, и уж тем более вынужденной жертвой. Просто побудь со мной рядом и подари немного своей любви. Этим ты сделаешь мою жизнь краше, заставив на время забыть о смерти и забвении. **Joavin,Riverdale** — Привет, красавчик. — Хоакин?! У тебя же не было страницы в инстаграме! — Теперь есть. — Господи, где ты?! Как доехал?! — Нормально. Я среди своих, в одном гадюшнике, где мне в общем-то и место. — Как ты, Хок? — А по фоткам разве не видно, как мне пиздецки весело? Ты вон лыбишься, дурачишься, окружен подружками, а я у тебя только со спины. Уже наскучил? Стесняешься, что танцевал, лизался и трахался с бандитом и лжецом? Или всё руки не дойдут сменить фото со мной на очередную пассию? — Какой же ты все таки придурок, Де Сантос! Почему именно эта фотка?! Да потому что так безопаснее для тебя! Потому что ты все еще мой! Да, я улыбаюсь! Только моим друзьям и отцу ведомо, какими затравленными и пустыми иногда бывают мои глаза! Я не стесняюсь и ни о чем не жалею! Нет у меня пассии, ясно тебе?! Зато есть ряд фото, где мы занимаемся любовью в воде и где я отсасываю тебе прямо в отцовском кабинете. — Ты их не удалил?! Я думал, с глаз — долой, из сердца — вон! — Наверное стоило бы. Такой пикантный компромат на сына шерифа. — Знаешь, я иногда пересматриваю их перед сном. Вот такой я гребаный мазохист. — Не ты один. — Блядь, Кев, как же я скучаю по тебе и всему этому. — Я тоже скучаю, Хок. Ты даже не представляешь как. БОНУС — Привет, Хок. Ты давно на связь не выходил и только Богу известно, где тебя, чертяку, носит, так что я тут решил записать для тебя рождественское поздравление. На самом деле, даже не знаю, что сказать. Есть ли смысл держаться за прошлое или его стоит отпустить, как уходящий год? Если тебя это утешит, я все еще один, как перст, и новогодние праздники проведу в женском обществе, как пестик среди тычинок. А ведь так хочется верить в чудо и надеяться, что вот сейчас ты позвонишь в мою дверь и скажешь: «привет красавчик». Погоди, кто-то и в самом деле звонит, — камера телефона начинает прыгать, перемещаясь по комнате к выходу. — Привет, красавчик, — тянет Хоакин Де-Сантос, стоя на пороге дома Кевина, удерживая телефон возле уха. — Не скажу по поводу «отпустить прошлое», но, глядя на тебя такого растрепанного с этим безумно-удивленным взглядом в это Рождество я тебе скучать не дам. Можешь выдохнуть, Келлер, это действительно я. **Hannibal** – Здравствуй, Уилл. Я не хотел тебя напугать. – Ты кто?! – Я твой Альфа. Как долго ты собирался от меня скрываться? – Не знаю, но я должен был попытаться! – Ты чувствуешь то же что и я? Как твое тело предает тебя, учуяв мой запах? – Почему это происходит?! – Кровавая луна, Уилл. – Что со мной?! – У тебя жар. Я ощутил его за милю. Твое тело… оно не продержится долго. Как трудно, должно быть, бояться того, чего ты желаешь? Не важно, как далеко ты убежишь, ты можешь найти себя прямо здесь… рядом со мной. Потому что есть лишь одно лекарство, чтобы твои страдания закончились, и ты это знаешь. Ты знаешь, что должно быть сделано. – Нет! Я не хочу… – Это сильнее нас, Уилл. Мы нужны друг другу. Больше чем ты можешь себе представить. Больше чем ты хотел бы это признать. *** Лектер потянулся к шее Уилла, нанося невидимые штрихи кончиками пальцев, рисуя замысловатые узоры на его коже легким касанием языка и губ. – Я любил тебя, Ганнибал, – тихо выдохнул Грэм, – и мужчина ощутил вибрацию голосовых связок и собственную дрожь от слов, прозвучавших, словно божественная музыка, – когда собирался стрелять в тебя, но не смог. Я любил тебя, когда вынужден, был предать. Любил, когда ты крепко держал меня и был совсем близко, с болью глядя прямо в глаза, как я того и жаждал. Любил даже тогда, когда ты всадил в меня нож, и оставил истекать кровью на полу. Я по-прежнему тебя любил, когда ты уходил. – Я знаю, Уилл, – надломлено прошептал Лектер, задыхаясь от этой близости и откровенности, в которой не было ни злобы, ни осуждения, а лишь чистейшая правда и неприкрытое желание. – Мне стоило вернуться и разделить эту участь вместе с тобой, – признался Ганнибал, покрывая любимые черты цепочкой благоговейных поцелуев, безмолвно умоляя о прощении. – Я любил тебя, Уилл, и буду любить всегда. Мое сердце было разбито и казалось, что его уже не склеить. И именно тогда я позволил проливному дождю смыть слезы скорби и горечи с моего лица вместе с умиравшей в душе надеждой. БОНУС – Ты там скоро? – Ты же знаешь, Уилл, до последнего клиента. У меня еще два человека по записи. – Вновь будешь забивать людям баки, и брать за это деньги? – Разве я виноват в том, что народ плачется мне в жилетку, выливает целый ушат бесполезного дерьма, жалуясь на свою несостоятельность, окружение и весь мир в целом? – Ты так сексуально говоришь об этом, Ганнибал. Эта твоя профессиональная хрипотца в голосе… Скажи еще что-нибудь, а мы с моим другом пофантазируем... – Прекрати меня искушать, а то я не смогу сосредоточиться на пациенте. – Обожаю эти властные нотки в твоем голосе. Все, что тебе нужно во время сеанса – это делать очередной набросок меня, пропускать большую часть болтовни мимо ушей, изредка вставляя: «чувак, да ты гонишь!» – Хочешь оставить меня без клиентуры? – Надеюсь, ты не подумываешь о том, чтобы слопать самых надоедливых? – Мы ведь уже говорили, Уилл, единственный человек, на которого у меня текут слюни – ты. Так что я подумываю съесть тебя. – И ты любишь меня живым, сырым и трепыхающимся, как Голлум рыбу. Или сегодня мой муж хочет покорности? – Будь обнаженным, когда я вернусь домой. – Или что? – Или вопреки устоявшимся принципам, моя прелесть, мне придется отменить встречу, примчаться в наш особняк и основательно поиграть с едой. **Sherlock** Шерлок: Милейший, долго мы будем позировать? Или ждем, пока из камеры вылетит птичка? Фотограф: А где ваша леди? Белоснежное платье, фата? Джон: Вы… Вам что, не сказали… Мы… Это… Шерлок: Геи. Это свадьба двух геев, Джон. Называй вещи своими именами. Это же так просто. Фотограф: Сразу видно, кто из вас жена, а кто муж, несмотря на то, что статный джентльмен вцепился в вас мертвой хваткой. Джон: Весьма интересное наблюдение. Не поделитесь? Фотограф: Вы сияете новым пенсом, сэр, словно наконец-то захомутали мужчину своей мечты, в то время как ваш спутник хмур, будто туча, мучаясь извечным вопросом всех новоиспеченных женихов—мужей: «Всемогущий Боже, что я тут делаю?!» Джон: Шерлок, ты бы улыбнулся для приличия. Ты разве не счастлив? Кстати, я никогда не слышал, как ты смеешься. Ты что, обменял свой смех на гениальность? И зачем ты меня так крепко под руку держишь? Думаешь, убегу? (слегка кокетничая) Шерлок: Я веду себя, как любой жених в день его свадьбы. Это обыкновенная статистика + волнение, Джон. Брачная ночь впереди. Если я сейчас улыбнусь, это будет выглядеть до жути фальшиво. А в твой локоть вцепился, чтобы не сбежать самому.