Борджиа. Часть 1. "Секс. Власть. Убийство. Аминь."

«Ремесленник, делай, пожалуйста, свое дело, если тебе это удается; лечи тела, если можешь, а если нет — убивай и требуй платы за свое преступление»

Франческо Петрарка.

Микелетто Корелья вовсе не по душе было его очередное задание. Не то, чтоб он их жалел - милосердия он не знал. Но когда наемник услышал, что говорят о Борджиа, семейка испанцев сходу пришлась ему по вкусу. Судачили большей частью о новом понтифике: что он обезьяна в митре, что в нем нет ни толики праведности, которой должен обладать человек церкви; якобы он распутник, сластолюбец и жестокий манипулятор, жадный до власти и денег. Однако то, что для других было пороками, Микелетто виделось истинными добродетелями. Если будучи таким чудовищем, этот человек смог занять престол Святого Петра, разве то не была злая ирония для благочестивых сановников, да и всех жителей Италии? Он - подлинное дитя времени, в котором живет. Если все, что говорили о Родриго Борджиа, было правдой, то Микелетто первым бы пожал ему руку и с готовностью поступил бы на службу к такому хозяину. Но пока у него был иной хозяин и другие задачи, а возможности повстречать Родриго Борджиа лицом к лицу Микелетто так и не представилось. Поэтому он хладнокровно подготовил план, следуя которому уже сегодня ночью семья каталонцев должна была прекратить свое существование. Микелетто в течение нескольких лет промышлял заказными убийствами. За эти годы он отточил мастерство злодейства до совершенства. Многие бы подумали, что он выбрал такой путь из-за природной жестокости, но Микелетто отнюдь не любил причинять боль. Способы убийства он избирал по возможности гуманные, разве что не было другого пожелания от нанимателя. Он бы не смог толково объяснить, почему пошел по такой тропе. Скорее это не Микелетто выбрал путь, а путь избрал Микелетто. Ему нравилось думать, что он может бороться с несовершенствами этого мира, не привлекая к себе излишнего внимания. Его не интересовали лавры воина или государя - оставаться всегда в тени, вот его стратегия. Когда на прием в честь назначения вице-канцлером кардинала Асканио Сфорца, в дом Орсини прибыли понтифик со своим сыном - Чезаре, наемник заприметил их еще в роскошной карете, подкатившей к дворцу. Он спрятался в тени алькова и подслушал разговор, пока испанцы поднимались по мраморной лестнице. - Ты со мной поделишься? – спросил Папа. - Чем, святой отец? На широком плече молодого епископа пищал и неистовствовал маленький капуцин. - Зачем ты взял с собой обезьянку? - Я опасаюсь, что кардиналы не разделяют твой вкус к обновлению, - тихо ответил Чезаре, но у Микелетто был отменный слух. - А твоя обезьянка разделяет? – оживился понтифик. - О, да, - хищно прошипел Чезаре, - она прекрасно разбирается во вкусах. Они ушли вверх по элегантной лестнице, и Микелетто не стал следовать за ними. Ему вполне хватило того, что он услышал и увидел. Родриго Борджиа был человеком зрелых лет, не утратившим, однако, задора и ловкости. На властном, строгом лице каждая морщина лишь подчеркивала увядающую красоту. И его сын. Чезаре. Молодая копия отца, только еще более совершенная: глаза горят, будто внутри него пылает черное пламя, безупречно сложенное тело обрисовывается даже под сутаной. Движения пружинистые и грациозные, словно у молодого тигра перед прыжком, и ко всем этим природным дарам еще и такая прозорливость - обезьянка в планы Микелетто не входила. Корелья нынче понял, что бесило высокомерного делла Ровере и дряхлого Орсини, да и многих других ненавистников Борджиа. Их, вероятно, возмущала безудержная энергия настоящей жизни, бьющая ключом из этих испанцев, досаждала та уверенность, с которой они несли свои красивые головы на крепких широких плечах, коробила страсть, с которой они проживали каждый день своей жизни. В то время как благочестивые ненавистники влачили скучное и тягостное существование, не в силах подчинить себе в должной мере даже собственную прислугу. А эти Борджиа вели себя так, будто весь мир принадлежал им, словно все двери были уже открыты перед ними. После долгих и пространных приветствий, кардиналы начали усаживаться к столу, и наступил привычный обмен любезностями. Сын понтифика сел по правую сторону от святого отца. Как символично, ведь он, несомненно, и был правой рукой Папы. Микелетто внимательно наблюдал за происходящим. Он сегодня маскировался под видом прислуги, разливал напитки и вино. В нужный момент он подаст рубиновый эликсир понтифику и его сыну, бокалы наполнятся вечной жизнью для них обоих. - Обновление нашей святой церкви будет неспешным, - промолвил Родриго, усаживаясь за стол. - Но Бог говорил со мной, как Он говорил с моим предшественником Папой Иннокентием. Обновлению быть! - Следует ли подать на стол кашу на воде, Ваше Святейшество? – сыронизировал кардинал Орсини. - Я прикажу поварам. - Сегодня мы ваши гости, милорд кардинал, - благосклонно улыбнулся Папа, - и мы будем есть то, что вы предложите. На устах папского сына - Чезаре, играла учтивая ухмылка, но взгляд был насторожен. - Слава Богу. Можно разливать вино! – воскликнул Орсини, и Микелетто с двумя графинами полными кроваво-алого напитка мгновенно оказался за спинами Борджиа. - Дайте мне попробовать, - подставил свой бокал Чезаре. Микелетто невозмутимо наполнил его кубок. - Вино отличного урожая, милорд! – заверил Орсини. - Не сомневаюсь, - хмыкнул молодой Борджиа и сунул кубок с вином обезьянке под нос, что мигом вызвало всеобщее веселье и балагурство. Микелетто терпеливо ждал. Он знал, сейчас ничего необычного не произойдет, он умел выждать момент. - Она разбирается в вине? – удивился делла Ровере, улыбка смягчила его скупое на эмоции лицо. Не удостоив кардинала ответом, Чезаре схватил обезьянку двумя руками и, не смущаясь недоумевающих взоров, пригляделся к ее глазам. Убедившись, что никаких изменений в поведении животного нет, он с довольной ухмылкой промолвил: - Вино великолепно! – и жестом позволил наполнить бокал Папы. – Она отдает честь вашему великолепному вкусу! – обратился он к Орсини, усаживая обезьянку обратно на плечо. - Благодарю, - пробормотал тот с растерянной улыбкой. - Прекрасно вино, - изрек генуэзец Джулиано. - Такое же, как папство: зрелое, бархатистое, идущее от земли, восходящее букетом к небесам и поглощаемое, - он сделал многозначительную паузу, - обезьяной. Микелетто наполнил оба кубка отца и сына и, задержавшись за их спинами, продолжил тайком наблюдать происходящее. Однако, взгляд его то и дело возвращался к молодому Борджиа и неуемной обезьянке. - Мне кажется или тут таится метафора, милорд кардинал? – осведомился Родриго, бросая косые взгляды на обезьяну, облюбовавшую спину сына. Она с писклявым визгом носилась от одного его плеча к другому. - Все мы животные, - отвечал делла Ровере уклончиво, - наделенные бессмертной душой, благодаря Божьей милости. Тем временем капуцин оказался на столе и совершенно бесстыдно справил нужду на салфетку рядом с рукой Папы. - Кажется, тут не метафора, а зов природы, – сконфузился Чезаре. - Она просит у вас прощения, - он усадил животное обратно на плечо. - Извините, - он поднялся с места, растерянно усмехаясь, - простите мою обезьянку!