Борджиа. Часть 1. "Секс. Власть. Убийство. Аминь."

В полумраке гладкие бусины розария, теплые под его прикосновением, скользили меж длинных пальцев. Пять маленьких, одна крупнее: здесь положено прочитать Отче наш, но Чезаре лишь бездумно пропустил пяток бусин - одну за другой, точно во сне. Хлопнула дверь исповедальни. Он вздрогнул. Урсула. Он узнал, еще до того как взглянул на нее - по шелесту юбки, по сладкому аромату. - Кардинал, вы должны спасти меня, - отрывисто прошептала Урсула, и ее дыхание долетело до его губ. Она припала к решетке: глаза лихорадочно блестят, на скулах румянец. - Кто навредил вам? - встревожился он, вцепившись в прутья перегородки. Она быстро опустила ресницы, точно смутившись, и покачала головой. Затем снова взглянула на него и улыбнулась так, что у Чезаре перехватило дыхание. Ничего больше не говоря, Урсула внезапно поднялась и выскользнула за дверь, бесшумно, точно видение. А он так и остался стоять на коленях в полной тишине, вцепившись в прутья до белых костяшек на пальцах. Он должен убрать эту преграду! Чезаре хотел было дернуть решетку со всей мочи, но дверь снова открылась - на этот раз с его стороны. Колыхнулась ширма, и ему показалось, он сходит с ума. Лукреция. Прямо перед ним. Глаза, в которых плещется море, улыбка с милыми ямочками, тонкий, почти детский стан, плотно затянутый в шелк платья. Он вскочил с колен так быстро, что перед глазами потемнело. В тесноте исповедальни ему не пришлось сделать и шага, чтобы обнять ее. Обнять, охнуть и подхватить над полом, подтянуть ее повыше, вглядеться в любимое лицо и не поверить своим глазам. Как?.. Почему?.. Какое это имеет значение? Главное она здесь, и он снова держит ее в своих руках. - Как же я скучал, - проговорил Чезаре куда-то в ее волосы, прижимаясь скулой к гладкой щеке, чувствуя прохладу ее кожи и знакомый аромат розовой воды. Это не могло быть правдой, Лукреции не должно быть в Риме... но плевать! Пусть даже он сошел с ума, такое безумие, вернувшее Лукрецию, пришлось ему по нраву. Все вопросы и слова угасли на языке, плечам Чезаре стало тесно в оковах сутаны, земля под ногами превратилась в топкую вязь. Не выпуская Лукрецию из объятий, он сделал шаг к выходу, но она выскользнула из рук и плавно остановила Чезаре. Все еще не говоря ни слова, сестра положила обе ладони на его часто вздымающуюся грудь и мягко толкнула обратно на место исповедника. И он, точно послушный ребенок, упал на сиденье, не сводя глаз с ее сияющего лица. Чезаре столько всего хотелось сказать, но здесь и сейчас, в волнующем полумраке, все слова напрочь вылетели из головы. И он мог лишь смотреть снизу вверх - как она приближалась и озорно улыбалась, будто они расстались всего день назад. Вот Лукреция совсем близко, заслоняет своей шелковой юбкой все вокруг. Она обвивает его шею руками, гладит его горло, затем стягивает красную биретту и, запустив пальцы в волосы, любовно взъерошивает его кудри. Во мраке и тесноте исповедальни. Что она делает? Ведь в любой момент по ту сторону может явиться прихожанин. С уст кардинала срывается что-то невнятное, какой-то слабый протест, но Лукреция смеется ему в лицо и ласково обхватывает ладошками его скулы. Бледно розовые губы что-то шепчут, но Чезаре не может ничего разобрать, неотрывно всматриваясь в зеленую бездну ее глаз, скользя по линии изящных бровей, лаская взглядом бархатистую кожу щек, и беспрестанно возвращаясь к ее губам. Мягким, пухлым, с крутым изгибом. - Чезаре, - услышав свое имя, он словно выныривает из пучины обожания, в которую миг назад был погружен. - Чезаре, ты должен кое-то сделать для меня. - Все, что угодно, любовь моя, - наконец, отвечает он, неожиданно вновь обретя дар речи. - Ты… - Лукреция закусывает нижнюю губу и опускает длинные ресницы, гладит ямочку на его подбородке. - Ты... должен научить меня целоваться, - сказала и, взмахнув золотистыми ресницами, дерзко встретилась с его взглядом. Сердце пропустило удар, а может и два. - Но… - Никаких "но", - перебивает она и снова смеется, так звонко, что ее наверняка слышно далеко за пределы исповедальни. Опирается на его колено своим и, ловко подтянув ногу, усаживается прямо ему на руки, лицом к лицу. Близко склонившись над его глазами, она снова ласково теребит черные кудри, а пальцы другой руки беспрестанно путешествуют по абрису его подбородка. Улыбка слетает с ее губ, а глаза подергиваются странной дымкой, и она медленно произносит у самых его уст: - Ты должен, Чезаре. Безумие какое-то. Одержимость. И все вот-вот рассеется, стоит ему закрыть глаза. И Чезаре не смеет моргнуть, только бы она не исчезла, не растворилась, не утекла, как вода сквозь пальцы. - Но твой муж… - пытается он воззвать скорее к своему благоразумию, чем к ней. - Мой... муж, - эхом шепчет она и умолкает, и глядит на него с поволокой, от которой внутри разгорается пожар. То, о чем она просит, невообразимо, ведь стоит ему позволить себе коснуться этих губ, остановиться он уже не сможет - в тесных стенах исповедальни он возьмет то, что всегда принадлежало ему одному, и к черту всех, кто думает иначе. - Ты должен, - повторила она более настойчиво. И Чезаре не смел больше противиться. Одна ладонь легла на ее затылок, второй он обхватил тонкую талию и, притянув Лукрецию к себе, жадно впился в раскрытые мягкие губы. Время растаяло на изнанке восхитительных уст, под его ладонями хрупкое тело плавилось, будто свечной воск, чудилось даже сквозь плотную ткань корсажа, он ощущал податливый, гладкий шелк кожи. Губы вновь и вновь сливались в одно целое - изгиб в изгиб. Словно две части мозаики. Глубоко в горле застрял сладкий ком, а по жилам растекалось горячее жидкое пламя, охватывающее все его существо… Он открыл глаза. И ничего не стало. Чезаре лежал на своей громадной, пустой кровати в холодном дворце, который домом язык не поворачивался называть. Как глупо было думать, что он может забыть о Лукреции. Он сколько угодно мог убеждать себя в этом днем. Но ночью, когда стальные тиски разума ослабевали, ее желанный образ неотвратимо являлся во снах. Горько-сладкое зелье, колдовской эликсир, самое терпкое и пьянящее вино - вот, что такое Лукреция для него. Она давно и неуклонно просочилась под кожу, влилась в его кровь, вросла в сердце. Никто и ничто не сможет это изменить. Даже пытаться не стоит. Чезаре крепко пожалел, что проснулся один, а не рядом с какой-нибудь девицей. До дрожи хотелось утопить горечь несбыточного, жгучего желания в отзывчивых объятиях. За завтраком он оценивающе взглянул на кухарку, что по утрам приносила ему хлеб и сыр. Звали ее, кажется, Клареттой. На круглом красноватом лице тускло мерцали серые глаза, а тонкие губы с опущенными уголками придавали девушке горестный вид. Каштановые густые волосы были аккуратно спрятаны под серый капор. Тяжелая, подрагивающая грудь, затянутая в корсет, нависала над необъятной талией. А под широко юбкой, подумалось ему, наверняка скрывались такие же необъятные бедра. Нет уж, он как-нибудь продержится. Она, наливая разбавленное вино в его кубок, поймала на себе испытывающий взгляд господина, и, по-видимому, заметив в нем нечто новое, удивленно вскинула тонкие брови. Кардинал лишь учтиво кивнул, как ни в чем не бывало, и служанка улыбнулась ему, но уголки ее губ остались также печально опущены. - Ваше Высокопреосвященство, - Кларетта откланялась, и он жестом отослал ее. Чезаре тяжело вздохнул и лениво потянулся. Да что с ним такое, в конце концов? Неужто он настолько отчаялся, что готов воспользоваться собственной служанкой? Пора это прекратить. Благодаря Микелетто, он уже знал, где искать Урсулу Бонадео - ту, что обещала ему поцелуй сердца, и ту, что просила о спасении. Сегодня вместо ежедневных упражнений в фехтовании он направился на Аппиеву дорогу. Прохладное утро начала сентября вытравило из памяти образы ночи, и теперь, пустив коня в галоп по вековым плитам, все, о чем он думал, была баронесса Бонадео. Чезаре не видел ее с той самой исповеди, когда она просила Чезаре держаться вдали от опасностей. С помощью Микелетто он намеревался исполнить ее просьбу. Наемник каждый день показывал все новые и новые способы поединка на шпагах, доселе неизвестных господину. Кроме тренированных мышц для успешного боя необходима хитрость, и Давид легко может повергнуть Голиафа, зная заранее, куда бить. А Микелетто были известны все слабые места на человеческом теле, и он охотно делился своими знаниями с Чезаре. Итак, он не собирался подвергать себя опасности, он лишь хотел отомстить за доброе имя своей матушки и освободить Урсулу, как она и просила. Но ему нужно увидеть баронессу снова, чтобы убедиться, что она и в самом деле желает избавления. Возможно, она уже позабыла о кардинале Борджиа? Вскоре меж густых зарослей олеандра показались белеющие стены монастыря Святой Цецилии. Чезаре придержал коня и остановился в нескольких десятках метров от главных ворот. Здесь, вдали от Рима и его вечной суеты, царила умиротворяющая тишина, ветер вкрадчиво шелестел в высоких кронах деревьев, нашептывая мелодии леса, а луговые птицы заливисто распевали, вторя песне ветра. Чезаре не пришлось долго ждать: звучный колокол монастыря известил об окончании молитвы, и тяжелые вековые двери распахнулись, выпуская прихожан и послушниц. Урсула была там, среди монахинь в черных одеждах, что-то говорила и учтиво улыбалась. При взгляде на ее изящные и плавные движения, на бледное, но прекрасное лицо, на белокурые волосы, ниспадающие в элегантной прическе, у Чезаре невольно расплылась улыбка на губах. Он и правда скучал по ней. Меж тем она передала настоятельнице корзину с подаянием, и при помощи конюха взобралась на свою лошадь. В бледно-голубом дорожном платье верхом на белоснежном арабском скакуне она производила незабываемое впечатление. Чезаре пришпорил коня и пустился ей навстречу, сердце радостно застучало в груди, словно в ожидании праздника. Кардинал нагнал ее лошадь у самых ворот монастыря и, встретившись с Урсулой взглядом, широко улыбнулся. Но она, пораженная его внезапным появлением, не сразу нашлась, как ответить. Он поймал ее врасплох. Тогда, при первой встрече, баронесса была в своей стихии. Среди высокородных дам и господ,она чувствовала себя как рыба в воде. На исповеди инициатива опять была в ее руках. Но каждый раз красавица ускользала, и Чезаре все никак не мог уловить ее истинные намерения: чего она ждет, чего желает? - Как вы нашли меня? - Урсула неумело накинула маску прохладного равнодушия и, не спеша, направила лошадь на выход. Двое слуг верхом последовали за ними по пятам вдоль каменистой тропинки, ведущей от монастыря на главную дорогу. - У меня свои шпионы, - тихо произнес кардинал, держась вблизи ее арабского скакуна и безмерно жалея, что за ними следят. - И они сказали вам… - Что бродит призрак на белом коне, - закончил Чезаре ее мысль и, перехватив замешательство в светло-зеленых глазах, добавил: - Выезжает по утрам между молитвами. - Так за мной наблюдают? - с театральным разочарованием вздохнула Урсула. Сегодня, при ярком свете дня, баронесса казалась ему еще обольстительнее, еще прекраснее, чем в предыдущие встречи. Гладкая и ровная кожа лица сияла свежестью, на бледных скулах играл сдержанный румянец, а в глазах сквозил задор, хоть она и старалась пригасить его чопорностью. В простом вырезе платья не было украшений, и все внимание приковывал лишь скульптурный рельеф ключиц и волнующая округлость груди. - Как и за нами, - Чезаре вскинул бровь и с досадой оглянулся на слуг, неотступно следующих позади. Урсула опустила голову, заметно вздрогнула и, бросив косой, взыскивающий взгляд на Чезаре, проговорила: - Мой муж настаивает, чтобы меня сопровождали. Ну, конечно! Ее муж. Она снова напомнила кардиналу о той преграде, что разделяет их. Однако же, супруг не помешал ей явиться на исповедь и признать, что в тайне она мечтает о Чезаре с тех самых пор, как увидала его. Неужели поцелуй сердца - это все, чего она бы желала? - Они могут отъехать? - поинтересовался Чезаре, обернувшись. На лице баронессы отразилось удивление и, обдав его наигранным безразличием, она дерзко улыбнулась: - Не вижу в этом необходимости! Чезаре усмехнулся. Такое упрямство с ее стороны могло смутить кого-то, но в нем лишь сильнее подстегнуло азарт. - Как угодно. Выпрямившись в седле с осанкой принцессы, Урсула произнесла, глядя впереди себя: - Зачем вам шпионы, кардинал? Чезаре непринужденно пожал плечами: - У кардинала должны быть шпионы, - он приблизился вплотную к белому скакуну Урсулы и с легким нетерпением уточнил: - Вас рассердило то, что я вас отыскал? Золотистые, изящные брови взлетели, и она поспешно выпалила: - Нет, напротив, - баронесса глянула искоса, улыбнулась и глубоко вздохнула, точно собираясь с силами. - Мне многое нравится в вас, кардинал. В частности то, что вы - кардинал. Чезаре вначале было польщенный добрым словом, теперь растерялся. - Можете пояснить? - переспросил он. Урсула придержала поводья и дала знак слугам позади остановиться. Ее длинные пальцы, затянутые в тонкую кожу перчатки, изящно взметнулись в воздухе. Затем она, склонив голову, одарила его взглядом, полным искренней увлеченности. - Если смогу подобрать слова… - она понизила голос. - Ваша колоратка позволяет верить, что мое сердце в безопасности. Потому что я не властна над ним, - отблеск муки отразился на ее лице. - То, что вы кардинал, радует меня и в то же время терзает. Да она просто комок противоречий! В любой другой девице его бы это оттолкнуло. Чезаре не приветствовал подобных метаний, гораздо больше ему нравились женщины, знающие чего им надо, особенно, если они связаны узами брака. Но Урсуле можно было простить что угодно, стоило ей лишь поднять свои огромные, полные неведомого очарования, глаза. - Сегодня я не собирался быть кардиналом, - с легкой иронией произнес Чезаре. - Тогда мое сердце в опасности, - она замялась, а он в это время будто и сам ощутил те смутные опасения и желания где-то там, в глубине ее мечущейся души. - Вы этого добивались, кардинал Борджиа? Эти игры в невозможную любовь явно доставляли баронессе мучительное удовольствие. Если бы не конюхи, в опасности оказалось бы не только ее сердце. Он бы нашёл способ приблизиться к ней и испробовать эти приманчивые губы на вкус. Отчего-то ему казалось, барон Бонадео ни разу не целовал жену так, чтобы у той земля ушла из под ног. Он в упор посмотрел на нее, намеренно желая смутить. - Я мог бы вселить в него страх, - проговорил Чезаре, и она нервно усмехнулась, отведя глаза. Наслаждаясь произведенным впечатление, он с нажимом добавил: - Но никогда бы не навредил. Урсула оторопело уставилась на него: приоткрытые уста, широко распахнутые, влажные от волнения глаза. Она угодила прямиком в сети его обаяния. Что же, это именно то, чего он и добивался. Размышляя над сказанным, она в смятении повела хрупким плечом: - Звучит как загадка, - Урсула обернулась к нему с растерянной улыбкой. - Вы разбираетесь в загадках, кардинал? Быстро оглянувшись, баронесса словно только сейчас вспомнила о конюхах позади и, уткнув каблуки туфлей в бока лошади, она двинулась с места. Он быстро нагнал ее и горько усмехнулся:  - Я живу среди них! - Как и я, - баронесса окинула его обжигающим взглядом, в котором почудилось предостережение и какая-то неясная мольба. Она резко пришпорила лошадь и, сорвавшись с места, ускакала вперед. Мимо галопом промчались слуги, словно тени, неотступно следующие за хозяйкой. Чезаре не стал гнаться за Урсулой. Поговорить начистоту под этим пристальным вниманием соглядатаев им бы все равно не удалось. Да и она явно намекнула, что желает продолжить эту волнующую игру в запретное искушение, прежде чем сдать свою крепость. Что же, он брал множество неприступных на первый взгляд цитаделей - вопрос лишь времени и верной тактики. Но баронесса пленила его гораздо больше, чем ему бы того хотелось, и он никак не мог взять в толк, на какие крючки попался. Красота? У него бывали и более эффектные любовницы. Добродетель? Тоже мимо - очевидно, что подобные куртуазные романы для Урсулы не были в новинку. Возможно, они и не вели к измене во плоти, но в душе она давно предала своего мужа. Быть может, ее противоречивость, робость, даже застенчивость? Да, пожалуй, и при этом непреодолимая, необъяснимая для него самого притягательность. Но мысль, что дома прекрасную Урсулу ждет супруг, который имеет на нее полное право, и наверняка неукоснительно пользуется этой властью, бесила до темноты в глазах. Тот самый супруг, посмевший оскорбить матушку Чезаре и доброе имя Борджиа. Он придержал коня на месте, устремив взгляд в пустоту. Будь его воля, он бы вызвал барона на дуэль сегодня же. Чезаре уже вернул былую ловкость с испанской рапирой, освоил эспаду и бой с двумя клинками, он чувствовал в себе силы дать отпор даже такому опытному сопернику, как кондотьер Бонадео. Но вчера отец поручил сыну задание, превосходящее по важности личные счеты. С местью придется повременить, как и с удовольствиями. Притязания Карла на Неаполь с каждым днем становились все более определенными. Послы Франции чуть ли не напрямую заявляли, что понтифику стоит разорвать всякие связи с неаполитанским королевством, коль он намерен сохранить хотя бы нейтралитет со страной франков. Однако, Александр был не из робкого десятка и, вполне осознавая собственную важность в этой политической игре, на такие требования отвечал уклончиво. Он до последнего желал сохранять статус-кво. А кардиналу Валенсийскому уже этой ночью предстояло отправиться в столицу герцога Медичи, дабы встретиться там с послом республики Никколо Макиавелли - известной всей Италии хитрой лисой. Родриго предлагал Флоренции свою помощь в укрощении монаха Савонаролы в обмен на поддержку в случае нападения французской армии. От Чезаре требовалось не просто донести это заманчивое предложение до Макиавелли, но и выведать, чего искал Делла Ровере в прекрасной Флоренции. Чезаре глубоко вздохнул, пытаясь совладать со странным волнением, что никак не покидало его. Их семья снова на распутье. если король Франции решится на вторжение, им предстоит битва за выживание. Уже не первая с тех пор, как отец занял престол, и, что-то ему подсказывало, далеко не последняя. Но вместо того, чтобы собрать сильную армию и дать отпор всем, кто посмеет угрожать Риму, он должен путаться в ненавистных юбках кардинала. Чезаре выругался, на чем свет стоит, и, пришпорив коня, отправился обратно в Рим.