Борджиа. Часть 1. "Секс. Власть. Убийство. Аминь."

Они сидели рядом, близко склонив друг к другу головы, оживленно шептались и переглядывались. За высоким стрельчатым окном моросил ледяной дождь, а здесь, под сводами монастырской часовни, было на удивление тепло и сладко пахло смолистым ладаном. Даже Микелетто, всегда собранный и замкнутый, немного разомлел. Он поймал себя на том, что откровенно разглядывает отпрысков Борджиа: брат и сестра - но столь непохожие друг на друга. Не знай он об их родственных узах, никогда бы не догадался, что они плоды с одной яблони. Со своего места позади, в самом дальнем углу, наемник не мог слышать, о чем шла задушевная беседа, но звонкий и беззаботный смех донны Лукреции говорил о том, что хозяин много шутил. Очевидно, Чезаре не желал омрачать последние минуты перед расставанием с сестрой деловыми разговорами, наверняка все важные дела между ними были давно оговорены. Находясь на службе у Борджиа, Микелетто волей-неволей был посвящен в тайны семьи, о которых предпочел бы никогда не знать. И теперь наемник догадывался, каких усилий господину стоило сохранять сегодня видимость приподнятого настроения. Ведь днем ранее кардинал Борджиа едва не зарубил своего верного слугу в тренировочном бою. Казалось, в Чезаре вселился сам дьявол. Несколько раз Корелья с трудом увернулся от разящего клинка, занесенного над его головой без всякого сожаления. Причиной подобной безудержной ярости было не только предстоящее путешествие в Неаполь под конвоем французской армией. Когда Микелетто осмелился спросить, кто же виновник столь дурного настроения, Чезаре, утерев пот со лба, отрывисто сказал, будто выплюнул: - Выродок Сфорца. Озорная, тоненькая девочка с улыбкой ангела кисти Пинтуриккьо, оказавшись вдали от дома, стала жертвой жестокого обращения со стороны мужа-предателя. А нынче она была беременна, и не от законного супруга. Из короткого повествования Чезаре Микелетто узнал, что отцом ребенка был некий конюх-простолюдин. А в этой маленькой, звонкоголосой птичке Борджиа обнаружилась прочная воля к жизни и хитрость, присущая скорее взрослой и опытной даме. О деликатном положении дочери понтифика не должны были узнать враги, посему решено было упрятать Лукрецию до поры до времени под неприступные своды монашеской обители Сан-Систо. Неброская карета, пара всадников да несколько повозок с поклажей - едва ли кто догадался бы, что дочь Папы путешествовала в столь скромном сопровождении, а привлекать излишние внимание и не требовалось. Молодой и пригожей девушке предстояло провести в монастыре несколько месяцев до самого дня разрешения от бремени, в уединении и тишине, под неусыпным присмотром и заботой настоятельницы, а для защиты вокруг стен обители встал гарнизон испанских наемников Папы. Посыльным между Сан-Систо и Ватиканом назначили Педро Кальдерона - зеленого и неопытного юнца, что недавно появился на службе, но уже успел снискать немалое доверие понтифика и кардинала Борджиа. Во второй раз Микелетто одернул себя - отвести взгляд от перешептывающихся Чезаре и Лукреции он был не в силах. В их непохожести и одновременно поразительной сплоченности таилось тревожное очарование. Как и тогда, когда он впервые увидал юную красавицу на балконе Апостольского дворца, так и теперь, наблюдая за прощанием брата и сестры, Микелетто испытывал странное чувство неловкости. Словно он стал невольным свидетелем чего-то слишком интимного, слишком близкого, не предназначенного для чужих глаз. Можно было бесконечно любоваться красотой ценнейшего Ватиканского сокровища - Лукрецией Борджиа. Лучистые, светлые глаза, золотой шелк волос, по-детски нежное личико, тонкий и гибкий стан. Особенно привлекали ее полные и яркие губы, свежие, будто лепестки розы. Она часто облизывала их кончиком трепетного языка. Возможно, тогда, несколько лет назад, когда Микелетто поступил на службу к Чезаре, Лукреция и была невинным ребенком, теперь же в ней появилась притягательность, присущая каждой прекрасной женщине. Даже Корелья, не слишком охочий до женских прелестей, не мог не замечать извечную опасность, что таилась в этой ангельской и одновременно погибельной красоте. Но взгляд Микелетто то и дело перебегал от очаровательной Лукреции к Чезаре. Было нечто удивительное, нечто необъяснимое и вместе с тем до смешного ясное в том, как брат смотрел на сестру. Он любил ее до ребячливого самозабвения. И, пожалуй, эти чувства были единственной слабостью кардинала Борджиа. Не знающий страха ни перед Небом, ни перед Преисподней, Чезаре превращался в восторженного мальчишку рядом со своей возлюбленной сестрой. Вот он поднес хрупкую ладонь девушки к губам и запечатлел на ней короткий поцелуй, затем ласково приложил белоснежную ручку тыльной стороной к своей скуле, не переставая что-то тихо говорить. А Лукреция, не сводя глаз с брата, слушала и мягко улыбалась, на ее розовой щеке играла задорная ямочка. Мерцание этой безусловной, взаимной любви между ними было столь теплое, столь чарующее и незнакомое хладнокровному убийце, что все в нем странно дрожало и колебалось. Будь его воля, он бы бежал, бежал отсюда, куда глаза глядят. Но ему было велено дожидаться под сводами монастыря, и Корелья не смел ослушаться хозяина. Он оставался сидеть в серой дымке бокового предела часовни, повязанный по рукам и ногам незримой властью чего-то непостижимо прекрасного. За окном все настойчивей шумел усиливающийся дождь. Наконец, дверь часовни отворилась и вошла одна из послушниц. Приглядевшись, Микелетто сразу узнал в рослой монахине Урсулу Бонадео. Глупая гусыня решила упрятать себя в обители, покровителем которой являлся ее бывший любовник - неужели она не могла выбрать какое-то другое место? В округе было не меньше десятка подходящих монастырей, где любая знатная дама с легкостью нашла бы приют в своем покаянии перед Всевышним. Ее появление мигом развеяло призрачно-таинственные чары этого пасмурного утра. - Сестра Марта, - поднялся со своего места Чезаре, с прохладой приветствуя ту, что еще совсем недавно терзала его сердце и разум. - Кардинал, - с подчеркнутым почтением поклонилась Урсула, но взгляд выдал ее взволнованность. - Моя сестра, Лукреция Борджиа, - с улыбкой гордости на губах произнес Чезаре, беря сестру за руку и представляя ее монахине. - Помню, - смущенно пролепетала Урсула. - Я была на ее свадьбе. Девушки обменялись взглядами дружелюбного любопытства, а затем и приветливыми улыбками. - Сестра, - ласково обратилась Лукреция к Урсуле, - вы все так же красивы... но вы лишились своих прелестных локонов. Монахиня смущенно улыбнулась, на ее матово-бледных щеках в обрамлении полотняного чепца проступил легкий румянец. Похоже бывшая баронесса еще не успела растерять любви к искренним комплиментам. - Порой женская красота ослепляет, как вы, должно быть, уже знаете, - чуть помедлив, ответила она, метнув взгляд на Чезаре, и, встретив пронизывающий взор темных глаз, смутилась еще больше. Тонкие пальцы Урсулы невольно потянулись к распятию из полированного дерева, что она носила на груди, и судорожно обхватили его, словно в молитве. Быстро овладев собой, монахиня шагнула к Лукреции и по-сестрински взяла ее за обе руки: - Здесь вам будет спокойно. А покой вам сейчас нужен больше всего. Дочь понтифика растерянно улыбнулась и оглянулась к Чезаре, на лице ее мелькнула тень тревоги, а в светло-зеленых глазах проступила тоска. Новая подруга - сестра Марта - не могла заменить ей того тепла и любви, что она привыкла получать в стенах родного дома. Сейчас белокурая красавица вновь стала похожа на беззащитного ребенка, и даже холодное сердце Микелетто больно сжалось при виде этого трогательного смятения. - Должен предупредить, сестра, - кардинал Борджиа обращался к Урсуле, но взгляд его был прикован к одной лишь Лукреции, - я буду приезжать сюда при каждом случае. - Непременно, - качнула головой монахиня и тактично отошла в сторону, предоставляя брату и сестре возможность попрощаться. Они быстро шагнули к друг другу и порывисто, будто их притянуло обоюдное неудержимое стремление, обнялись. - Я приеду, - проговорил Чезаре, целуя макушку Лукреции, а она во внезапном упоении спрятала голову на его груди, прикрыв глаза и улыбаясь, словно во сне. Лишь теперь хозяин позволил истинным чувствам выйти наружу. На лице его больше не сияла лучезарная улыбка, а глаза, и без того темные, и вовсе почернели. Он едва ли мог знать, когда приедет в следующий раз. Хотя и задерживаться в плену Карла кардинал Борджиа не намеревался. Мягко коснувшись ее подбородка, он приподнял голову сестры к себе и, вглядевшись в изумленные, полные не пролитых слез глаза, через силу улыбнулся. Склонившись ниже к ее лицу, он запечатлел долгий поцелуй на белоснежной щеке Лукреции, а затем, крепче сжав в объятиях, коснулся ее лба своим, проговорив: - Прощай, сестренка. Казалось, Чезаре напрочь забыл о существовании Урсулы и о том, что она стояла поодаль, наблюдая за ним с мучительным интересом. Он был полностью поглощен последними минутами рядом с той из сестер, что с готовностью принимала его ласку и любовь. Рядом с той, которая не просила ни о спасении, ни об избавлении - она знала, что оно и так будет дано ей. А Урсула все еще любила и сама же страдала от своих подавленных чувств - печаль и отчаяние отражались на ее потускневшем лице. Но Микелетто не было жаль этой малодушной женщины - она сделала свой выбор. Так пусть крепче сожмет деревянный крест, висящий на грубой цепи поверх ее саржевого платья - пусть найдет утешение в безжизненных символах скорби и словах молитвы, раз они оказались ей милей объятий Чезаре Борджиа.