— Ты что творишь, ненормальный?! – вопит хрипловатый голос, пока его обладатель в мгновение ока подбегает к испугавшемуся от такого вопля парню.
— А что не так? И сам ты ненормальный! – парнишка обиженно дует губки и показывает альфе язык, на что тот устало закатывает глаза и подхватывает языкатого на руки, снимая того с высокой стремянки.
— Нет, ненормальный тут ты. Ты какого на лестницу полез с животом-то? – мятноволосый рассерженно пыхтит и направляется с беременным парнем на руках в сторону ближайших диванов.
— Та достал ты уже! – Чимин кричит и бьёт Юна в плечо. – Быстро поставил меня на ноги! – и вновь бьёт, но теперь посильнее, чтоб наверняка.
— Йа, Пак Чимин! – Юнги пытается смотреть строго, но все его усилия разбиваются о приказное чиминовое «я сказал, поставил меня!».
Мин вздыхает, устало и замученно так вздыхает, и ставит колотящего его по плечам Чимина на ноги. У Юна сильное такое желание выпить яду или взять спрятанный отцовский пистолет и застрелиться. Ибо у Чима глаза на мокром месте и губа нижняя подрагивает, и смотрит он на альфу, словно побитый и выброшенный в дождь на улицу щенок. Нет, что вы, Юнги безумно любит свою омежку и их ребёнка, который тот носит под сердцем, но вот все эти беременские закидоны у альфы уже в печёнках сидят. У Шуги слов не хватает, чтоб описать, как он заебался. Не, беременность — это круто, это безусловно здорово, волнительно и долгожданно, но вот никто не подумал о бедном Юнги, который был вынужден неделю назад в три часа ночи переться на другой конец города за… Ананасовым пудингом! А ещё Юн не до конца привык к чиминовским резким переменам настроения и к ставшим частыми истерикам. Мин и правда хотел застрелиться, когда вчера омега устроил настоящую истерику, а всё из-за того, что Шуга купил ему персики, хотя он хотел киви. Персики, видите ли, заботливый Юн купил ему. И ведь не докажешь беременному Чиме, что он просил именно эти чёртовы персики, на которые у Шуги уже алергия.
— Мини, малыш, ну что такое? – Юнги спрашивает осторожно и подходит ближе, приобнимая бережно за подрагивающие плечи. – Я же сделал всё так, как ты и просил: поставил тебя на ножки, так что не так?
— Ты… Ты… Ты измениииил мнеее… – Чимин заходится в громком плаче, воя волком на всё помещение, пока у Юна глаза по пять копеек, челюсть с полом во всю целуется и на лице смесь шока с полным пиздецом.
— Что?! Что ты вообще несёшь? – чуть ли не вопит Юнги и встряхивает Пака слегка за плечи.
— У тебя зассооос на шеее… – хнычет рыжик и показывает пальчиком на шею Мина, в то место, где красуется ярко-фиолетовый синяк.
Юнги прикасается пальцами к причинному месту и болезненно шипит, ибо засос-то свежий и болит, сука. И Юн вновь хочет взять тот несчастный отцовский пистолет и запустить себе пулю в лоб. У альфы выражение аля «да ну?» и чуть ли не истерический смех. Мин обнимает омегу крепче и прижимает к себе, пресекая любые попытки последнего вырваться из объятий.
— И всё же ненормальный тут ты, – Мин говорит спокойно, совсем не обращая внимание на сильный такой толчок меж рёбер от Чима, он лишь обнимает ещё крепче, но осторожно, и поглаживает ладонями спинку парня. – Этот засос поставил мне ты вчера вечером, когда мы очень горячо готовили ужин у нас на кухне, – у альфы довольная улыбка на тонких губах расцветает, потому что Чим затихает и обнимает его в ответ за талию, утыкаясь личиком тому в грудь, а ещё у него щёчки заалели, что вообще приводит Юна в восторг.
— Прости, Юнги-я, – шепчет Пак и личико своё поднимает, и смотрит на Юна заплаканными глазками.
— Горе ты моё любимое, – смеётся Мин и вытирает большими пальцами мокрые дорожки с пухленьких щёчек парня.
— Зато я умею очень хорошо извиняться, – вот он, тот самый плюс в его беременности, кроме переменчивости в настроении, вспыльчивости у Чима повысилась возбудительность и сперма в голову стала всё чаще бить, вот, например, как сейчас.
Омега хитро улыбается так и привстаёт на носочки, держась за худые, но в меру сильные плечи альфы, и приникает к его губам. Но нет, совсем не нежно, как может показаться, Пак целует жадно, страстно, горячо, так, что у Юна невольно вырывается рык и руки быстро перемещаются на аппетитную попку своего парня. Поцелуй становится всё жарче, ведь Мин берёт правление в свои… Губы и проскальзывает языком в рот Чима, вылизывая его и мучительно терзает губами пухлые губки младшего, изредка выпуская зубки, кусая в отместку за подпорченные нервишки. Вот только Чимин отнюдь не против, лишь жалобно поскуливает в поцелуй и сильнее вцепляется в плечи альфы, дабы удержаться на подрагивающих от наслаждения ногах.
— Я понимаю, эти беременные, им в голову гормоны бьют, но вы-то пока не пузатые, так какого вы тут разврат устроили?! Тут вообще хоть кто-то работает? – Джин причитает и сердито кидает тряпку в целующуюся сладкую парочку на лестнице, в противоположной стороне клуба.
Чонин лениво и с явной неохотой отстраняется от Хосока, напоследок проходясь языком по его губам, и переводит спокойный взгляд на дышащего огнём Сокджина. Хосок же лучезарно улыбается и машет рукой подошедшему сзади Джина Джуну. Вот только вся сердитость розоволосика спадает на нет, когда он ощущает сильные руки на своей талии и влажный поцелуй на открытой шее. Чонин с Хо одновременно хитро лыбятся, а оторвавшиеся наконец, друг от друга Юнмины показывают Джину языки.
— Кролики, – бурчит Джин и ладони свои поверх намджуновых кладёт, слегка поглаживая, отчего у последнего дебильно-довольная моська.
— Не-а, – тянет Чонин, спускаясь с помощью Хо с лестницы. – Один из главных кроликов сейчас уже третий бокал шампанского оприходывает, – и тычет пальцем за спину хёнов.
— Гук, твою мать, а ну поставил его на место! – Джин вмиг вырывается из тёплых объятий своего альфы, и подбежав к младшему, резко вырывает несчастный хрусталь из дрожащих пальцев.
— Вот чё ты такая бука? – Гук обиженно дует губки и вытирает вспотевшие ладони о свои чёрные джинсы.
То, что Чонгук нервничает, причём сильно так, понятно даже дураку. А всё из-за предстоящего вечера. Ну как-никак день рождения Тэхёна. Повезло же Тэ родиться тридцатого декабря, прямо перед Новым Годом. Поэтому-то вся их дружная компашка ещё с самого ранья собралась в клубе, владельцем которого был никто иной, как сам великий гений Шуга. Клуб — эт тип такой подарок Юну от их с Чимой родителей. Только этот гад мятноволосый до сих пор не колется, в честь чего такой дорогой подарок, в виде элитного и весьма известного ночного клуба. Он даже Чиме не рассказал, отчего тот дулся на него пару дней, даже не разговаривал, но ведь не только один омега умеет хорошо просить прощения. Но сейчас не о жарких моментах беременной парочки. Сам клуб представляет собой большое двухэтажное здание в тихом районе Сеула, на заднем дворе которого расположен небольшой сад с беседкой, чтобы посетители смогли спокойно отдохнуть на свежем воздухе, без шума и громкой музыки. Сам клуб вовсе не был каким-то развратным, где полно шлюх и наркоты, он был для желающих хорошо оттянуться, зажигая на просторном танцполе в свете софитов под обалденную музыку, которую подбирает лично Шуга; ну или напиться, так для этого здесь есть отменный выбор элитного алкоголя разного вида в баре, что находится с правой стороны; а чтобы просто посидеть, выпивая с друзьями, то для этого здесь есть мягкие диваны и столики по правую сторону, а так же вип-комнаты на втором этаже. А вообще в клубе очень уютно, ведь не зря же сам Чимин тут всё обустраивал целых две недели до его открытия, состоявшегося неделю назад. Первый этаж выполнен в бело-чёрных и бежевых тонах, пол покрыт чёрной сверкающей плиткой, что под светом софитов играла яркими переливами. Диванчики обиты красной и белой кожей, столики стеклянные, с чёрными ножками; барная стойка сделана из крепкого дерева и покрыта тёмным лаком, сзади неё стеклянный стеллаж с выпивкой; а в конце зала расположена стойка диджея, которую оформлял сам Юн, и который не раз брал на себя роль диджея, отрываясь по полной и заводя толпу. Вип-комнаты практически ничем не отличались. В каждой из пяти было по два мягких диванчика, столик, стеллаж с алкоголем и большая плазма с колонками и микрофонами для желающих попеть. Так же на втором этаже располагался кабинет директора, к которому Юн не допустил шаловливые ручки своего парня, обустраивая своё «гнёздышко» на свой цвет и вкус, то бишь: большая плазма с колонками напротив большого, а главное, мягкого и широкого чёрного диванчика, чтоб можно было вздремнуть; окно во всю стену, чтоб света было много, напротив — большой дубовый стол и мягкое чёрное кресло; слева — шкафы с документацией, справа — телек, бухло и совместная с Чимой большая фотка. Для Юнги это рай. А теперь вернёмся к нашему «малолетнему алкашу».
— Да возьми ты уже себя в руки. Ты ведь альфа, чёрт возьми! – решает вмешаться Мон, слегка обиженный на Гука из-за разлуки с любимым.
— Вот именно! – Джин впихивает полупустой бокал пробегающему мимо официанту и поправляет чёрный пиджак на младшем, который сам же ему идеально погладил вместе с брюками ещё вчера вечером, ибо «Хён, спасай, я не знаю как этой штуковиной пользоваться» — проорал тогда в трубку Чонгук, имея в виду утюг.
Чон вдыхает побольше воздуха и резко его вдыхает. Ну, вроде полегчало, правда ещё один бокальчик бы точно лишним не был. Но Мон прав, он же альфа, мужик с трясущимися руками и подгибающимися коленками, но всё же мужик. Вот только думы его великие прерывает громкий крик, хотя скорее это вопль рожающего носорога. Разъярённый такой вопль злющего до чёртиков Джина.
— Намджун, твою бабушку!
— Упс… – Джун улыбается своей любимой улыбкой в стиле «Я не специально, оно само», попутно отодвигая от себя носком кроссовка осколки.
— Я это твоё «упс» уже третий раз за полчаса слышу. Это была третья тарелка, Джун! – вот только на омегу все эти невинные улыбочки старшего не действуют, тем более когда Сокджин не в духе, тем более, когда он смотрит на альфу так испепеляюще и ближе подходит.
— Ну прости, Принцесска, я ведь не специально, – Джун улыбается теперь виновато и глазки делает, как у побитого щенка и это уже запрещённый приём, ведь Джин то никогда не может устоять перед таким парнем, чем последний и пользуется.
Джун протягивает свои рукожопские ручонки и обнимает злого омегу, нежно и бережно, отчего Джин тает моментально, ибо хорошо, ибо тепло и приятно в сильных намджуновых руках. Да и плевать как-то уже на разбитую тарелку. Нам ведь искренен в извинениях и обнимает так нежно, да и смотрит жалобно. Вот и как такого не простить? А потому Джин лишь тяжко так вздыхает и отвешивает ощутимый подзатыльник на белобрысую макушку, чтоб не рукожопничал, а после обнимает своего парня в ответ, потому что тот уже совсем поник. Джин же любит и злиться долго не умеет. Джун любит не меньше и готов омегу на руках носить, ведь тот настоящее золото. И альфа часто вообще не понимает за что ему досталось сие прекрасное счастье, но безгранично благодарен за это судьбе. Хоть где-то она сыграла с ним по правилам и хорошо, а не повернулась к нему одним местом, показывая средний палец всем стараниям Джуна.
— Слышь ты, монстр рукожопый, за тарелки ты мне расплатишься. Я не хочу в первый же день обанкротиться из-за тебя, – хрипловатый, раздраженный голос разрушает сию идиллию, потому что Юнги — не Джин, он быстро не прощает, особенно, когда портят его, а, особенно, когда это портят не один раз.
— Жмот! – блондин ещё сильнее прижимает к себе свою омегу и язык злюке-Шуге показывает, на что тот закатывает глаза и в ответ показывает Мону средний палец.
— А ты рукожоп, но я же не жалуюсь, – Юнги флегматично пожимает плечами и направляется к двери склада с алкоголем, ибо, во-первых, его надо на праздничный стол поставить, а во-вторых, что-то выпить сильно захотелось. Да покрепче. Да двойного. Виски. А лучше коньяка. Вот только недовольный Чимин идёт следом и отбирает у ещё больше недовольного Шуги бутылку элитного коньяка, ставя её на место, а взамен впихивает в руки обиженного Юна три бутылки шампанского и две — вина.
— Зато постоянно ему об этом напоминаешь, – как бы невзначай кидает мимо проходящий Хосок, несущий в подсобку лестницу.
— Молчал бы, конь педальный, – почти рычит мятноволосый, со слезами на глазах наблюдая, как его парень закрывает на ключ райское место всевозможного алкоголя и ключ этот прячет себе в карман, и чтоб окончательно добить и так заёбанного Юна, показывает ему язык, после чего походкой гордого оленя уходит на кухню, проверять готовность блюд.
С каждым месяцем беременности омеги тот становится всё стервознее, капризнее и… Развязнее. Вот последнее так очень сильно проявляется в последние дни. Юнги невольно потирает на шее свежий засос, оставленный его парнем, и идёт за ним, а на его губах сама собой расцветает недобрая такая ухмылочка, ибо Чи оборачивается и игриво подмигивает, облизывая свои пухлые губки. Чёртов беременный засранец.
— Бесчувственная скотина, – обиженно бурчит Ким, который идёт следом за Хоупом, занося в ту же подсобку уже ставшую ненужную после поклейки плакатов канцелярию.
— Намджун-хёоооон, – воет только что вернувшийся из туалета Чонгук, дёргая старшего за рукав толстовки, – А…?
— «А…» приготовлен и стоит в холодильнике, – всепонимающий Намджун отвечает на незаконченный вопрос, даже не глядя на трясущегося в волнении Гука, продолжая дальше расставлять тарелки, зато краем глаза замечает благодарный кивок брюнетистой головушки и улыбается младшему, обнажая свои милые ямочки.
— А…? – продолжает свой допрос Гук, беря в руки попавшуюся на глаза одиноко лежащую на краю стола бумажную салфетку и сжимает её в руках, хоть как-то отвлекая себя.
— В подсобке целый ящик, который Шуга лично выбирал, – вновь, не глядя на Гука, отвечает Мон, закончив с расстановкой тарелок и принимаясь за раскладывание палочек и ложек.
— А…?
— На заднем дворе, на безопасном расстоянии, и ответственный за это Хоуп, – Джун улыбается и довольно щурится, получая за помощь благодарный поцелуй в щёчку от своего парня.
— А…? – конечно, должно успокаивать, что всё готово и всё на месте, только вот Гука почему-то это нифига не успокаивает, а от его рук страдает уже пятая салфетка, которая скоро окажется валяющейся на столе среди предыдущих четырёх.
— У тебя в кармане пиджака, – отвечает за своего истинного Джин и кладёт ладони на плечи брата, слегка сжимая, успокаивая. Гук сначала и правда немного успокоился, но после вновь что-то вспомнил.
— А…?
— А ещё одно «А» — и я лично заткну тебя, – говорит Юн, возвращаясь вместе с Чимой из кухни, и оба они светятся словно ёлки новогодние (что как раз-таки в тему), и лыбятся довольно на пол лица, ибо у омеги парочка свежих засосов на шее, у альфы шея в царапинах, а ещё они за ручки держатся, переплетая пальцы.
— Так, а ну все цыц! – властно командует подошедший Чонин, а пришедший с ним Хорс согласно кивает. – Юнги, Чим, поезжайте за Тэхёном, потому что уже время. А мы пока займёмся Гуком и закончим со всем, – уверено заявляет Ким и подхватив Гука, ведёт его вместе с Джином на второй этаж, где располагались вип-комнаты и кабинет владельца, то бишь Шуги, куда и направились парни.
Быстро одевшись, Чим с Юном покидают клуб, направляясь на машине альфы к дому Тэ. Джун с Хо же занимаются последними приготовлениями, пока на втором этаже омеги умело орудуют над внешностью Чона, перед этим влив в него пол-пузырька валерьянки.
***
— Ну что, отвёз? – спрашивает Джин у вернувшегося Юна, который сразу, как зашёл в клуб, направился на склад с алкоголем, доставая из кармана дубликат ключа. Шуга же гений, потому и сделал заранее по дубликату на каждую дверь в клубе.
— Угу, – кивает старший и расплывается в улыбке чеширского кота, объевшегося сметаны, ибо в его руках бутылка его любимого конька, что уже через пару мгновений большими глотками отправляется в желудок Мину.
– Где-то через минут двадцать-тридцать Чимин должен привести Тэхёна, – продолжает Юн, облизывая губы, и закрывает склад на ключ, направляясь с бутылкой к барной стойке, где расположились о чём-то разговаривающие Джун с Хо.
— Отлично. Так как у нас уже всё готово, – улыбается Джун и обходит стойку, доставая из-под неё три стакана и ставя их на лакированную поверхность.
— И у нас тоже всё готово, – радостно заявляет Джин, демонстрируя их с Чони «работу», которая уже не так нервничает, но всё же не до конца спокойна.
— Знаешь шо, Гук, если бы я был омегой, а ты не встречался бы с Тэ, то я бы не раздумывая заграбастал бы себе такого альфача. Ты охуенен, мелкий, – Хосок в подтверждение своих же слов показывает Чону большой палец и отдаёт ему свой уже наполненный коньяком стакан.
— Сорян, Хорс, но ты не в моём вкусе, – невинно пожимает плечами Гук и опрокидывает в себя сразу всё содержимое стакана, морщится сперва и с благодарностью принимает от Юна кусочек чёрного шоколада.
— Ты разбил мне сердце! Все вы, красавцы — бесчувственные чурбаны! – вопит обиженный Хоуп и подбегает к своему парню, заграбастывая своего Чони в крепкие объятия и личиком тому в грудь утыкается.
— Йа! Чон Чонгук, не обижай моё солнышко! – Чонин прижимает Хосока к себе и гладит того по его шатенистой головушке, от чего последний чуть ли не котом мурчит и ластится к омеге.
— Слыш вы, солнышки, зайчики и весь сеульский зоопарк, у нас десятиминутная готовность. Тэ с Чимой уже на подходе, – сообщает Мин, пряча свой телефон в карман и одним глотком допивает свой коньяк, отдавая пустой стакан Джуну, который прячет его вместе с ещё тремя стаканами за барную стойку.
— Гук, ты готов? – бережно спрашивает Джин и заглядывает в глаза брату, тут же улыбаясь. Гук готов.
***
— Ну, Чимин, ну я же сказал, что никуда не хочу. Мне и так с утра Гук настроение… Испортил… – вот только сейчас это настроение зависло между шок и охуеть какой шок.
Тэхён стоит посреди празднично украшенного клуба с широко распахнутыми глазами и с открытым ртом, вокруг него стоят улыбающиеся во все тридцать два его лучшие друзья, одетые в смешные колпачки, а перед омегой стоит его парень, в таком же колпачке и с просто огромездным шоколадным тортом с циферками «один» и «девять». Гук улыбается своей кроличьей улыбкой, что так греет душу и сердце заставляет заходиться в бешеном ритме. Чон начинает петь поздравительную песенку и к нему тут подключаются все остальные, весело хлопая в ладоши.
— Сэнгиль чукхахамнида!
Сэнгиль чукхахамнида!
Саранханын нэ Тэхён-а!
Сэнгиль чукхахамнида! – заканчивается песня и все громко хлопают, а Чонгук отдаёт торт Джину и подходит ближе к замершему омеге.
Вот только Тэ быстро приходит в себя, а шок теперь у Чона, ибо Ким бьёт его, да посильнее, бьёт в плечо своим маленьким кулаком и губы поджимает. А потом ещё раз бьёт и ещё, а после шок уже у всех. Схватив своего парня за ворот пиджака, омега резко притягивает его к себе и целует, целует грубо, с жадностью, проникая языком в чужой рот, сталкиваясь с языком Гука и с ухмылкой прижимается к крепкому телу, чувствуя сильные руки на своей талии. Чонгук отвечает не менее жадно, терзая губами и языком пухлые губы своей омежки и с наслаждением ловя каждый его стон удовольствия. Сначала наступает мёртвая тишина, смешанная со ступором, но вот Джун оказывается самым быстро приходящим в себя, а потому он первый разразился поддерживающим свистом. Его затею поддерживают и все остальные, громко поддерживая вот совсем ненормальную парочку, которую понять может лишь сама парочка.
У самого беременного из всех приступ нежности обостряется, и он, поглаживая свой небольшой животик, плотнее жмётся к боку своего альфы, который бережно его приобнимает за талию и оставляет нежный поцелуй на пухленькой щёчке. Джун с Джином же просто нереально фэйспалмят и улюлюкают от разыгравшейся перед ними милой картины их младшеньких братишек. А вот Чони с Хо по полной срывают голоса, вовсю поддерживая парней. Хотя и самих парней мало кто поймёт, лишь они сами. Лишь их небольшая семья, состоящая из прекрасных, одних таких в своём лице и
немного много неадекватных парней.
— Ну и за что вы меня побили, Ваше Высочество? – Чонгук отстраняется и кладёт ладошки свои на щёчки парня, поглаживая их большими пальчиками.
— За то, что вы, мой верный евнух, оставили меня совсем одного на весь день, – у Тэ сначала голосок такой милый и невинный, а после злющий, как у ёжика, он на альфу недовольно смотрит и губки надувает, ибо обидно вообще-то и тоска по любимому уже загрызла до смерти.
— Прости, малыш. Но зато я знаю, как искупить свою вину, – у Гука губы растягиваются в ухмылке, больше походящую на дьявольскую, и глаза темнеют, он протягивает руки и укладывает их на тонкую талию омежки, наклоняется и приоткрытыми губами ведёт по нежной коже шеи, целуя свою метку на её основании и с блаженством вдыхая усилившийся аромат сочной вишни с нотками его собственного шоколадного аромата.
— Йа, кролики неугомонные, давайте мы сначала отпразднуем ваши дни рождения, что по воле судьбы оказались в один день, а потом вы уже можете отдаваться похоти сколько угодно, только уже без нашего присутствия. И вообще, я жрать хочу и бухать, – голос у Юнги хоть и спокойный, но в нём уверенно так ощущается морозный холод, недовольство и сталь, которые заставляют Тэ и Гука мигом отстраниться друг от друга, смущённо покашливая и виновато улыбаясь.
Вот тут маленькая поправочка: сегодня — не только день рождения Вишенки их небольшой семейки и канун Нового года, но ещё и день рождения шоколадного кролика, который сладкий на все сто и которого Тэ не прочь порой съесть (облизать целиком и полностью). Но всё же Гукич старше Тэтэхи на пару часов, что невообразимо обрадовало первого и заставило надуться последнего, потому что в их парочке тоже отлично работает метод Юна с Чи — извиняться друг перед другом. Горячо, жадно, страстно, поглощающее с головой. До бликов перед глазами, потому что охуеть, как хорошо. До сорванных голосов, пошлых шлепков двух разгорячённых и жаждущих тел. До слегка грубоватого и быстрого темпа, искусанных и припухших губ от долгих поцелуев. До отметин по всему телу. До крепких объятий и нежного шепота «Люблю». Поэтому глупая обида у Тэ прошла очень быстро, а вот засосы по всей шее не сходили больше недели. Но Гук не только умеет хорошо владеть собой, ведь если бы не он, если бы он всё не продумал и не подготовил, то всего бы этого бы не было, а главное — не было бы самого главного, на что он решался очень долго. Но окончательно решиться ему помог волшебный пендаль от Юна и не менее волшебные слова Чимы, который пообещал устроить Чону такие пытки, что тому бы лучше решиться. Всё же Чимин бывает очень страшен, особенно в гневе. Особенно беременным в гневе.
— А ну, не вредничай! – грозится пальцем ЧимЧим и мило улыбается парочке именинников. – Сейчас должна быть самая главная часть каждого дня рождения. Вы должны задуть свечи. Вместе, – заключает свой вердикт рыжик и всучает в руки недовольному Юну праздничный торт, который минутой назад отобрал у Джина.
У Тэхёна лыба от уха до уха и счастье переполняет, он хватает своего парня за руку и подходит ближе к насупившемуся Мину с тортом в руках и горящими на нём свечами. Чонгук взгляд на своего парня переводит и их пальцы переплетает. По залу вновь разносится громкая поздравительная песенка, а именинники, переглянувшись, синхронно задувают свечи, загадывая каждый своё желание. Кажется, бедный Юн сегодня точно оглохнет и обблюётся, потому что эти придурки вновь свистят и хлопают, пока главные кролики их семейства вновь целуются.
— Йа, кролики чёртовы! Достали уже! – вопит возмущённо Мин и лицо у него, будто тот лимон съел целиком.
— Кажись, у кого-то походу недотрах, – язвительно изрекает Джун, который немножечко, пока его никто не видел, добавил в свой организм дорогого алкоголя, где-то так с полбутылки.
— Завали, а. Я между прочим недавмпв… – вот только на каждого ворчуна найдётся свой Чимин, который также заткнёт его своим умелым ротиком, целуя так, что ноги подкосятся и голова закружится, да тесно станет там, ниже пояса.
— И кто ещё из нас кролики? – усмехается Гук, притягивая к себе за талию довольного этим Тэхёна, который ластится к нему и пальчиками своими шаловливыми по груди своего парня водит, заставляя того прижимать омегу крепче и тихо порыкивать, когда последний специально задевает коротенькими коготками его чувствительные соски.
А Шуга Мелкому лишь средний палец показывает и торт несчастный пихает Джину в руки, который заботливой мамочкой поправляет на нём покосившуюся свечу. С беременностью все чувства и ощущения обостряются в тысячу раз, особенно у Чимы. Особенно, когда его целует Юн. Особенно, когда тот целует ТАК, что отдаться ему хочется прямо здесь и сейчас. И пофиг, что на них уставились шесть пар глаз. И Юнги пофиг, вот только аромат у его омеги усилился и нещадно забивает собой лёгкие альфы, заставляя того дышать лишь мандаринами с нотками мяты и чего-то нового, но столь же приятного. Парни синхронно закатывают глаза, когда Шуга с рыком хватает Пака за руку и тащит на второй этаж в свой кабинет. Еда — это святое, особенно, если к ней прилагается ещё и выпивка, поэтому сия весёлая компания воодушевленная предстоящим пиром,
мирно пошла к накрытому столу побежали голодными макаками к еде, чуть ли не сбивая с ног Джина, который со всех сил спасает самое ценное — торт.
***
— Юнги-и… Б… Быстрее… Аах… Прошу… Юнги-и… – Чимин стонет, закусив нижнюю губу и сильнее за плечи альфы цепляется, чтобы хоть как-то удержаться на несчастном столе, на который альфа тут же его усадил, как только они, целуясь, ввалились в его кабинет.
По просторному кабинету разносятся пошлые шлепки разгорячённых тел, хлюпанье смазки, громкие стоны омеги и рычание альфы. Воздух накалился, кажись, до предела, смешивая в себе ароматы пряной мяты и сладкого мандарина с нотками лимонного сиропа и пряных трав. По полу раскиданы какие-то документы и наверняка важные документы, но Юну сейчас абсолютно похуй на всё. Он трахает своего беременного парня на столе собственного кабинета, а тот жалобно скулит и просит его о большем. И он даёт. Мин впивается пальцами в молочные бёдра омеги и рычит в поцелуй, прикусывая нижнюю губу Чи и движется быстрее, но аккуратно и неглубоко, всё же подсознательно (ведь мыслить сейчас просто не в состоянии) заботясь об их малыше. Возбуждение приятно покалывает на кончиках пальцев, которые Пак вплетает в мятные волосы и прогибается в пояснице, подставляя свою шею для несдержанных поцелуев, которую тут же атакуют тонкие губы. Юнги спускается поцелуями ниже, к ключицам, и проводит языком по метке, отчего Чимин стонет громче, в плечи альфы цепляется и жмурится. Наслаждение накрывает резко и сильно, так, что аж голова кружится, в глазах темнеет и тело всё напрягается.
Чимин кончает бурно, с громким стоном своего парня, пачкая их животы своей спермой и обмякает в сильных руках, которые тут же его подхватывают. Юнги, сделав пару резких движений, покидает тело омеги и парой движений доводит себя до разрядки, кончая в свой кулак, чтобы не запачкать их обоих. Чимин обессиленно утыкается лбом в грудь альфы, обнимая того руками, и довольно улыбается, когда чувствует лёгкий поцелуй на макушке.
— Какой же ты стал ненасытный, малыш, – наклонившись, альфа целует парня в шею, проходясь губами по расцветающим алым засосам.
— И я тебя, – у Пака улыбка довольная, он Юна за шею обнимает и за поцелуем тянется, смешно выпячивая губки.
С тихим смехом альфа дарит своей парню тот нежный поцелуй, который он так хочет сейчас, обнимая одной рукой за талию, а второй поглаживая небольшой животик. Там, где малыш. Их малыш.
***
— О, а вот и нашли… Наши проли… Дори… Тфу! – заплетающимся языком пытается сказать Джун только пришедшей беременной папочке, помятым, но довольным и за ручки держащимся. – Кро-ли-ки. Во! Вернулись, – Нам по слогам это произносит и пальцем в потолок тычет, чуть ли не попав в глаз Джина, который о чём-то беседует с Чонином.
У Юна скоро глаза выпадут, если он не перестанет их постоянно закатывать. Но даже на этот жест у Мона находится весомый аргумент, который манит своим ароматом и переливами виноградного цвета в гранёном стакане. Аргумент — железный, потому это Шуга и принимает его с ухмылкой, одним залпом выпивая всё его содержимое. Довольная пьяная рожа показывает ему большой палец и наливает новую порцию, пока вторая, ещё в почти адеквате, усаживает его рядом на диван.
А по-моему, дни рождения удались. Все весёлые, пьют, смеются, закидывают именинников поздравлениями и вспоминают все их косяки, ибо куда же без чисто дружеских стебаний. Через пару часиков Джун уже в полную зюзю похрапывает на коленях своего парня, что-то пьяно бурча сквозь сон, и затихает лишь тогда, когда его принцесска начинает гладить его за ушком, при этом одновременно кушать, накладывать еду всем своим «деткам» и ещё о чём-то разговаривать с другими омегами. У альф всё однотипно: пьют — закусывают, вновь пьют и вновь закусывают, болтая о какой-то ерунде в виде машин, футбола (а в случае Шуги — баскетбола) и о музыке. Особенно о последнем активно разговаривают Юн и Хо. На фоне играет какая-то зажигательная музыка, выбранная непосредственно Мином, но даже она не может успокоить Гука, который с каждым часом трясётся всё сильнее, совершенно не чувствуя должного эффекта от трёх стаканов коньяка и двух бокалов шампанского, которые эти два заядлых музыканта насильно влили в него. У Гука ладошки потеют и в голове полная каша, а вообще — полная жопа. В принципе, ничего сложного ему не надо делать, но блин, ему страшно до усрачки, причём в буквальном смысле, он уже десятый раз за последний час бегает в туалет. Но до главного осталось двадцать минут, а потому он усиленно старается взять себя в руки, привести мысли в порядок и выпить ещё один стакан вискаря.
Но вот спустя двадцать минут Хосок сообщает, что уже пора. Время. Взгляд невольно падает на весело смеющегося омежку, у которого крем от торта на щеке, очаровательная родинка на кончике носа, ослепительная квадратная улыбка и сияющие радостью глаза. И это действует покруче любого успокоительного и алкоголя, вместе взятых. Вот он — личный покой Чон Чонгука в лице любимого Ким Тэхёна. Слабо улыбнувшись, Чон кивает Хоупу и поднимается с диванчика, направляясь ко второму выходу. Под всеобщую шумиху, крики Джина о том, что «розовый — это бренд», заразный смех беременного нашего, непонятное гыгыканье вишнёвого инопланетянина, храп Монстра и наигранно-обманный громкий спор Юнги и Хосока, никто так и не замечает ушедшего Чона. А через десять минут и покинувшего их Хорса.
***
На часах без двадцати двенадцать ночи, а праздник в самом разгаре. За это время Чонин даже успел посостязаться с Джином в танцевальном батле, который последний с треском проиграл со своим танцем водорослей, который однажды танцевал ему Джун. Чимин же смешивал несмешиваемое, поедая это с таким аппетитом, что Джина чуть не стошнило, а Юна — не расплющило от умиления. Так же чуть не произошло убийство, ведь Тэхён и рэп — вещи несовместимые, как Джун и готовка, а Шуга просто сдержался, потому что у его парня поцелуи нежные и глаза умоляющие. Вот только ровно без двадцати двенадцать официант, который забирал грязную посуду, вложил в ладошки Тэхёна какую-то бумажку и мило улыбнувшись, бета скрылась из виду, оставляя Тэ в полной растерянности.
Внимательно осмотрев листик, Ким понял одну вещь — он ему точно что-то напоминает, а когда развернул согнутый пополам небольшой листочек и пробежался глазами по красивому почерку, понял.
«Жду тебя на заднем дворе»
Вернув бумажку в первоначальное положение, Тэхён бережно кладёт её в карман джинсов и встаёт из-за стола с несдержанной улыбкой, идя к двери, ведущей на задний двор клуба. Тэхён вспомнил, ведь точно такое он уже видел, читал и собирал, а в конце встретил и поцеловал. Гук-и. Это его Гук-и, к которому Тэ спешит на всех парах, чуть было не падая, когда в тёмном коридорчике обо что-то споткнулся, на ходу накидывая на себя пальто, то самое, которое ему Гук-и подарил. У него сердце пляшет и улыбка с лица сходить не хочет. Но сердце замирает, а вместо улыбки — удивление. Как только он ступает на тропинку, ведущую к беседке, то по обе её стороны загораются маленькие свечки. Ким делает ещё один шаг и загораются ещё несколько, потом ещё. Тэхён ступает медленно и осторожно, оглядываясь по сторонам, но вокруг — ничего, кроме темноты и ярких огоньков под ногами. И вот уже пол дорожки светится огоньками от свечей. До беседки остаётся пара метров и Ким замечает на её середине тёмный силуэт высокого парня. Улыбка вновь играет на его губах, а сердце стучит, быстро так стучит, и с каждым новым шагом всё быстрее и быстрее. Шаг. Омега делает шаг и оказывается в беседке. В тот же миг по её периметру загораются точно такие же маленькие свечки, а на ограждении красиво играет белыми и розовыми огнями гирлянда.
Пара шагов и Тэхён оказывается совсем рядом с парнем, который медленно к нему поворачивается, а Тэ замечает в его руках длинную красную розу. Чонгук робко улыбается и розу подрагивающими руками омеге отдаёт. Роза красивая, тёмно-красного цвета, без шипов и с парой листочков, и пахнет наверное классно, а потому Тэ подносит цветок к своему лицу и блаженно вдыхает аромат, что отдаёт свежестью и прохладой.
— По какому поводу сия роскошь? – Тэхён улыбается и склоняет голову чуть вбок, позволяя красной чёлке упасть себе на лоб.
— Хм… – Чон делает вид, что задумался, засовывая руки в карманы чёрного пальто и чуточку успокаивается, нащупывая самое ценное. – Просто потому, что я люблю тебя. Тебя, такого взбалмошного, ненормального, непредсказуемого и слишком шумного.
— Йа! – Тэхён смотрит сердито и розу подальше отодвигает, ибо эт обидно вообще-то.
— Да не перебивай ты, я ещё не закончил, – Чон делает большой вдох и резко выдыхает, заглядывая в карие глаза, ставшие родными, любимыми, собственным океаном и целым миром. – Люблю тебя, такого красивого, милого, очаровательного, доброго, нежного, ласкового, одурительно страстного, развратного и ненасытного. Люблю тебя разного. Весёлого и грустного. Люблю тебя всего.
— Гук-и, вот почему ты такая Буся, – Тэхён готов лужицей растечься и к альфе своему прижаться, поцеловать, обнять… Отдаться.
— Да подожди ты, а. Вот ты помнишь нашу первую встречу?
— Пх! Такое уж точно не забудешь. Я тогда подумал, что ты маньяк-извращуга, пытающийся меня изнасиловать, – Тэ руками всплескивает и потеплее в пальто кутается, потому что как-никак конец декабря, холодно и снег лежит. Гук лишь глаза закатывает и вздыхает, это, наверное, заразно или воздушно-капельным путём передаётся.
— Я тогда всё объяснил! Айщ! Я сейчас вообще не об этом, – Чонгук выдыхает нервно и ерошит идеально уложенные Джином волосы.
— А о чём? – невинно спрашивает омега и вновь выдыхает изысканный аромат розы, подмечая для себя, что этот аромат ему безумно нравится.
— О том, что влюбился в тебя ещё тогда! Влюбился, полюбил и теперь не могу представить свою жизнь без тебя, моя любимая вишенка. Я хочу…
— Меня? – Тэхён улыбается хитро и в голосе его игривость.
Вот только Гук уже на пределе и нервы его не железные, сколько бы Тэхён их не испытывал. А потому он на омегу смотрит строго и дышит через нос, пуская в воздух клубы пара, быстро растворяющиеся в ночной темноте.
— Ким Тэхён!
— Всё, всё молчу я, – у Тэ улыбка невинная и чуть ли не ангельские крылышки за спиной. Кажись, у Чона глаз дёргаться начал.
— Тебя в ЭТОМ смысле я хочу постоянно. Но сейчас я хочу тебя в другом смысле, – горло что-то резко пересохло и голова закружилась, но альфа стойко держится и вытирает вспотевшие ладони о чёрные джинсы.
— В каком?
Жопа. У Чонгука кажется, жопа болит, но сейчас это вот совсем не имеет значения. Имеет значение то, что за секунду, всего лишь за какую-то жалкую секунду Гук забыл все слова, что хотел сказать, которые готовил, учил и репетировал перед зеркалом каждый день. Он глубоко вдыхает и выдыхает, заглядывая в глаза напротив, где океан, где бездна, где любовь и где душа. Чистая, невинная, но такая развратная и любимая. Тэхён для Гука — личное успокоительное, которое и сейчас действует безоговорочно. Уголки губ альфы подымаетюся вверх, а сам он опускается… Опускается на одно колено и достаёт из кармана ту заветную бархатную коробочку синего цвета.
— Я хочу, чтобы ты стал полностью моим, – Чонгук открывает коробочку, где находится маленькое серебряное колечко с небольшим камушком, переливающимся огоньками от пламени свечей. – Ты выйдешь за меня?
— Гук-и, я… – красная роза опадает на пол беседки, а глаза омеги становятся нечитаемыми, отчего альфа напрягается и хмурит брови.
— Это… Значит нет? – Гук опускает голову и поднимается на ноги.
Один шаг и резкий выпад вперёд. Тэхён обхватывает ладонями лицо поникшего парня и припадает губами к его. Целует нежно, ласково… Глубоко и жадно, впивая каждый вздох. Сердце стучит словно заведённое, голова легонько кружится, а пальчики покалывает, дыхание спёрло уже давно. Омега жмётся ближе, ищет тепло и защиту. Целует отчаянно, с любовью. Но не даёт и шанса прийти в себя и ответить, отстраняется и смотрит в глаза. В его глазах — безграничная любовь и кристаллики слёз. В глазах напротив — непонимание, шок и всё та же безграничная любовь.
— Это значит «да», придурок мой. Это значит, что я согласен стать твоим. Стать твоим мужем, – Тэхён улыбается и берёт альфу за руку, переплетая пальцы, чувствуя то тепло и защиту, которые так отчаянно искал всю жизнь.
— Тэхён-а, ты знаешь, что ты самый лучший?
— Знаю.
— Ты знаешь, что самый родной для меня?
— Знаю.
— Знаешь, что я безумно люблю тебя?
— Знаю. А ещё я знаю, что всё это взаимно. А теперь надень на меня моё колечко и целуй своего жениха, – Тэхён глаза щурит и протягивает левую ручку альфе, шевеля пальчиками.
Чонгук усмехается и достаёт из коробочки колечко, отправляя ту обратно в карман. Он бережно берёт омегу за руку и надевает на его безымянный пальчик серебряный обруч, целуя после тыльную сторону ладони. А после целует в порозовевшую на морозе щёчку, в кончик носа в любимую родинку, а после в губы. Обнимая омегу за талию, Гук прижимает его к себе и углубляет поцелуй, чувствуя, что Тэ доверчиво жмётся ближе, отвечает пылко и обнимает за шею его. В поцелуе их чувства. В поцелуе их доверие. В поцелуе их любовь. Истинная любовь.
А позади них, возле входа, ревёт Чимин на плече Юна, который успокаивающе поглаживает омежку по спинке, посильнее натягивает на него пуховик и шапочку и что-то успокаивающе шепчет на ушко, кладя ладонь на животик Пака, который кивает согласно и кладёт свою ладонь поверх юнговской. Джин с Джуном не могут перестать улюлюкать со своих младшеньких братиков, обнимаясь и давя лыбы, особенно Нам, который на морозном воздухе быстро протрезвел и теперь из-за всех сил сдерживал слезы. Он же мужик, альфа, стоит сейчас обнимает свою омегу, но почему-то не может сдержать слёзы радости за своего братишку.
Небо вспыхивает разноцветными огнями, что образуют собой одно большое сердце, потом ещё одна вспышка — и рядом с этим сердцем появляется второе. Они переплетаются между собой. Они нераздельны, как и сердца всех здесь присутствующих. Чимина, жмущегося к Юнги, пока их переплетённые пальцы нежно поглаживают животик омеги. Джина, который успокаивает своего расчувствовавшегося парня, и Джуна, который хлюпает носом и ладошки омеги к своим губам прижимает, целуя каждый пальчик. И пусть они не идеальные, для альфы они всегда будут самые лучшими, как и его омега. Чонина и Хосока, которые дают друг другу пять и запускают новый фейерверк, что рассыпается в небе надписью «С днём рождения», пока их организаторы жарко целуются, прижимаясь друг к другу.
Чонгук отстраняется, утыкаясь лбом в лобик омеги, и тяжело дышит, оглаживая поясницу последнего под тёплой кофтой, отчего Тэхён довольно улыбается и носиком своим потирается о носик альфы.
— Ты мой, Тэхён-а.
— А ты мой, Гук-и.
