Someday

      … Гозу злобно ощерился. У этого арранкара была слабость ко всему дорогому и пышному — несмотря на свой склочный, яростный характер, он обожал чувствовать себя важнее всего на свете, этаким центром своего собственного мироздания. Это было на руку синигами. Кайен не мог рисковать ни кем из проводников, но вполне мог позволить себе рисковать собственной тушкой, чтобы проникнуть в бараки Первого отряда. Ямамото прекрасно знал о всех чёрных и тайных ходах нынешней цитадели арранкаров — но даже он её не узнал, стоило ему оказаться в её стенах. Стены провоняли человеческой кровью, казалось, что новые хозяева буквально ежедневно втирали в них человеческую плоть, оставляя на некогда ровном, величавом камне алые разводы. Но — Кайен ничего не чувствовал.       Хан молчал всю дорогу — с тех самых пор, как его выпутали из цепей в Мукене, за него предпочитал говорить Манабу. К слову, два духа шли по противоположным сторонам и молчали: Ямамото в напряжении, Урахара — не без удовольствия, ему явно было наплевать на всю ту тревогу, что повисла в воздухе неровным слоем оранжевых искр, исходивших от его когда-то командира. Две пары — синигами-арранкар, два духа — скользкими тенями пробирались по вражеским покоям, где каждая комната — своеобразная смертельная паутина — ловушка, в которую попадёшь — и больше не выпутаешься. Если арранкары делились на специфические касты, то у каждой касты должен быть свой командир, свой бог, свой лидер — одним словом, вождь. Тот, кто здесь всем заправляет. И каждая комната принадлежит такому вождю. Гозу не был сильнее всех их вместе взятых, и это позволяло арранкарам сохранять паритет сил — временный, но хоть какой-то. Только в полдень все арранкары, как таракашки, заканчивали пьянки, бесчинства, собираясь в цитадели ради зрелища, которое устраивали вожди.       В другой бы ситуации Кайен первым делом бросился на помощь обыкновенным плюсам, но сейчас… Он впервые за долгое время рискнул обратиться к Королю душ с краткой просьбой помочь этим беднягам. Если подобное возможно, а если нет — то хотя бы подарить каждому из них быструю смерть. Дыхание на подходе ко второму этажу спёрло — крики арранкаров раздались с новой силой. Первая кровь плюсов пролилась, и чёткой, почти осязаемой дымкой повисла перед глазами Шибы.       — Я знаю, о чём ты думаешь, Кайен. У нас нет на это времени, к тому же — противников слишком много. Тебя… разорвут, — раздражённый синигами развернулся к Ямамото, бежавшему за ним следом и неожиданно для всех намотал прозрачную бороду старика на кулак, притягивая его лицо к своему. В его словах не слышалось раздражения, лишь сила.       — Не поверишь, «генерал», я это знаю… А ещё я знаю, что во многом из происходящего тут виноват ты! Манабу! — оттолкнув Ямамото, Шиба порвался вперёд и несколько раз бросал косой взгляд на экс-капитана. — Ты уверен, что молот здесь? Я ощущаю что-то, но оно слишком смутное…       — Потому что его охраняют специальные воины, созданные по указке Нобу… мной.       — Тобой? Я думал, Ханатаро схватили потому, что ты воспротивился ему.       — Скажем так, я никогда не одобрял модели поведения, которую выбрал Нобу в отношении Общества душ, но я помогал, надеясь, что он не перестанет советоваться со мной… — и Урахара, и Шиба встали как две каменные, несущие колонны, коих в бараках Первого было не счесть.       — Перестал? — укоризненно заглянув в глаза духу, с сарказмом бросил Кайен. — А чего ж так?       — Он позвал меня к себе накануне атаки на Сейрейтей, и мы разговорились. Он прекрасно умеет развязывать языки, не применяя силы. В ходе разговора он понял, что я не одобряю большинства его действий… Так я оказался в цепях, без возможности не то что пошевелиться, даже разговаривать!       — Но… ты хотя бы сможешь победить охрану?       — За этим я с вами и отправился. Только я и могу их одолеть, впрочем, как и Нобу.       — Кстати говоря о Нобу. Я никогда не слышал о нём в книгах и свитках из библиотеки душ в Сейрейтее… Его имя никогда нигде не упоминалось, даже в семейных записях клана Шиба. Кто он?       — По правде сказать, он — второй Кенпачи. После победы над собственной матерью, Ячиру Уноханой, она передала ему этот титул… Который он утратил посмертно, — неожиданно резво и оживлённо подал голос Ямамото, чем сбил с панталыку своего носителя.       — Это бессмыслица… Но… Чёрт, да бессмыслица, Ячиру Унохана, кто она?.. Она родственница госпожи Рецу? Рецу Уноханы? — Манабу и Генрюусай молча переглянулись, первый грузно, а второй — безэмоционально, чуть раздражённо из-за «жужжания» Кайена.       — Она и есть Ячиру. Чтобы передать титул сыну, ей пришлось «формально» умереть. Сменить имя.       Всегда, сколько себя Кайен помнил, он не замечал, что над совещательным залом Готея располагались балконы на второй, третий и последующие этажи. Когда они добрались до четвёртого, плюсов уже осталось меньше половины — некоторые из них были настолько слабы, чтобы падали замертво лишь от звуков постоянно ревущей толпы арранкаров, напоминавшей стадо падальщиков, с огоньком в глазах смеющихся над умирающими невинными людьми. Тела быстро утаскивались с импровизированной арены в толпу, откуда сразу слышались не заглушаемые, а наоборот, ещё и усиливающиеся чавки арранкаров, с какой-то немыслимой жаждой доедавшие обескровленные, бессильные трупы своих жертв. «Хлеба и зрелищ» — во всей своей красе…       Когда они ступили под самую крышу бывших бараков Первого отряда, снизу слышались последние, предсмертные, толпические крики. У Шибы впервые возникло такое жутко тошнотворное чувство, что выворачивало не желудок, а мозги. От него даже ноги подкашивались, и за несколько шагов от двери Кайен расслышал через гул чей-то истошный вопль с проклинающими арранкаров словами. В этих словах было больше, чем мог бы вложить человек. Растерявшись лишь на мгновение, Шиба встряхнулся и, будто сбросив с себя оцепенение от налетевшего вдогонку по лестнице страха, вышел на балкон, с которого узнал близкого человека, — одного из последних, — своего брата… Гандзю…       Рука Ямамото через несколько мгновений в очередной раз легла тяжёлым грузом на плечо Шибы, но тот, только ощутив эту сколько-то привычную тяжесть, оттолкнул её в сторону и ускользнул в бок, уже не с укоризной, не с холодностью и даже не с гневом смотря на глаза Генрюусаю. Столь прямолинейного и сильного взгляда генерал не ловил на себе давно — а ловить его тет-а-тет было и вовсе непривычно, ново. Впервые за всё время споров главнокомандующий отступил, слабо высказав недовольство. И впервые за всё время столь близкого знакомства с Ямамото, Кайен с потаённым гневом, терпеливым, переливчатым, как вода у домашнего пруда клана Шиба, замогильным шёпотом ответил генералу:       — Брата я там не брошу. Я никогда не буду подобен тебе. Если генералы посылают солдат на смерть только ради того, чтобы отсиживаться в бараках, то к чёрту таких генералов — а именно так ты и сдох, Ямамото. Отсиживаясь в этих самых бараках. Люди гибнут, а ты бежишь за молоточком, как будто от этого зависит твоя жизнь, — размашисто развернувшись к балкону, Кайен забрался на перила и повернулся к троице своих компаньонов, закончив: — Манабу-сан, я отвлеку их и попытаюсь вывести брата. Это даст Вам всем время, чтобы выбраться и уйти с молотом Оэцу Нимайи как можно дальше. Удачи вам… всем.       Последние слова, как будто прощание, были адресованы к Ямамото.       — Он на тебя не похож. Не представляю, как ты умудрился выбрать такого строптивого носителя при своём-то характере, Сай-доно. Я бы скорее поверил, что после смерти ты оживишь арранкара и сломаешь его волю, нежели станешь сотрудничать с потомком великого клана.       — Не тебе меня судить, Манабу, — только и ответил Генрюусай. Всё это его порядком достало: они тормозили на каждом шагу, а быстрое достижение всех поставленных целей казалось генералу теперь не таким уж и лёгким делом, при всём его многовековом опыте.       — А я и не сужу — но факт есть факт: он — не ты, даже не похож. Ты не… карьерист, но и благородным тебя назвать трудно, Ямамото. Из тринадцати солдат твоего отряда только я, Дзимму и Нурари — его предок — представляли себе, что такое честь. В общем, хотел просто сказать, что он лучше тебя, Генрюусай-сан.       Шигекуни что-то шепнул про себя, зло, непокорно и почти трясясь от переполнявших его эмоций, а потом резко успокоился и посмотрел на несколько обескураженного брошенному генералом слову Манабу. Урахара попросил молчаливого Ханатаро отпереть двери в личные покои бывшего главнокомандующего. Ямамото не смог узнать собственное жилище спустя несколько лет, но, что ещё хуже, он не понимал, что происходит с комнатой. Воздух в ней как будто резонировал, отражая тьму по диагонали и сжирая всякий свет, проникающий дальше дверного косяка. Чёрная… дыра… Хан получил удар мечом прежде, чем Урахара и Ямамото успели заметить движение. Но движений не было, были лишь два белых глаза, глядевшие из мрачной комнаты на пожаловавших гостей. И меч, удерживаемый навесу без какого-либо крепежа.       Завидев, что его временные товарищи погружаются во мрак, Кайен спрыгнул вниз, ощущая, как потоки воздуха забирают его тело вверх и как под ногами образуется твёрдая, эластичная плёнка из духовных частиц. Всё, что от него прежнего осталось, — это знания и опыт, боевой опыт. Не зря же у лейтенанта Сой Фон проходил первую синигамскую практику в академию? Эта женщина шутить не любила — она любила перерезать манекенам горло.       Оказаться в толпе арранкаров — для Кайена оказалось подобно глотку свежего воздуха… И крики первого монстра заглушились восторженным ликованием толпы. И второго. Затем был третий, а за ним — сразу четвёртый. Он вскрывал из глотки, каждый раз с усилием надавливая на артерии в шее и заставляя кровь литься ещё сильнее. Он омывал руки в их крови, каждую секунду вспоминая лицо жены — и неотрывно наблюдая за Гандзю, который из последних сил бился с одним из арранкаров. Нет ничего страшнее, чем осознавать, что твоя плоть и кровь вот-вот погибнет. Кайен уже не скрывался, он в открытую рубил этих эволюционировавших меносов направо и налево, но никому из них не было до него никакого дела. Они будто в трансе. Они следили лишь за воображаемой ареной, где умирал его брат, а Шиба было рванул к нему… Но сквозь толпу увидел, как брата схватили… и толпа с новой силой взревела, заливая гоготом зал и загораживая Кайену обзор.       Стоило ему с диким криком вырваться из тисков, он тотчас срубил голову двум последним арранкарам, отделявшим его от заветной арены.       — ШИБА КАЙЕН! — развернувшись на крик, который был слышен лишь ему одному, синигами увидел, как над ареной воспарил Манабу.       Крутанув в руке молот, он обрушил его на арранкаровские головы. Шиба больше ничего не слышал…       Помнил лишь, как оглаживает отрубленную голову Гандзю у себя на коленях, в замешательстве разглядывая арранкаров, обращённых в камень.