Round and Round

Гарри никогда не нравились большие скопления людей, когда невозможно спокойно вдохнуть, сделать шаг или даже разглядеть собственные ноги. Кудрявый отчаянно крутил головой, оглядываясь, и пытался абстрагироваться от громкого нескончаемого крика и визга, окутавшего его с макушки до пят. Уши уже болели, как, собственно, и ступни, но отступать парень не собирался. Уверенно сжимая в руках небольшой блокнот, парень лишь собрал всю свою наглость и стал усерднее расталкивать сумасшедших девчонок вокруг себя: все они словно сорвались с цепи – прыгали, визжали, плакали. Становилось тошно и немного страшно, Гарри ловко обошел еще небольшое количество людей и остановился перевести дух и проверить, в порядке ли все части его тела после такого небольшого, но вполне опасного путешествия. Любимая светлая футболка задралась под темно-синим пиджаком, а узкие темные джинсы были, кажется, немного испачканы какой-то едой или, возможно, косметикой. Стайлс не мог точно разобрать, что за светлое пятно красовалось у него на бедре, поэтому лишь потер его рукой и, решив, что это, пожалуй, не так уж и страшно, высоко поднял голову, намереваясь продолжить и, наконец, завершить свой путь в самые первые ряды. Скорее всего, Гарри бы не стал так жертвовать своим личным пространством и выдержкой ради чего-то глупого и неинтересного, но то, что должно было произойти сегодня, пробуждало в молодом парне, и не только в нем, волну невероятного восторга и заставляло сердце биться в ускоренном темпе. Вход в здание, у которого собралась толпа, был огорожен, у дверей стояли безэмоциональные телохранители, а там, внутри, находился виновник суматохи - кумир всей этой молодежи, который вскоре должен был появиться на импровизированной красной дорожке. Казалось, каждый отдельно взятый человек из этой толпы держал на устах заветное имя «Луи Томлинсон», весь город дышал им в этот момент, и в этой точке, в этом сборище людей кипело такое восторженное неугомонное возбуждение, что невольно становилось жарко, несмотря на легкий вечерний ветер. В мыслях Гарри, конечно, понимал всех этих визжащих и плачущих девчонок, которые готовы были упасть в обморок в любую секунду от одного лишь понимания того, насколько близко их мечта сейчас находится к ним самим, но вот Стайлсу всегда казалось, что глупо так тратить свои нервы. Поэтому он пытался лишь живым добраться до точки назначения и не потерять при этом что-нибудь из своих вещей. Парня всегда обижало утверждение, что фанатами могут быть только девчонки. Луи Томлинсон был молодым, талантливым, симпатичным (очень симпатичным) актером, и его роли были достойны восхищения людей всех полов и возрастов. Да, Гарри был геем. Да, ему нравился Луи, нравился сильнее, чем нравится талантливый актер ценителю хорошего кино. Но все это вовсе не значило, что Стайлс не ценит всех тех невероятных героев, которых своей игрой оживил Томлинсон за свой, пусть недолгий, но яркий профессиональный путь. Да, возможно, порой кудрявый заходил немного далеко со своим фанатизмом. Это вовсе ничего не значило. Оказавшись, наконец, у самой дорожки, по которой должен будет пройти Луи, Гарри поправил одежду, растрепал кудри, открыл блокнот на нужной страничке, достал ручку, убрал телефон в карман и, подняв взгляд, невольно отметил, что стоит практически у самой проезжей части, в самом конце пути актера. Это могло грозить тем, что, когда Луи окажется недалеко от Гарри, он уже перестанет давать автографы и сядет в машину, покидая их всех с чувством выполненного долга. Стайлс здраво расценил ситуацию и решил, что безопаснее будет просто остаться здесь и уповать на свою удачу. Еще раз осмотрев себя, кудрявый убедился, что полностью готов к встрече с актером, глубоко облегченно вдохнул, поднимая глаза от замшевых ботинок, и… не смог выдохнуть. К такому Гарри точно был не готов. Казалось, он ослеп, оглох, сошел с ума, потому что все, что он мог слышать – свое собственное дыхание и бешеное биение собственного сердца, а все, что мог видеть – этот необыкновенный человек, вышедший сейчас из дверей высокого здания. Луи был невероятно хорош именно сегодня – ветер развевал непослушные волосы и так и норовил растрепать наскоро сделанный хохолок, тонкая футболка обтягивала подкаченное тело и открывала вид на изящные руки, узкие брюки выгодно подчеркивали шикарные ноги и эту невероятную, неземную задницу, на которую Гарри готов был молиться днями и ночами. Стайлс не мог оторвать взгляда, наблюдая, как Луи улыбается, как приподнимает аккуратно уголки губ, здороваясь, как пожимает фанатам руки и какой маленькой выглядит ладошка девушки в руке Томлинсона, как он хмурится, если не может расслышать вопросы, как легко и невесомо скользит его рука, ставя автограф, как ему идет этот яркий цвет его футболки, как в глазах плещется такая уже привычная всем фанатам капля грусти, как он обнимает девушек, как смеется, как закидывает назад голову, как отступает на шаг, когда удивляется, как… Гарри захлебывался всеми этими мелочами, пытаясь сохранить в мыслях картину такого невероятного Луи – такого близкого, такого настоящего, такого живого и обычного. Сводило все тело – от губ, которые не переставали улыбаться, от рук, которые с нечеловеческой силой сжимали блокнот, до узла внизу живота, где собирались страх и возбуждение, до ног, которые грозили подогнуться. Стайлс был ходячей бомбой, которая могла в любую секунду взорваться от переполнявших парня чувств и эмоций. Было тяжело дышать, а думать кудрявый даже не пытался – он просто стоял, улыбаясь и прижимая к груди злосчастный блокнот, и понимал, что тоже готов упасть в обморок сейчас, наблюдая за его мечтой, находившейся сейчас в сотне метров от него самого. Постепенно шок стал отходить, а приглушенный и, к счастью, не очень громкий шум от фанаток, которые наперебой пытались спросить что-то у кумира, вернул парня в реальность. Гарри, как одержимый, ловил каждое слово актера, наслаждаясь хриплыми нотами голоса, легким акцентом и какой-то только ему присущей способностью строить предложения именно так, как он их строил. И, наверное, Гарри слишком задумался, потому что голос становился все ближе, все громче и отчетливей, потому что Стайлс даже не заметил, как расстояние между ним и его кумиром сократилось до нескольких метров, а его взгляд устремился в блестящие серые с капелькой грусти глаза. - Эй, котенок, ты в порядке? Гарри вздрогнул и еще шире распахнул глаза, вглядываясь в улыбающееся хитрое лицо перед собой, переваривая услышанные слова и все еще пытаясь справиться с дрожью во всем теле от такой близости этого невероятного человека. - Подписать? – мягко спросил Луи и кивнул на блокнот в руках парня. Стайлс лишь нервно закивал, протягивая актеру блокнот с ручкой и мысленно ругая себя за такие откровенно дрожащие пальцы. Томлинсон аккуратно поставил автограф, а Гарри все думал, какие маленькие у Луи руки по сравнению с длинющими пальцами Стайлса, и как легко скользила его рука по светлой бумаге блокнота, и как сосредоточенно он выводил свою подпись, и как невероятно соблазнительно улыбался тот, когда отдавал тетрадь обратно, и как сильно и сладко пахло от него одеколоном и каким-то его особенным запахом, когда он подошел на пару шагов ближе. – Напиши мне, котенок, - шепнул Луи достаточно громко, но так, чтобы услышал только Гарри, и, развернувшись, перевел свое внимание на фанатов с другой стороны дорожки. А Стайлс только бросил взгляд на блокнот и, увидев там, под автографом, еще набор цифр, резко поднял голову, чтобы увидеть, как Луи Томлинсон поворачивает голову и, подмигнув Гарри, садится в машину, оставляя фанатов и самого Стайлса сходить с ума. И кудрявый стоит на том же месте с широко распахнутыми глазами, прижимая к себе блокнот и думая о том, что Луи Томлинсон – его мечта, его самое запретное и смелое желание, - только что смотрел ему в глаза. Луи Томлинсон – открытый гей и невероятный человек, только что оставил Гарри Стайлсу его номер телефона.