Спираль

      — Санае-тян, я должен сказать тебе одну вещь: я перевожусь.        "Я перевожусь", — всего два слова каким-то удивительным образом выбили воздух из лёгких Санае не хуже, чем прямой удар в грудь. Пару секунд она только и могла, что в неверии смотреть на собеседника, надеясь, что ослышалась или что как-то неправильно его поняла. А тот лишь продолжал стоять, опустив взгляд в землю и не смея поднять его на Санае.        Наконец, Санае кое-как нашла в себе силы и, сглотнув, выдавила:       — Макото-кун... ты что?..        Макото всё ещё не смотрел на неё.       — Перевожусь, — тихо повторил он.        Санае моргнула, всё ещё не желая верить своим ушам. Пара секунд взгляда на любимого человека, виновато понурившего голову, — и Санае отступила на шаг назад, упираясь в ограждение на крыше. Точно ища дополнительной опоры, её рука нашарила прорези решётки — и, запустив в них пальцы, вцепилась крепко-накрепко.        Всё это неправильно. Так неправильно. Ведь всего каких-то пять месяцев назад Санае тут же, на этой школьной крыше, признавалась Макото-куну в любви — и он тут же ответил на её чувства и согласился встречаться. Тут же они провели не один обеденный перерыв за беззаботными разговорами и вкусным домашним бенто, которое по очереди делали друг для друга (и которое, к стыду Санае, у Макото-куна выходило гораздо вкуснее её жалких попыток готовить). Именно тут они впервые поцеловались. И именно здесь состоялось то судьбоносное приглашение, та дерзкая инициатива, так сильно изменившая жизнь жрицы Морийского храма Санае...        А теперь крыша школы, это место, связанное со столькими счастливыми воспоминаниями, очернится последним, одним-единственным горьким?        Санае шумно втянула воздух ноздрями и запрокинула голову, чтобы не заплакать. Макушку царапнула сетка ограждения, но Санае это вовсе не принесло какого-либо дискомфорта — наоборот, скорее немного отвлекло от нарастающей в груди боли. Некоторое время она молчала, прежде чем, не глядя на Макото, глухо поинтересоваться:       — ...и как давно ты это знаешь?        Краем глаза она заметила некое движение со стороны Макото и невольно перевела на него взгляд. Именно благодаря этому она видела, с какой искренней болью он смотрел на неё, спрашивая в ответ:       — Неужели ты не помнишь, Санае-тян? С начала года...        Санае буквально физически ощутила, как последний намёк на эмоции исчезает с её лица, уступая место непроницаемому выражению. Тупо глядя на Макото, она прокручивала в голове его слова — и в её памяти невольно всплывали тысячи, тысячи мелких подробностей этого учебного года, а точнее — времени их отношений. Начиная от периодических грустных улыбок, которыми Макото иногда ни с того ни с сего отвечал на какие-нибудь её монологи о будущем, до того самого первого горького взгляда, которым он одарил её в день её признания. Но тогда она смотрела на него с затаённым дыханием и с такой надеждой, что он, кажется, просто не мог её отвергнуть... А теперь искренне сочувствовал, поняв, что она и правда ничего не помнила.        Не помнила, как он ещё в первый день в их школе честно сказал, что с ними всего на год.        Пальцы Санае крепче сжались на решётке, так что проволока впилась ей в кожу до побеления. И правда, как она могла быть такой беспечной забывчивой дурой? Она ведь никогда не славилась глупостью — и Макото это прекрасно знал. Знал и полагал, что она сознательно закрывает глаза. Впрочем, может, она на самом деле всё это время всё понимала, но просто закрывала глаза? Правда, не сознательно, как, должно быть, думал Макото, а скорее неосознанно — но какая разница, если итог всё равно один? Конечность их любви рано или поздно должна была влепить Санае отрезвляющую пощёчину. И стоило ли оно того?        Санае хотелось рассмеяться над этой горькой иронией. Она даже уже вновь запрокинула голову, раскрыла рот и издала какой-то одинокий смешок — но уже в следующую секунду не сдержала слёз и торопливо закрыла глаза ладонью.        ...Ещё минуту спустя она уже рыдала в объятиях Макото, который не мог спокойно смотреть на её страдания. И пока он нежно гладил её по спине, пока он шептал ей слова утешения, обещания, что они смогут поддерживать связь на расстоянии (оба, конечно же, в это не верили), Санае думала лишь об одном: почему уход одних должен закончиться уходом другого, на кого она их променяла? Почему она должна остаться одна?        Санае всегда была особенной. Старейшины клана постоянно твердили, что она не похожа на других девочек. Да и сама она не могла не видеть разницы: ни одна из её школьных подруг не учила вместе с таблицей умножения генеалогию богов, ни одной не надо было после школы вместо кружков посещать все мыслимые и немыслимые храмовые службы. А ещё ни одна из её школьных подруг не должна была разрывать все связи, едва ступая на территорию "дома" — храма.        Да, у всех, кроме Санае, было по одной жизни: школа плавно перетекала в дом, дом — в прогулки с подругами по выходным, прогулки — обратно в учёбу. Санае же... Санае словно жила двумя жизнями, чётко разграниченными храмовыми воротами: школьной и "домашней", просветлённой. И, собственно, Санае никогда не считала это неправильным. В конце концов, она всегда так жила... а также у неё было то, что оставалось с ней в обеих её "жизнях".        Боги.        Да, боги: Кочия Санае с самого рождения видела богов и как никто другой знала, что они её оберегают. Именно родные, неосязаемые и не объяснимые простыми словами образы всегда были рядом с ней и поддерживали в трудную минуту, от сложной ритуальной пляски с тяжёлыми реликвиями до важного теста по математике. Успокаивали её во время службы, забавляли на скучных уроках. И Санае всегда платила им глубокой признательностью, неизменно донося их волю до людей.        Неудивительно, что, долгое время будучи единственным связующим звеном жизней Санае, боги не могли не приревновать, когда в её мыслях их стал теснить Овари Макото.        Санае никогда не планировала забывать своих покровителей. Просто в какой-то момент она осознала, что Макото-кун — единственный, кого она не может выбросить из мыслей дома так, как она делала со всеми школьными подругами. И боги это почувствовали. Боги были обижены. В конце концов, боги — создания эгоистичные; они не из тех, кто станет делить свою жрицу с простым человеком. Именно это они хотели сказать, когда скрывались во время её свиданий с Макото. И именно это они продемонстрировали, когда объявили Санае "бойкот" после того вечера, когда она пригласила Макото к себе в гости, пока дома не было никого из взрослых.        Вот только их бойкот как-то не думал прекращаться к моменту, когда Макото объявил о своём переводе.        Именно поэтому Санае и чувствовала себя сейчас такой потерянной. Сидя на скамейке на той же крыше спустя пару часов после разговора (возвращаться домой совершенно не хотелось), Санае могла думать лишь о том, что с переездом Макото останется совершенно одна. Потеряет последнюю ниточку между своей "светской" и "религиозной" жизнью и расколется надвое. Станет пустой куклой с пустой жизнью, которую старейшины рода будут направлять куда пожелают. И некому больше будет её поддержать, некому собрать эту расколотую девочку обратно в цельную Кочию Санае...        Неожиданно поднявшийся шквал ветра подхватил в свои потоки пряди волос Санае, закрывая ей обзор и меняя статичную картину перед её глазами, тем самым вырвав из невесёлых размышлений. Когда он утих, Санае подняла голову, подставляя лицо последним лучам уходящего солнца: они окрасили его в нежный золотисто-оранжевый, заставляя щурить такие же блестящие золотистые глаза. И, наслаждаясь его теплом, Санае не сдержала улыбки.        "И почему я только решила, что теперь буду одна? — подумала она, вдыхая полной грудью. — В конце концов, боги не могли просто так оставить меня. Теперь, когда Макото-кун не будет мозолить им глаза, они могут свободно вернуться. Разве они не достаточно уже наказали меня своим молчанием? Разве они не должны быть удовлетворены? Разве они тоже не скучают по своей жрице?.."        Санае прикрыла глаза и вновь опустила голову. От таких мыслей в её груди разлилось тепло, такое знакомое ей по взаимодействую с высшими сущностями, а улыбка стала более расслабленной. Санае сделала ещё один вдох.       — Да, боги просто не могут оставить меня... — пробормотала она на выдохе и, медленно приподняв веки, невинно усмехнулась сама себе. — Ведь я особенная.