To do list

Однажды, ещё будучи старшеклассником, Слава Машнов написал эссе на тему соулмейтов. Оно называлось «Всё, что вам нужно знать о соулмейтах», и содержало всего одну фразу: «Соулмейты — хуйня». Не то чтобы эта работа изобиловала ссылками на достоверные источники и отличалась глубоким теоретическим анализом или содержала данные эмпирических исследований, но все же у изложенного в ней были свои основания. Взять хотя бы несколько ближайших примеров. Слава был ребенком двух соулмейтов. Это означало, что ему повезло. На генетическом уровне, по крайней мере. Он действительно унаследовал от родителей то лучшее, что мог, и избежал многих потенциальных проблем, но судьба с лихвой компенсировала ему это семейной историей. Итак, его родители были истинными. Это означало, что на биологическом уровне они подходили друг другу идеально, а также то, что оба верили — они друг для друга главная и единственная любовь, какой больше и быть не может ни с кем. Ну и на этом всё. Природа или некая высшая сущность, кто там был назначен главным по всему этому, словно поиздевалась, сделав парой настолько не подходящих друг другу людей. Папочка и мамочка просто не способны были выносить друг друга дольше пары недель, потому что мама у Славы была дичайшей перфекционисткой, а папа — лютейшим раздолбаем. Их пара успела сойтись и распасться не менее десятка раз к тому моменту, как мама Славы наконец решила, что ребенок выступит здесь в роли синей изоленты, которой можно починить буквально всё. И, кто бы мог подумать, это не сработало. Детство Славы прошло в бесконечном цикле: отец пытался наладить общение с ним, они проводили время вместе, мать прощала отцу все его косяки и звала обратно, спустя неделю «медового месяца» наступала такая же неделя непрекращающихся скандалов с дрожащей от криков люстрой и запахом корвалола по всей квартире, а потом мама выгоняла отца из дома, и какое-то время он и слышать не хотел о своей «теперь уже точно бывшей» семье. Но вот отцовские чувства брали верх, он снова пытался наладить общение со Славой и… Для Славы это был персональный ад. В недели, когда папа был хорошим, Слава был Карелиным, в недели, когда папа был плохим — Машновым. Но любимым он не был никогда. Мама всегда была сфокусирована на отце, а отец на матери, и они либо решали свои личные проблемы, либо наслаждались друг другом. И нет, Карелин вовсе не считал, что у него какая-то психотравма или что-то в этом духе. Он относился к этому довольно спокойно, с определенного момента научившись находить в этом свои преимущества, но нельзя сказать, что подобное воспитание не оставило в нём своего отпечатка. А ведь было и предыдущее поколение. Бабушка и дедушка Славы по папиной линии тоже были соулмейтами. Дед, когда выпивал, любил рассказывать красивую историю того, как бабушка, едва окончив одиннадцатый класс, написала на руке номер поезда и рванула к нему через всю страну. И историю эту Карелин слышал довольно часто, потому что выпивать дед любил. Ой как любил. Напившись, он мог чудить такое, что удивительным становилось, как он дожил до внуков. Бабушка Славы, чудесная, умная и талантливая женщина, полагала, что это её крест. Крест оказался тяжеловат — она умерла, когда Карелин был ещё совсем маленьким. Или вот ещё история. Сосед. Встретил свою истинную, провстречался с ней что-то около двух недель, а потом она погибла. Большое горе, никто не спорит, но парень взял и покончил собой. Ведь как жить, если твоего соулмейта больше нет? Ужасная глупость, по мнению Славика. А с другой стороны, к положительным примерам. Дедушка и бабушка Карелина со стороны матери, например. Всю жизнь душа в душу. У бабушки соулмейт погиб девятнадцатилетним юнцом, в армии. Дедушке его истинная так ни разу за всю жизнь и не ответила. Ну и ничего. Люди нашли тех, с кем им действительно было хорошо, и Слава не припомнил, чтобы хоть раз слышал о ссоре этих двоих. Так что Карелин для себя решил твердо — все эти красивые истории про истинных годны для телевизора, но не для жизни, а потому искать своего соулмейта он не собирался. Нет, ещё когда он был мелким, едва только научившимся писать пацаненком, он пару раз нацарапал на руке что-то довольно нейтральное. «Привет», «как дела» - что-то такое. Ему не ответили. Это могло означать что угодно, но мелкий Слава затаил обиду и, оттирая ручку с руки пемзой, навсегда решил для себя, что с высокомерной, не отвечающей ему стервой он дела иметь не желает. По прошествии времени Карелин смягчился. В старших классах он решил: если соулмейт сделает первый шаг, Слава отказываться от общения не станет. Может, даже захочет узнать, что там за человек ему предназначается. Но время шло, а соулмейт не объявлялся. Несколько раз Слава замечал у себя на руке линии от шариковой ручки. Это означало, что его истинная пара существует и жива, но в контакт вступить не торопится. Вполне возможно, у нее тоже имелся не самый положительный опыт в окружении, так что Слава не обижался, но подобная молчанка отбивала всякое желание делать первый шаг. Похоже, они оба сошлись на том, что им это всё не нужно. Карелину вообще было как-то не до отношений. Жизнь у него сложилась весьма интересным образом. В четырнадцать Слава прибился к группке футбольных фанатов. Высокий для своего возраста, он быстро оказался в круге ребят постарше, увлечением которых были фанатские драки. Сперва они просто дрались. Горячая кровь играла, Славе нравилось ощущение азарта схватки, нравилось одерживать верх. Своя боль злила и подстегивала, а к чужой он был почти равнодушен. Дрался он хорошо. Его заметили. Вскоре он, сам не понимая как, оказался частью своего рода коллектива. Драки стали жестче и как-то организованнее. А потом однажды его позвал поговорить один взрослый дяденька, пару раз отмазавший парней от милиции. И предложил Славе заработать много денег. Реально много. Задача была простая. В драке выудить конкретного человека и лишить его жизни. Карелин так и не смог понять, что такого в нём было. Взгляд? Жесты? Что-то в его личной истории? Он казался самому себе обычным пятнадцатилетним пареньком. Но ему предложили убить человека. А он взял и согласился. В убийстве не было ничего окрыляющего. Никакого восторга. Никакого чувства триумфа, как во время драки. Но не было и страха. Или сожаления. Даже особых угрызений совести Слава почему-то не испытывал. Он сделал как велели. Ударил ножом, убедился, что довел дело до конца, и свалил. Сжёг нож вместе с ветровкой, в которой был. И ему всё сошло с рук. Пару раз их о чем-то спрашивали. Его и ребят. Велели больше не драться. Всех поставили на учет и грозили посадить за хулиганку. Слава получил деньги. Много денег. Сразу. А вместе с тем получил порочную связь, которую нельзя было разорвать. Куда там каким-то соулмейтам! Следующие три года он провел, словно кукла на ниточках. Конечно, он был всего лишь малолеткой. К нему не обращались часто. Но он постоянно ощущал этот Дамоклов меч у себя над головой. Он понимал, что застыл на пороге этого грязного, жесткого мира и топчется у дверей, не смея отойти. А значит, оставалось только постучаться. На его руках уже была кровь. Он уже ощутил, прочувствовал, что значат добытые таким трудом деньги. И он дал понять, кому было нужно — он готов пойти дальше. Как там говорилось? Расслабиться и получать удовольствие? Слава собирался прожить свою жизнь на полную катушку, даже если кому-то это будет стоить жизни. Его взяли. То ли он и правда кому-то приглянулся, то ли была напряженка с кадрами. Его обучили. Долго, кропотливо. Почти как в тех фильмах про суперсолдат. Славе объясняли: обучение стоит денег, которые он должен будет отработать. Он понимающе кивал. Преданно смотреть в глаза не научился, но знал, что долги отдавать положено, иначе никак. Только вот отдавать пришлось не тем — вскоре после восемнадцатилетия его «перекупили». Карелин чувствовал себя крутым футбольным игроком. Как там их называют? Легионеры? Вот таким вот. Однажды ему сказали, что за него заплатили, и велели собирать вещи. Так он оказался в Питере. Работать на дядю оказалось дерьмово. Одно дело — пахать на своих. Там он всех знал, эти люди дали ему пропуск в этот мир, и он ощущал себя в своей тарелке. Здесь его лишили права выбора. За какую работу браться, сколько получать, а сколько отдавать в честь погашения долга, где жить, с кем общаться. Он чувствовал себя мухой в паутине. И это липкое чувство было настолько давящим, что он решился на риск. Решился поставить свои условия. Слава знал, что никогда не дает осечек. Он понимал, что хорош, но едва ли мог сравнивать себя с другими. Как объяснял ему один из его учителей — о хороших заказных убийствах не знает никто, кроме киллера и заказчика. Карелин затруднялся понять, где его место среди коллег. Но когда он, набравшись борзости, сидел перед своим боссом, сообщая, что-либо переходит из статуса собственности в статус наемного рабочего, либо выходит из игры, даже если выход будет вперед ногами, его почему-то отпустили. Значит, он всё-таки был хорош. Так наконец началась крутая самостоятельная жизнь наемного убийцы. Тот ещё отстой иногда. А иногда — весело. Много денег на руках сразу. Можно завалиться в клуб и всю ночь кутить, а завтра, если все потрачено, просто взять новый заказ и ненавидеть себя. Вечное чувство риска. Азарта. Греет кровь лучше алкоголя или секса, серьёзно. Опасность. Надо часто менять квартиры, девушек, мир. Зато ясно, кем действительно дорожишь. И ещё есть люди твоего круга. Слава был уверен — ни одному «цивилу», «нормалу» не понять, что по-настоящему значит «люди твоего круга». И всё же что-то сидело внутри. Беспокойное. Совесть в зачаточном состоянии? Что-то должно было остаться, он столько добрых книжек прочел. Черт. А может, просто отсутствие твердой перспективы? Хрен знает. Неудовлетворенность бытием. Говорят, маньяки хотят, чтобы их поймали. По крайней мере, те, которые пишут сообщения для полиции. Заигрывать с полицией Слава бы не стал. Ни за что. Много чести. Но иногда ему хочется помахать мирозданию рукой с зажатым в ней пистолетом. Случай выпадает как-то однажды. Заказ передают по телефону. В общих чертах. Слава валяется в постели. Он не пьян, но и не трезв, и вокруг него кошмарный бардак. Он находит ручку, но не находит ничего, на чем можно записать самую важную информацию. Какие-то базовые, отправные точки. Он роется на полках. Клиент нервничает. Из вариантов остается «Преступление и наказание» и собственная рука. Слава фыркает. Соулмейт, даже если и прочтет, наверняка ничего не поймет, а вот Федора Михайловича жалко. «Иван, Жорж, Нина, 30 тысяч, шкаф, психолог, Никита Крит» - выводит Слава на руке корявым почерком и наконец сбрасывает звонок. Какие все стали нервные, конспирологи хреновы. Ну что, вот тебе и задачка на вечер, прекрасная незнакомка. Развлекайся. Слава делает снимок надписи на свой телефон и ложится спать снова, потому что в голове нет ни трезвости, ни ясности, а для работы ему потребуется и того, и другого в избытке. Просыпается он пять часов спустя. И почему-то первым делом рассматривает свои руки в том тусклом свете, который пробивается через занавески. Ответа нет. «Ну и пошла ты», - думает Слава, рассматривая собственные каракули. Наверняка ему досталась какая-нибудь высокомерная стерва, из тех, что репостят себе записи из ванильных пабликов о том, что надо и не надо писать своим истинным. Гадость. Повезло, что они не знакомы. - И всё-таки интересно, она блондинка, брюнетка или рыжая? - спрашивает Слава у приоткрытого окна, за которым мрачно и серо. - Лысая, - дуновением ветерка отвечает ему промозглое питерское мироздание, но Слава его уже не слышит. Он удаляется в ванную, чистить зубы.