blind.

Патрик очнулся от импульсной боли, огнём разогнавшей кровь по венам, выбивающей воздух из легких и сознание из темного омута забытья. Она прошла так же быстро как и появилась, и парень почти расслабился, шумно выдыхая и пытаясь абстрагироваться от неожиданного пробуждения, но тут его настигла вторая, более сильная, почти грозящая предобморочным состоянием и агонией, волна боли, заставляя кривиться и протестующе хрипеть. Нельзя было сказать, что именно болит. Попытавшись отвлечься, Стамп обратил все чувства в слух, почти ощутимо «ощупывая» комнату: прямо над ухом раздражающе пикали приборы, слева, где-то рядом, скрипела чья-то кровать, было слышно прерывистое дыхание. В противоположном углу послышалось копошение, и вот уже край кровати Патрика прогнулся под тяжестью чьего-то тела. Наступила мучительная тишина, даже приборы, казалось, затихли в ожидании. - Патрик, - тишину резко прорезало его именем. - Патрик, ты же слышишь меня? Это далеко не то, что он хочет услышать первым после пробуждения, Патрик даже пытается произнести это в слух, но язык похож на наждачную бумагу - так же больно царапает верхнее нёбо, и из горла вырывается только сдавленное кряканье, Стамп закашливается. - Ох, мелкий, - у его губ тут же оказывается стакан воды, который парень сжимает деревянными пальцами, - как же ты так? Это точно голос Пита. Раньше бы Патрик узнал его из тысячи, но сейчас он звучит глуше обычного. Парень не знает, это у него вата в голове, или Вентц сам её наглотался. Он делает пару глотков воды, пытаясь вымыть всю дурь из головы, но она отдаёт асфальтовой сыростью и лишь сильнее сбивает с толку, заставляя мысли водить радужные хороводы прямо по веками. Круги неровные, грязные, и если бы Патрика попросили описать эпилептический припадок, то он бы нарисовал что-то подобное. Стамп делает ещё одну попытку, на этот раз удачную: - Пит, какого хрена происходит? - Патрик не сразу замечает, что глаза затянуты плотной марлей, не пропускающей даже малейшего лучика света. Темнота – один из его немногочисленных страхов, она обволакивает тебя, обманчиво-ласково оплетая тело и душу, а потом выпивает до последней капли крови, раздирая своими невидимыми клыками плоть, упиваясь ещё тёплой, морской кровью. Голос начинает предательски дрожать, мысли и слова путаются, и он осознает, что действительно не помнит ничего. - Пит, что произошло? Они были на концерте, наконец закончили тур, Патрик вернулся домой, где его ждала любимая девушка, у них был замечательный ужин, сногсшибательный секс, а потом заснул рядом с Элизой, чтобы проснуться в холодной палате с завязанными глазами и болью во всем теле. - Патрик, ты ехал на машине, - после небольшой паузы Пит продолжил. – Мы ехали на машине. И ты попал в аварию. Слушай, я правда точно не знаю, что с тобой, давай мы подождём доктора, и тебе все расскажут, ладно? Парень тут же почувствовал, как руки совсем ослабли, переставая удерживать стакан от его эфемерной стаканной смерти, вроде как, Вентц поймал его с глухим звуком. Поймал бы кто-нибудь Стампа так же, удерживая на волоске от смерти, давая хотя бы отдышаться перед пугающей реальностью. Возможно, Патрику нужно было услышать звон бьющегося стекла, как, своего рода, отрезвление, потому что в следующую секунду паника накрывает его с головой, заставляя шумно хватать ртом воздух, такой же обжигающе холодный, как и всё та же непонятная и горькая реальность, раскладывающаяся желчью на языке. - Попытайся его поцеловать, - откуда-то слева послышался детский голос, еле пробивающийся под слой паники, заложивший уши, - в фильмах такое обычно срабатывает. Если бы сознание Стампа не было затуманено шумом, похожим на звук льющейся воды, разбивающейся на мельчайшие капли, продолжающие издавать раздражающие звуки, он бы посмеялся, потому что кто вообще верит в эту чушь, которую насильно пихает нам в глотку телевидение? Возможно, он среагировал бы раньше, помешал бы Питу сделать то, что пришло в его (явно больную) голову, но в этот момент он дёргается, только почувствовав тёплое дыхание на губах. Похоже, он бьет Пита, который выпускает из рук злосчастный стакан, позволяя тому разлететься на мелкие осколки, так же как и паника Стампа рассыпается, оставляя после себя только мятное послевкусие. На осознание произошедшего уходит мучительная пара секунд, Патрик даже не заметил, как паника постепенно отступила, сменяясь почти звенящей тишиной, которая, на самом деле, была ничуть не лучше. Нарушая тишину, парень закашливается. - Пит, что, черт возьми, это было? Я, конечно, все понимаю, лучшие друзья и всё такое, но это уже слишком, заранее спасибо за понимание, - он зачастил, сбиваясь и задыхаясь, теряясь в своих чувствах, буквально захлестывающих его с головой. - Давай просто... вернёмся к теме моего пребывания тут. Потому что, знаешь, я действительно напуган, и ты мог бы, ну, знаешь, любезно рассказать хоть что-нибудь. Слышится прерывистый вздох Пита, после которого снова наступает секундная тишина, и Патрик уже её ненавидит всем своим сердцем. - Окей, что именно ты хочешь услышать? - голос Вентца звучит действительно глухо и устало, но сейчас парню плевать. - Ты попал в аварию, подушка безопасности не сработала и ты серьёзно приложился лицом. Я сам тебя вытащил, но мало что знаю, ну, про травмы. Ты всегда был таким правильным, Пат, так какого хуя ты не пристегнул ремень? И снова затянутое молчание, время которого Патрик тратит на осознание того, что он действительно не помнит, почему не пристегнул ремень. На самом деле у него складывается впечатление, что он не просыпался с той ночи с Элизой, и, возможно, стоит только посильнее зажмуриться, как он проснётся в тёплой постели под чирикание дерущихся воробьев и запахи кофе и коричного кекса. Парень и правда пытается посильнее сжать веки, стянутые всё той же непонятной марлей, но только вскрикивает от невыносимой боли, чувствуя, как тёплая и густая кровь медленно начинает пропитывать бинт. Сквозь вновь подступающую к горлу панику, Патрик слышит тихое «чёртчёртчёрт» Пита и скрип осторожно приоткрываемой двери, после чего женское сбитое, почти слившееся в одно слово, «какого-хуя-тут-происходит-вообще», и чувствует выстрел боли в руке, там, где игла протыкает кожу, вторгаясь в вену. А потом над его головой медленно смыкается удушающая тьма. *** Второе пробуждение оказывается ничуть не лучше первого, его просто выталкивает из сна в смесь боли и... пожалуй, ещё боли. Он думает, что если ему нужно будет каждый раз так просыпаться, то лучше не приходить в сознание вовсе. Глаза болят так, как будто кто-то медленно вонзает в них иглы, и Патрик так погружается в свои мысли, раскладывая страдания каждого органа по полочкам, что не сразу замечает лёгкого покачивания кровати, и, чёрт возьми, его куда-то везут. Все чувства просто кричат о неправильности происходящего, но все, что он может сделать – это слегка сжать непослушными пальцами клеёнку, на которой лежит. Сосредоточившись, он слышит противный скрип колёс, проскальзывающих по половому покрытию, и тихие разговоры людей, вдалеке слышен тихий смех, похожий на перезвон колокольчиков. Патрик отвлеченно думает, что так смеются только дети. Дети, у которых всё хорошо, которые знают, что их ждёт, и что перелом (или что там ещё у них может быть?) никак не повлияет на их жизнь. Он не уверен насчёт аварии. Остаётся небольшая надежда, которая слабо теплится в его груди, заметно успокаивая, но что, если у него какие-то серьезные повреждения? Он думает, что ему стоит подробно расспросить лечащего доктора, когда из мыслей его вырывает резкая остановка каталки, на которой он лежит. Патрик слышит приглушённые голоса людей, ощущает насыщенный запах лекарств и той кристальной стерильности, характерной операционным, так внезапно окруживший его. Неожиданно для себя он чувствует и панику, зарождающуюся поначалу в виде лёгкого волнения, где-то меж прутьев-ребер, волнительно трепещущую, словно маленькая птица, своими крыльями противно щекочущая его внутренности и оставляющая царапины на стенках грудной клетки. Но затем лёгкое волнение перерастает в нечто большее, тяжелое и угнетающее, плотным комком подступающее к горлу, оседающее в виде пепла где-то на внутренностях, терпкой горечью ощущающееся на корне языка. Паника волной разливается по всему телу, накрывая Патрика с головой, парализуя и не давая пошевелиться, лишая слуха и голоса, но тут мягкий и тёплый голос хирурга повторно возвращает Стампа к действительности, отгоняя тревогу. - Мистер Стамп, с Вами все в порядке? Не беспокойтесь, операция пройдет безболезненно, и вы и глазом моргнуть не успеете, как все снова придет в норму, - Патрик почувствовал, как врач по-доброму ухмыльнулся, так что Стамп заставил себя выдавить некое слабое подобие улыбки в ответ. Он не уверен, было ли это вообще похоже на улыбку, или же на оскал какого-нибудь психопата, потому что уголки губ его предательски дрогнули, оголяя зубы. - Если это будет как в прошлый раз, то я предпочту не моргать,- язык предательски отказывается работать, но Патрик обязан спросить. – Так какие у меня повреждения? Слышится бархатистый грудной смех и звук отодвигаемого стула, после чего доктор откашливается, похоже совсем не удивленный вопросом. - По своему профилю могу сказать, что у Вас множественные переломы рёбер и незначительные повреждения легких осколками. Я собираюсь поставить Вам пару штифтов для скрепления отдельных частей. Вообще, можно было бы обойтись и без них, но так выздоровление пойдёт значительно быстрее. Не думаю, что Вы хотите застрять тут надолго. - Штифты ведь из титана? Не хотелось бы обзавестись коррозией внутри, хотя, похоже, это уже произошло, - он медленно переваривает информацию, отвлеченно думая о деньгах и последствиях. - Разве я не должен сначала оплатить операцию? - Из титана, да, - хирург игнорирует последующую фразу, тактично отвечая только на вопросы. Он нравится Патрику. - Молодой человек, вызвавший скорую, уже полностью оплатил Ваше лечение. Везёт же некоторым с друзьями. Впрочем, возможно, он был слишком напуган, - доктор хлопнул в ладоши, заставляя Патрика вздрогнуть, и резко поднялся со стула. - Пора приступать. Есть ещё какие-нибудь вопросы, пока я не ввёл анестезию? Стамп продолжил молча лежать, дожидаясь, пока доктор приладит иглу, пока он начнёт чувствовать уже почти родную сонливость, и только потом в голову приходит странный, совершенно бесполезный вопрос, ответ на который был совсем не важен, но который ощущался почти физической потребностью. - Доктор, какое сегодня число? - прошептал парень еле шевеля неподвижными губами. - Ох, сегодня… Патрик не успел услышать. *** В этот раз, после пробуждения, Патрик думает, когда он уже будет бодрствовать больше двадцати минут за один раз. Ему хотелось бы окончательно проснуться от всего того, что успело с ним произойти за столь небольшой срок. Просто открыть глаза, стряхнуть с себя остатки этого жутковатого сна, приобнять тихо посапывающую под боком Элизу и, наконец, спокойно выдохнуть, радуясь тому, что не было никакой больницы, не было никаких операций, не было никакой аварии. И Пит. Пит спокоен, Пит в порядке, Пит рядом и все хорошо. Патрик непроизвольно мотает головой, отгоняя эти странные мысли. Это вообще должно его беспокоить? Хотя, Пит - его лучший друг, конечно это должно его беспокоить. Стамп беспокойно ворочается на больничной койке ещё какое-то время, размышляя. Все тело ломит после операции и упорного лежания в жутко неудобной постели, так что принять нужную позу представляется почти невыполнимой задачей. Время неумолимо идёт. Сколько Патрик уже лежит здесь, бодрствуя? Тридцать минут? Час? Может, два? Он утопает в собственных сомнениях и опять с головой погружается в свои мысли, снова и снова предпринимая попытку все вспомнить, все понять, блуждая в мрачных и душных лабиринтах воспоминаний, раз за разом перематывая все к моменту самого первого пробуждения, когда замечает, что дышать вдруг становится трудно, мысли начинают путаться сильнее, а мозг - бить тревогу. Все внутренности словно провалились куда-то вниз, обрывая связь с телом. Ощущение было такое, словно внутри Патрика целое скопление звезд-гигантов, сжавшихся перед взрывом сверхновой. Паника охватила Патрика, сжимая свои колючие когтистые лапы, пропитанные терпкой горечью, на шее парня, на его запястьях и стопах. Разум заволокла непроглядная тьма, а воздух вокруг словно стал плотнее, не давая пошевелиться. В ушах стоял пугающий звон, забивающийся в самые дальние уголки головы, хотя это не помешало Патрику расслышать отдаленный, но до боли знакомый детский голос. Он не мог разобрать ни слова, пусть что-то и подсказывало, что тот ребенок звучал обеспокоенно. Постепенно до парня начали доходить обрывистые призраки предложений, которые так усердно, немного обрывисто и странно, составлял подросток. Они звучали, как звонкое эхо, как металлофон, как пение синиц, и ощущались такими тяжёлыми и солоновато-горькими, полными напряжённого страха. - Патрик? Хэй, Патрик?.. Ты меня слышишь?.. Вот черт, - последняя фраза прозвучала даже в какой-то мере озлобленно. Патрик, словно в густом тумане, медленно повернулся в ту сторону, откуда доносился голосок. Его всего трясло, сердце в груди билось так, что становилось больно дышать. - Патрик, все будет в порядке... Послушай меня, - голос, судя по всему, принадлежавший на самом деле подростку, зазвучал уверенно и в какой-то мере даже успокаивающе. Разум Патрика пытался концентрироваться на обрывках фраз, позволяющих крепче схватиться за тонкие нити реальности. - Дыши. Патрик, сам о том не задумываясь, покорно начал выполнять незатейливое действие. Его дыхание было прерывистым и частым, но попытка выровнять его помогла, хоть и немного. - Что случилось? - взволнованный женский голос внезапно клином врезался в сознание Патрика. - Мелани, с тобой все хорошо? - этот новый голос показался парню неожиданно приятным, как и запах, который девушка на себе принесла, вовсе не больничный насыщенный запах лекарств, а аромат каких-то особенно интересных духов. - Со мной - да, а вот ему помощь не помешала бы, - Мелани не стала дожидаться дальнейших вопросов и быстро продолжила, - у него паническая атака, Эшли. Наверное, "Эшли" кивнула. Это, правда, совсем не беспокоило Патрика, больше всего ему сейчас хотелось бы просто наконец успокоиться. Но вдруг, к постепенно затихающему звону в ушах и остальным звукам вокруг, резко окружившим Патрика, примешался стремительный топот ног. Дверь в палату с резким скрипом и громким, почти оглушающим стуком открылась. Патрик почувствовал знакомый запах мела и меда, услышал громкое дыхание, напоминающее отдаленные раскаты грома.