Три мгновения

Гаю надоело. Ему надоел этот разговор. Неправильный, неуютный разговор, очень логичный и в тоже время абсурдный. И смущающий. Хуже всего то, что Гая невероятно смущал этот разговор. Нет, не так, его смущал Мак. Раздетый, с опущенными плечами, со щенячьи-потерянным и одновременно задумчиво-решительным взглядом. Словно он решал какую-то сложную задачу и не хотел верить в получающийся результат. Это было не правильно, такой Мак был не правильным. Хотелось изменить это. Хотелось подойти, тронуть за широкое плечо, погладить гладкую кожу, может быть, обнять, уткнуться лицом в светлые вьющиеся волосы, тронуть губами висок, пройтись по гладкой, как у ребенка щеке, до по-детски пухлых губ… Гай вздрогнул, поймав себя на этой, абсолютно неправильной и неподобающей Боевой Гвардии капралу мысли, и усилием воли заставил себя вернуться в разговор и попытаться подобрать аргумент для Мака. Но аргумент не желал подбираться. И Гай хотел уже как к последнему средству прибегнуть к цитате из Кодекса Отцов и покончить с этим бесконечным глупым спором, но тут Мак перебил сам себя, махнул рукой и крикнул: — Рада! Хватит спать! Гвардейцы проголодались и скучают по женскому обществу! К огромному изумлению и необъяснимой (Хотя нет, почему необъяснимой — служебная тайна, массаракш! Когда же Мак научится серьезно к этому относится?!) досаде Гая, из-за ширмы послышался голос Рады: — А я давно не сплю. Вы тут раскричались, господа гвардейцы, как у себя на плацу. — Ты почему дома? — гаркнул Гай. Он был смущен и зол, будто сестра могла прочесть его мысли. Рада, запахивая халатик, вышла из-за ширмы. — Меня рассчитали, — объявила она. — Мамаша Тэй закрыла свое заведение, наследство получила и собирается в деревню. Но она меня уже рекомендовала в хорошее место… Мак, почему у тебя все разбросано? Прибери в шкаф. Мальчики, я же просила вас не ходить в комнату в сапогах! Где твои сапоги, Гай?.. Накрывайте на стол, сейчас будем обедать… Мак, ты похудел. Что они там с тобой делают? — Давай, давай! — сказал Гай. — Разговорчики! Неси обед… Она показала ему язык и вышла. Гай взглянул на Мака. Мак смотрел ей вслед со своим обычным добрым выражением. На секунду ему стало обидно, что Мак переключил внимание на Раду. И захотелось снова в казармы, где Рады не было. Захотелось на залитый светом плац, где можно было не только маршировать и, по выражению Рады, орать, но бороться и чувствовать рядом, очень близко сильно тело друга. Где Мак всецело принадлежал ему. И где не велись неуютные, неправильные разговоры, вызывающие ненужные неправильные мысли. — Что, хороша девочка? — стараясь выкинуть из головы чушь, с усмешкой спросил Гай и испугался: лицо Мака вдруг окаменело. — Ты что? — Слушай, — сказал Мак. — Все можно. Даже пытать, наверное, можно. Вам виднее. Но женщин расстреливать… женщин мучить… — Он схватил свои сапоги и пошел из комнаты. Гай посмотрел ему вслед и уже не скрывая злости со всего маха стукнул кулаком по краю раскладушки. Массаракш! Вот ведь способности у человека! Иногда Гаю казалось, что Мак действительно может вывернуть мир наизнанку. Просто потому, что так получилось. Мозги Гай он, кажется, уже вывернул. Массаракш! Тридцать три раза.