Новый Мир

Одна из моих однокурсниц - уйгурка - рассказала мне как-то, что по мусульманским поверьям душа умершего человека находится в этом мире сорок дней. На сороковой день родственники умершего справляют небольшие поминки, после чего душа улетает. Могилу копают глубокую с отдельной небольшой комнатой. Они верят, что после погребения к усопшему придут ангелы Мункар и Накир, чтобы допросить и определить, как он будет ждать «дня воскресения» - в радостях или муках. В зависимости от прожитой жизни умершего, они появляются в разных обличьях. К плохим людям, которые грешили, они приходят с уродливыми лицами, запугивая до смерти. К людям, которые достойно прожили отведенный им срок, они приходят в обличье добрых друзей. *** Вскоре гроб опустили, похороны подошли к концу, и люди тихо разошлись кто куда. Маме стало плохо, и сестренка с отцом отвели ее к машине. Женя стоял на том же месте, не двигаясь, как статуя. Мой друг отсутствующим взглядом смотрел сквозь меня, он не мог меня, конечно же, видеть. Вскоре, когда вблизи никого, кроме него не осталось, он позволил себе заплакать. Я смотрел, как из его глаз большими каплями вытекают слезы, как он старается стереть их тыльной стороной ладони. - Мне больно на тебя смотреть, Женя. Пожалуйста, не плачь, - сказал я. Мои слова больше не слышны для него. Меня больше не существует. Я видел свое тело, даже одежду, в которую был одет. Я даже мог потрогать белую рубашку, которая была на мне, джинсы, кеды. Сам для себя я был вполне реальным, живым. Само осознание смерти не чувствовалось. Все казалось мне шуткой или же затянувшимся ночным кошмаром. Нереальным было лишь то, что я проходил сквозь все материальное. Как воспринимать окружающее? Мне кажется, будто я сошел с ума. - Вернись, - шептал Женя, - не бросай меня. Я не хотел, Женя, не хотел причинять тебе столько боли. Твоя скорбь лишь ранит меня. Вот бы просто исчезнуть, не существовать, чтобы никогда не видеть тебя таким. Склонные к суициду люди обычно предполагают, что было бы неплохо, чтобы на их похоронах все поплакали. Они просто хотят такой день, когда все будут говорить: «Какой же она хорошей девочкой была!», «У этого парня, наверное, было столько проблем, а мы не замечали». Хотят слов сочувствия, признания. Но если подумать, разве они нам нужны? Я бы даже умер снова, только бы не видеть, как ты плачешь, Женька. Я попытался коснуться его плеча. - Не трогай его, - сказал тоненький детский голосок. – Тебя совсем недавно похоронили, ты еще не совсем понимаешь, что умер. Он может почувствовать тебя. Я обернулся и увидел девочку в белом летнем платьице. Она сидела у подножия надгробия в виде маленького взлетающего ангела. Это ее надгробие, как-то сразу понял я. - Чем чаще будешь воздействовать на мир живых, тем быстрее исчезнешь. Она не смотрела на меня, а я в недоумении смотрел то на Женю, то на нее. - Ты бестелесная энергия. Раньше твое тело могло получать и распределять жизненную силу, но теперь у тебя его нет. В конце концов, ты все равно истратишь свою душу, как все до тебя. - А что будет потом? – немного охрипшим голосом спросил я. С каждой секундой становилось всё более жутким, чем я ожидал. - Не знаю. Я лишь видела, как растворяются души, исчерпав себя. Она все смотрела куда-то вдаль, сосредоточенно выискивая что-то у ворот кладбища. Я решил, что девочка не очень-то настроена на разговор со мной. Да и я, в общем, тоже. Женя еще долго проплакал у моей могилы, а я все так же стоял рядом с ним. - Подожди еще немного, - говорила девочка, - скоро ты привыкнешь. Я подошел к ней и сел рядом. На надгробии красивом шрифтом было выгравировано «Анджела Эмиль 1996 – 2007». - От чего ты умерла? - Болезнь Вильсона. Анджела на вид была не очень дружелюбной. Видимо, не хотела рассказывать что-то о себе. А я нашел в ее лице спасителя, потому что больше не мог смотреть на Женю. Мне нужно быть сильным, но сейчас я слишком потрясен. Мы сидели на зеленой траве под тенью ивы. Стало как-то очень тихо. Жутко на кладбище, даже если ты мертв. - Это врождённое нарушение метаболизма меди, - поясняла девочка, - из ста лишь один может заболеть этой штукой. Мне не успели пересадить кусочек печени моего отца. - Это было страшно? - Не то слово, - вздохнула она. – А ты на самолете разбился, да? - Ну. Но я хотя бы умер быстро, даже испугаться не успел. - Тебе повезло. А мой папа теперь себя винит в моей смерти, не приходил даже на похороны. - Сходи к нему сама. - Нет, - она помотала головой, - он должен простить себя и прийти сам. - Три года ждешь? - Два и семь месяцев. - Ясно. - Твой друг уходит, - Анджела дернула подбородком в сторону моего гроба. Да, Женя действительно уходил. Медленным слабым шагом направлялся в сторону восточных ворот, обтряхивая руки и черный костюм. - Я пойду, - кивнул я ей на прощание. – А ты тут и ночью сидишь? - Ну да. Бояться нечего, мы не можем навредить друг другу. - Возможно, я еще приду сюда. - Как хочешь, - пожала плечами девочка. – Я буду тут. Затем я пошел за Женей. Я шел справа от него таким же медленным шагом. Было в этом что-то привычное, будто я и вовсе не умирал. Посмотрев на Женю, я невольно вспомнил время, когда мы были еще маленькими детьми. Он был щуплым, низким и застенчивым малышом. На дзюдо его отправил отец, чтобы сынишка стал более уверенным в себе, но не прошло и месяца, как Женя перестал туда ходить. На одной из тренировок, когда мы бегали вокруг зала, кто-то случайно ударил его локтем в бровь. Сначала было просто легкое покраснение, а на следующий день вокруг глаза появился приличный синяк, после этого мама Жени запретила ему посещать секцию дзюдо. Но теперь он совсем изменился, прямо как в сказке «Гадкий утенок». Мы с ним одного роста, хотя, я выше на пару сантиметров. У него золотистые кудрявые волосы, сбритые под однёрку виски. Тоненькое черное кольцо обрамляет васильковую радужку глаз. Светлая нежная кожа будто светилась. Он очень красивый парень. Жене много раз предлагали работу в модельном агентстве, но он всегда отказывался. В компании наших друзей он был самым бедным и умным, ему не нужно было это фальшивое позерство. Да и не общался он особо с людьми из тусовки. Ходили мы в «Чукотку» или в «Корову» раз в неделю, по субботам. Он не любил эти заведения, потому что детки мажористых родителей чуть ли не ночевали там. Только сейчас я понял, что он, возможно, ходил в эти места лишь ради меня. Мне так стыдно за себя. Хотя, было еще двое близких друзей, которых Женя мог хоть как-то терпеть. Алихан и Полина. Они неплохие ребята, только Полина отличалась любовью к выпивке и немного вульгарным поведением. Женя таких не любил, а к Полине просто привык. Они когда-то учились в одной средней школе, и отделаться от нее было тяжеловато. Мой друг встал у дороги и вытянул руку. Старый потертый «мерс» тут же остановился. - Ленина-Калинина. - Сколько? – прокряхтел пожилой казах. - Четыреста, сойдет? - Садись. Он сел на переднее место, рядом с водителем. Я захотел сесть в машину вместе с ним, и тут же оказался на заднем сиденье. Водитель поглядывал на Женю, наверно потому, что у того глаза были заплаканными и опухшими. - Кого хоронил, балам (прим. автора: перевод с казахского «сынок»)? - Друга, – сдавлено ответил Женя. Его глаза снова наполнялись слезами. - Ну-ну, - погладил его по плечу старик, - не плачь. На все воля Аллаха, мы ничего не можем сделать. - Я не успел сказать ему одну очень важную вещь. - Он тебя слышит, балам. Он будет рядом и все поймет. Я благодарен этому старику. Этими словами он выразил все то, что я так хотел сказать Жене. Когда мы вошли в квартиру, моего друга тут же встретили его родители и две сестренки-близняшки. Девочкам всего месяц назад исполнилось шестнадцать. Вика собирается поступить в лингвистический колледж, а Марина в архитектурный, прямо как я. Еще есть Олег, который женат и живет отдельно. - Женечка, - жалобно протянула Наталья Михайловна, - ты как? Она обняла сына, как и две его сестренки. Они все очень любили меня, для них моя смерть была настоящим ударом. Вся семья Жени, кроме Олега, была на моих похоронах, просто вернулись они раньше, чтобы дать возможность ему побыть одному. - Мам, пап, - бормотал Женя и отстранился от них, - мне больше нечего терять, поэтому хочу вам в кое-чем признаться. Они непонимающе смотрели на него. Сергей Николаевич подошел к своей жене и обнял ее за плечи. Я сразу догадался, что хочет сказать Женя. - Не говори! – кричал я. - Дело в том, что я с десяти лет люблю Руслана. - Мы знаем, дорогой, - как-то робко проговорила его мама. – Вы же были как братья. Наталья Михайловна отказывалась принять действительность, а вот Сергей Николаевич сразу все понял. Глаза его как-то странно потемнели, а руки сжались в кулаки. - Я люблю его уже одиннадцать лет, - бесцветно заявил Женя. Мать побледнела, а отец готовится ударить его. Я встал перед ними, защищая друга, раскинув руки. - Не бейте его, пожалуйста! Но кулак Сергея Николаевича прошел сквозь меня и ударил Женю так, что он отлетел к входной двери. - В моей семье не может быть пидорасов! – прокричал его отец. - Одумайся, сынок, - взмолилась мать, - ты будешь гореть в аду. Наталья хотела взять его за руку, но муж ее остановил, резко перехватив ее. Двух дочек, которые тихонько стояли подле брата, отец дернул себе за спину. - Проваливай, - прошипел он, - собирай вещи и больше не возвращайся! Я все так же с раскинутыми руками стоял, пытаясь защитить Женю. Беспомощность охватила меня. Я очень уважал Сергея Николаевича, но сегодня его авторитет в моих глазах разлетелся на мелкие кусочки. Не ожидал такой ненависти от человека, которого полжизни восхвалял. Маленьким мальчиком я мечтал о таком отце, как он, а сейчас очень хочу его ударить, чтобы он почувствовал ту боль, которую причинил своему сыну. Но даже если бы я мог ударить, ему не будет так же плохо, как Жене. Мой друг, как побитая собака, прошел сквозь меня в свою комнату. Его сторонились, словно он болен какой-то заразой. Я не посмел пойти за ним, так я был ошарашен. Никогда не думал, что его добрые родители на такое способны. Через десять минут Женя с дорожной сумкой и кожаным портфелем наперевес вышел из комнаты. Он переоделся в светлые джинсы и синюю футболку, которую носил исключительно дома. - Я всегда знал, что вы не поймете. - Закрой свой грязный рот, содомит, - процедил сквозь зубы Сергей Николаевич. – Я больше не желаю тебя знать. Женя не плакал. Лицо его застыло. Мы просто вышли из квартиры, и пошли к остановке. Там он купил пачку сигарет и закурил. Затем он достал телефон из заднего кармана джинсов и набрал чей-то номер. - Полина, - тихо говорил Женя, - пустишь меня пожить? Что же будет с моим другом? Я чувствую себя ответственным за происходящее.