Упрямое сердце. Новая жизнь.

Он вспоминал свою первую любовь, и ему казалось, что сейчас он любит едва ли не сильней, чем тогда. С удивлением он ощущал что-то доселе неведомое, и кололо смутное чувство вины перед погибшей любимой… Теперь у него была Зима. Его Зимушка… Выстраданная, безумная, запретная мечта, ставшая явью. Эта девушка заставляла его чувствовать себя так, как он и не думал, что такое когда-нибудь с ним еще будет. Он не знал, что после всего пережитого еще способен так любить… А теперь в груди пылало, бушуя, неистовое пламя… и сталь шипела и плавилась, и он сгорал, сгорал безнадежно и мучительно. Все его существо плавилось, так сильно он хотел любить ее, сделать своей и самому принадлежать ей без остатка… Чего ему стоило сдерживаться и не трогать ее лишний раз, знал только он. Там, у озера, она застала его врасплох. Пробила оборону, ошеломила неожиданным натиском. Он был как никогда близок к тому, чтобы сдаться, уступить, откликнуться на ее горячий требовательный зов, утонуть с головой, сгореть дотла вместе с ней… Но он не мог. Он дал себе слово ждать. И вот осталось всего несколько дней… Пришел вечер накануне свадьбы. Они почти не виделись с ней с утра. Она была занята предсвадебными хлопотами, да и у него своих забот в крепости хватало. Он готовил ей подарок, заботясь о том, чтобы суженая не прознала раньше времени. Они даже не разговаривали почти, но каждый ее взгляд говорил ему без слов то, что он и так знал, и готов был сам говорить ей без конца… Он ступил на первую ступеньку всхода и услышал, как наверху хлопнула дверь. Послышались знакомые, легкие и быстрые шаги — она сбегала вниз, торопилась, видать, по каким-то делам. Хозяюшка моя славная, — тепло подумалось ему. Через краткое мгновение они встретились и чуть не столкнулись. Она явно не слышала его поступи и остановилась на бегу, тихо ахнув и вскинув руку к груди, видно, от испуга, не то от неожиданности. Он смотрел на нее в темноте и думал только об одном — уже завтра… Завтра он сможет без конца целовать эти губы, и ямочки у ключиц, и… Охолонь, — очнувшись, приказал он себе. Право слово, не юнец же. Шагнул к ней, взял осторожно за руку, нагнулся поцеловать… И вдруг в последний миг передумал и коснулся губами щеки, ища избежать искушения. Вотще. Вдохнул тонкий травяной запах, шедший от прядки ее волос, выбившейся из-под платка, и тело немедленно заныло, отозвалось жгучим желанием, и он ничего не мог с этим поделать… Сжал легонько ее теплую ладошку в своей, и само собой вырвалось то, о чем думал: — Завтра… Более не медля, шагнул сразу через две ступеньки и ушел. Это было бегство. Самое настоящее, поспешное и бесславное. Но что было делать, если только так он и мог спастись от нестерпимой хоти обнять ее, прижать к стене прямо там на всходе и зацеловать до беспамятства, до сбившегося дыхания и шума в висках?..