Разные

       И без того чуткий сон нарушили стоны. Роза тяжело вздохнула, перевернулась на другой бок, толкнув спящего рядом Джона.        Стонать он не то, что не прекратил, вместо того стал разговаривать — громко, сбивчиво. Роза села на постели, отчаянно протирая глаза. Прислушалась. Забыла, как дышать.        — Райан, поворачивай! Беги! Беги! Осторожнее, там же мина, ты подорвешься, Райан!        Прежде чем Роза успела что-то предпринять, он вскочил на кровати, закрывая руками голову. Раскачивался, как человек, переживающий кораблекрушение. Кровать под ним ходила ходуном, жутко скрипя, хотя раньше Роза ни разу не замечала, что она скрипит. Он не просто дрожал, его била лихорадка, судороги такой силы, что Розе пришлось схватить его за руку, чтобы прекратить этот ужас, или облегчить хоть немного.        — Оно взрывается! Оно все взрывается! — сцепив зубы, простонал он, впервые посмотрев на нее. Он смотрел, но не видел.        Роза бы испугалась, если бы не то, что от нее требовалось ему помочь. Это было единственным, о чем она сейчас способна была думать. Сжав до боли его дрожащую руку, Роза осторожно подвинулась ближе,        — Джон!        — Беги в убежище, беги! — кричал он, отталкиваясь от нее и махая руками. — Беги быстрее!        — Джон!        Что она могла сделать, маленькая, хрупкая девушка, с сильным мужчиной с приступом военного синдрома? Роза не имела понятия. Она только сильнее прижалась к нему, кладя голову на острое плечо, и стала шептать в ухо:        — Джон! Ты здесь, ты дома. Со мной! Ты дома!        Он все еще был далеко от нее — взглядом, а главное, душой. Война, все это время разворачивающаяся в его памяти, в его голове, пришла в их дом. Она так и не отпустила его, не оставила в покое.        — Джон!        Она видела, что он плачет, аккуратно гладила колючие щеки, собирая горячие слезы. Теперь он перестал шататься, сжавшись в комок, лег на ее колени, уткнувшись в них носом, зарывшись лицом. Теперь его била конвульсивная дрожь, а дыхание было горячим, прерывистым, тяжелым.        — У меня внутри все болит, мама, — судорожно вздохнул он, — все внутри болит. Лучше бы я умер в этом госпитале.        Ох. Роза очень бы хотела помочь. Пожалуй, она хотела бы этого больше всего на свете. Не могла сейчас даже вспомнить, чтобы когда-нибудь хотела чего-нибудь так же сильно, как попробовать помочь ему. Но что ей оставалось делать, если он был не с ней, не здесь, а в своем прошлом?        Малыш Лакки, от которого не было слышно ни звука еще секунду назад, сунул пушистую мордочку в спальню. То ли почувствовав царящие в комнате напряжение и страдания, то ли от того, что хотел получить очередную порцию ласки, он заскулил, просясь на кровать. Пожалуй, в любой другой ситуации, Роза бы этого не позволила, но не сейчас, когда на ее коленях был один большой испуганный ребенок, еще один, маленький и пушистый, ничего не испортил бы.        Лакки, заметив, что что-то не так и покрутив головой, кинулся лизать Джону щеки, поскулив. Еще секунду назад плотно сжатая в кулак рука Джона, немного расслабилась, зарылась в мягкую шерстку, поглаживая щенка. Спустя еще несколько минут, Джон повернул голову и посмотрел на нее — воспаленным взглядом, но в котором уже читалась ясность.        — Прости — кивнул он, признавая свое поражение, и укладываясь на подушку, — я тебя очень напугал? Я не хотел.        — Я испугалась, но не приступа, — ответила Роза поспешно, — я боялась, что ты не вернешься, и что я тебя потеряю.        Он сел, протерев красные воспаленные глаза.        — Теперь у меня такое не часто случается. Раньше было постоянно. Почти каждую ночь, я не мог спать. Иногда даже днем были длительные приступы.        — Ты лечился?        — Со мной работал реабелетолог и военный психолог. На протяжении трех лет. Прописывали таблетки, разные, пробовали экспериментальное лечение и арт-терапию. Видимо, это — максимальный результат, которого удалось достичь.        — Но мы живем вместе уже несколько месяцев, а приступов не было. Ты иногда неспокойно спишь, но, если беспокоиться об этом, тогда половину населения планеты стоит отправить к психологу.        — Да, — кивнул Джон, поцеловав ее горячую ладонь, — с тех пор, как ты пришла ко мне, как мы начали встречаться, а потом и жить вместе, не было ни одного приступа. Они не были резкими, а, когда я чувствовал их возможность, (уже научился ее чувствовать), блокировал таблетками. Я почти поверил в то, что это прекратилось окончательно, но — нет.        Он разочарованно вздохнул, разведя руками, и зарылся пальцами в пушистую шерсть катающегося на спине щенка.        — И на что это похоже?        — На барабанный бой. У меня в голове барабаны стучат. Четырехтактный ритм. Ненавижу эту мелодию. Все бы отдал, чтобы она перестала меня преследовать, но, видимо, это — неосуществимая мечта.        — Чем я могу помочь?        Взглянув на нее, Джон улыбнулся и ласково погладил ее по щеке.        — Ты уже помогаешь. Но я буду благодарен, если ты принесешь мне таблетки. И чашку чая. Пожалуйста.        Она кивнула и вышла. Через несколько минут вернулась с таблетками в руке (уже знала, что он пьет сразу по две) и чашкой чая. Сев рядом, протянула чай ему.        Джон вцепился, поглощая чай огромными глотками. Выпив все, поставил кружку на прикроватную тумбочку и снова лег, приглашая ее присоединиться.        Роза юркнула к нему в объятья, аккуратно перекладывая уснувшего Лакки на коврик на полу. Быстро поцеловав Джона в шею, она крепко обняла его, потрепав его по волосам и улыбнулась.        — Как ты? Легче?        — Да, немного. Хотя бы боль в голове почти прошла. Я иногда выпиваю. Водку. Совсем немного. Больше трех рюмок мне нельзя, это может вызвать приступ. Когда мне очень плохо, другого выхода не остается. Я никогда не перехожу черту, но, на всякий случай, попрошу тебя, чтобы ты никогда не позволяла мне пить больше. Иначе будет беда. Не позволяй мне пить. Пожалуйста.        — Хорошо.        — Угу.        О, она уже знала этот отрешенный тяжелый взгляд, мелькнувший в его глазах. Ласково погладив его по руке (которая, почувствовала, напряглась), она спросила:        — Что такое? Что-то болит?        — Нет, просто думаю.        — О чем?        Он снова посмотрел на нее, капитулирующе вздохнул.        — Я думаю, Роза, может быть, все те, кто против наших отношений, не так уж и не правы. Может быть, тебе было бы лучше, если бы мы не встречались и вообще не познакомились.        Роза нахмурилась. Почувствовав ее напряжение, Джон пригвоздил ее к подушке, положив руку на плечо.        — Послушай, ты же сама много думала об этом. Я готов сделать все, что угодно, чтобы ты была счастлива, но тебе придется мириться с этими приступами и с войной, которая, очевидно, никогда не отступит, для меня не закончится. Вот что означает жизнь со мной, Роза. И это не то, чего ты заслуживаешь. И не то, что я бы хотел тебе дать.        — Милый, — она легко провела пальцами по его щеке, — это то, что есть. Часть тебя. И я ее принимаю.        — Да, но ты можешь устать. А я не хочу, чтобы так случилось. Сознание того, что я тебя мучаю, меня убивает.        — Я тебе говорила, что ты слишком пессимистичен? — продолжая улыбаться, спросила Роза. — Нельзя смотреть на жизнь как на мглу. Она тебя и поглотит в результате.        — Но это проблема. И большая. Ты же понимаешь.        — Да, и ты теперь не один. Значит, и решать тебе ее не одному.        Джон капитулировал. Улыбнулся. Закрыл глаза, подставив лоб для поцелуя. Роза уткнулась лицом в его шею, щекоча жарким дыханием.        — Давай поспим еще немного. Только четыре утра.        — А Лакки? Его скоро нужно будет выгуливать.        Роза слегка перегнулась на постели, взглянув вниз. Малыш продолжал сладко сопеть, свернувшись клубком.        — Думаю, он тоже решил вздремнуть пока. И мы поспим.        — Сладких снов, цветочек.        — И тебе.