Самайн

Состарилась Осень, не смотрит она, Как снег меж камнями чертит письмена, Как реки скует ледяная кайма, - Так Осень уходит, ее легкий след заметает Зима. Нарния – другой мир, отличный от Англии с ее порядками, войнами и легендами, но в ней хватает своих порядков, своих войн и легенд. Питер как-то делится с братом и сестрами: говорят, раньше в холмах Британии, когда она еще не была Англией, жили боги, духи и эльфы, а потом ушли куда-то, и холмы стоят пустые. Эдмунд скептически спрашивает, где он такого наслушался, а вот Сьюзан выдвигает предположение, - и младшенькая ее поддерживает, - что, может быть, они ушли в другие миры. Вот в Нарнию, например. И принесли сюда свои древние праздники, - заканчивает мысль Питер. В ночь Самайна вся Нарния светится кострами. Здесь, в отличие от английского Хэллоуина, нет традиции ходить по домам и выпрашивать сладости, да и само название «Самайн» смутно вспоминает Эдмунд из прочитанной когда-то не слишком понятной книги. Сами нарнийцы зовут его Началом зимы, но юные правители узнают празднества, виденные в деревне еще в родном мире. В самом начале ночи напротив Каменного стола складывают несколько огромных костров, которые зажигают короли и королевы. Когда пламя вздымается выше самого рослого кентавра, начинает формироваться длинная цепь нарнийцев, которая, двигаясь, завивается в сложные узоры вокруг этих костров. В ней рука об руку могут идти гном и дриада, фавн и немолодая барсучиха, говорящий медведь и маленькая королева, и никому не покажется это странным. Потом дриады и речные наяды затягивают длинную песню, в которой и хруст первого снега, и шорох опавшей листвы, и тяжесть зрелых колосьев, и сладость подмерзшей рябины, и хрусталь первых льдинок в ручьях. Так умеют петь только они. На празднике Начала зимы не пьянствуют, и фавны, не выходя из живой ленты, включаются в их пение голосами многих свирелей и флейт. Как никому не сравниться в пении с нимфами, так никому не сравниться с фавнами во владении духовыми, а все вместе заставляет остальной народ застыть и завороженно слушать – эту музыку можно услышать только раз в году. Даже языки огня приостанавливаются, смолкают и не трещат, чтобы послушать. Только когда Великая песнь Конца осени смолкает, все приходит в движение вновь, живая лента рассыпается на деревни, кланы, стаи, и каждый кладет в медленно прогорающие костры что-то, чем можно отблагодарить уходящую осень – яблоки, ягоды, караваи хлеба, льют самое последнее – самое вкусное – молодое вино, которое не убрали в погреба созревать. Короли и королевы торжественно ставят в самом центре между кострами большой котел пшенной каши на меду и с ягодами, - нести его помогают несколько барсуков и фавнов, и каждый в очередь зачерпывает этой каши прямо в рот, передавая внутри семей и кланов большие ложки. После этого, когда каждому достается ложка каши, котел с оставшейся кашей укрепляют в земле, и вся Нарния расходится к своим жилищам. Спустя несколько часов из башен Кэр-Параваля можно увидеть, как мерцают живым светом огни. Каждый род жжет свой большой костер, чтобы помянуть умерших, и вокруг этих костров в темноте можно увидеть, как к живым, плывущим в медленном танце или стоящим вокруг, присоединяются призрачные тени. Питер, Сьюзан, Эдмунд и Люси, чья семья осталась в другом мире, присоединяются к костру, который разводит мистер Тумнус, и до глубокой ночи стоят возле него, греют руки и тихонько переговариваются с ним и между собой. Когда Люси и Эдмунд начинают откровенно зевать, старшие с тихими смешками отводят их спать на заранее обустроенные лежбища – одно для королев, другое для королей. В доме мистера Тумнуса тепло и уютно, и младшие правители мгновенно засыпают, а Питер и Сьюзан еще некоторое время сидят около затухающего костра, прежде чем присоединиться к ним. Фавн же не спит почти до рассвета – в Ночь начала зимы ему есть, кого вспомнить и кому положить возле костра старую деревянную ложку с горсткой каши на дне.