Без орла

Новый раб был невысок ростом, коcтист лицом и смотрел зверем. Марк смутно помнил, как вчера, на арене, почему-то мысленно сравнивал его с волком. Сейчас бритт больше казался, похожим на шакала. Хотя… Эска глаз не поднимал, но желваками играл под его пристальным взглядом. Нет, все-таки волк. Шакалы питаются падалью, а при этом - спиной лучше не поворачиваться, загрызет. Сам потом убьется, из-за нарушенного обещания, но такова внутренняя природа. Личный раб… и что с ними делают? - У меня никогда не было личного раба,- тут же озвучил свои мысли Марк,- я не знаю, что с ними делают. Скулы у Эски вспыхнули, челюсть напряглась. - Но у меня были солдаты в подчинении. Эска, не сдержавшись, метнул в него колючий взгляд. Марк усмехнулся. Эска опять потупил глаза. Линия спины,- как натянутая изо всех сил веревка, опасно прямая и вибрирует от натяжения. Марк, присматриваясь к нему в первый вечер, видел, как тот себе на горло наступал, пытаясь соответствовать своим же критериям, которых он придерживался, принеся ему клятву. Но слишком много ограничений сразу. Он был как волк, добровольно загнавший себя в капкан. Ему перебило зубьями лапу, а он сидит и терпит, но вот-вот и отгрызет себе лапу, чтобы убежать в леса и там истечь кровью. На свободе. Остальные рабы были невидимой составляющей его жизни. Как мебель, как распахнутая в душный день дверь для сквозняка. Удобно, естественно, незаметно. Не заметить Эску было не реально. Казалось, что его присутствие наполняло комнату, выстраивало нервным строем каждую частичку воздуха, каждую пылинку, чтобы резонировать , просачивающимся сквозь него напряжением. Но первой ночью, когда Эска, как сторожевой пес, молча, устроился спать у двери, Марку стало спокойно. Рациональной, разумной мысли о том, что Эска может прирезать его во сне, не приходило, наоборот, крепла уверенность, что он загрызет любого вошедшего, посмевшего нарушить марков сон. Утром Эска сделал шаг в его сторону, - Марк надевал тунику, но легкое движение головы в отрицательном жесте, и он замер у двери. Вечером Марк тоже отказался принять помощь в снятии одежд. Он мог справиться с этим сам. А вот сандалии, которые перед сном слетели с ног, будто они были смазаны маслом, видимо, слабая шнуровка за день совсем разболталась , теперь являлись камнем преткновения. Он еще решал, хватит ли у него сил перетерпеть упражнение «вынужденный наклон к полу и удержание тела в позе, которая усилит боль в ноге», а Эска уже сел перед ним на одно колено, и сноровисто принялся шнуровать сандалию на здоровой ноге. Марк только приоткрыл рот, чтобы возмущенно фыркнуть, еще сам не зная что, как Эска сверкнул в него глазами: - Это - моя работа. Марк поджал губы. Руки Эски замерли у стопы, почти не касаясь. - Как помогать надевать доспехи. Марк, подумав, кивнул. И Эска продолжил шнуровать. Сильно, но не туго. Идеально. Вторую ногу бритт шнуровал осторожнее, поглядывая на лицо Марка, высматривая отблески возможной боли от его манипуляций. Эска осмотрел результат своих действий, удовлетворенно кивнул, поднялся и добавил. - И ты бы сам не справился. Марк, было вскинулся, а потом усмехнулся, оголив зубы. Вот ведь, поганец, умеющий говорить неудобную правду. Марк бы справился, но криво, косо, ненадолго и, покрывшись обильным потом от затраченных усилий. Вместо того, чтобы огрызнуться, он попросил большей помощи. - Подними меня Эска обхватил его за запястье и потянул наверх, легко поставив немаленький марков вес на ноги. Сильный. Марк огляделся. Палка, из-за усталости небрежно кинутая на пол перед сном, наверное, закатилась под кровать. Марк тяжело, больше необходимого, облокотился на эскино плечо. Проверял выносливость. Эска не дрогнул ни лицом, ни телом. - Вперед и направо. Маршрут ты знаешь. Пока я буду там, найди палку. Около недели они, как собаки, принюхивались друг к другу. Разрабатывали привычную рутину, удобную для обоих. Дни стояли непривычно солнечные, и даже когда вязкие фиолетовые или густые синие тучи вдруг покрывали небо, через них, как через решето, все равно просеивался солнечный свет. Марк любил сидеть в саду днем и подставлять ему, успевшую побледнеть за короткую службу в британии, кожу. Эска, фундаментальной тенью, стоял за спиной. Марк начинал привыкать к его постоянному, ненавязчивому, но ощутимому присутствию. На ночь Эска, уже привычно омыл ему ступни. Марк снял браслет, подвеску, вытянулся на кровати, не чувствуя, чтобы постель смыла дневную усталость. Наоборот, тело напряглось в ожидании боли. С утра он уже предчувствовал вечерний ливень. Черные и фиолетовые тучи гуляли по небу не просто так, теперь они собрались в кучу, чтобы обрушить на землю толщу воду. Тело в ожидании сильного дождя ощутимо ломало еще днем. А теперь Марк вообще не мог заснуть: мышцы тянуло по всему телу, нога судорожно пульсировала болью. Он хмуро смотрел на гнущиеся от порывов ветра деревья, пытался вспомнить, как лечь поудобнее, но в прошлый раз его благословенно отпустило сознание. Эска ворочался у двери. - Спи,- глухо произнес Марк. Времени уже прошло много. Воздух сгустился . Марк отчетливо почувствовал каждую кость в ноге. Траву пригнуло к земле, ветер предупреждающе завыл, треснула громом молния, и, наконец, сильные капли забарабанили по земле, увеличивая и увеличивая ритм ударов. Марк повернулся на спину, стиснул зубы, чтоб они не стучали, натянул повыше тонкую ткань одеяла и крепко стиснул ее побелевшими пальцами. У двери опять зашуршало, потом затихло, потом у его кровати появился Эска с теплой шкурой в руках. Он накинул ее на Марка, окутал ею до самого подбородка, подоткнул края. - Вина,- прошептал Марк. и Эска опять исчез. Вот только что он был тут, вот его нет, а вот Марка уже поят из чаши, потому что у него самого слишком дрожат руки. Марк присел, чтобы пить, Эска тут же окутал его второй шкурой со спины. -Мешаю спать?- чуть клацая зубами, спросил Марк. -Стучишь, как дятел Марк усмехнулся, поясницу выгнуло. Он ругнулся себе под нос, сел, откинувшись на стену, так было легче. Посмотрел на предусмотрительно принесенный Эской полный кувшин вина, изогнул брови. Он попытался вспомнить, когда последний раз напивался до потери сознания . Давно, очень давно. Возможно ни разу. Если уж все равно плохо, то хоть можно изменить причину из-за чего. -Еще, - кивнул на чашу. Эска послушно ее наполнил. Марк пригубил несколько больших глотков, потом отвел эскины руки, поддерживающие чашу. - И ты. Глаза Марка от долгого лежания без сна, уже давно привыкли к темноте, потому он ясно разглядел мелькнувшую в зрачках Эски неуверенность. - Я собираюсь напиться. Мне не нужен свидетель моего опьянения, мне нужен… напарник в этом деле. Эска, склонив голову на бок, молча, рассматривал его. В последнее время он все чаще глядел прямо ему в глаза, чем в пол, и Марк соврал бы, если б сказал, что ему это не нравится. - Хорошо, можешь не пить. Мне тогда тоже хватит. Марк прислонился спиной к стене плотнее, закутался посильнее, прикрыл глаза, точно зная, что не уснет этой ночью. Вначале он услышал тихий вздох, потом плечо через толстую шкуру слегка тряхнуло. Он открыл глаза. Эска облизывал красную полоску , оставшуюся от вина на верхней губе, и протягивал ему чашу. - Ты же умеешь пить? – на всякий случай уточнил Марк. Эска только презрительно фыркнул и отпил еще. - Хорошо,- кивнул Марк и пригубил еще рубиновой жидкости.- а то меня не сразу берет. Он смотрел, как Эска наполняет опустевшую ёмкость. Жидкость текла ровной струёй, без лишних брызг. Марк жадно отпил, передал чашу, прислонился затылком к прохладной стене, чуть сдвинулся по ней в бок, подтягивая за собой обе свои шкуры,- освободил Эске место, чтобы тот сел рядом, закрыл глаза. Через некоторое время, опять, будто вначале поразмышляв о верности совершаемого поступка, Эска осторожно сел рядом. - Когда пьют, не думают,- выговорил ему Марк и отнял кувшин, из которого тот намеревался наполнять чашу по новой. Из высокого горла пить было удобнее, меньше проливалось. Они сидели так, прислонившись к стене, молча передавая друг другу кувшин вина, пока то не кончилось. Тогда, Эска , уже пошатываясь, ушел за вторым. На постель он не сел, рухнул всем весом рядом с Марком, взял пустой кувшин, отлил туда половину из полного, отдал Марку. - Как же плохо нам будет завтра,- радостно подытожил Марк, когда все вино закончилось, и, закрыв глаза, провалился в бесконечно кружащийся колодец. На удивление Эска отошел от похмелья первым. На следующий день он практически таскал на себе Марка от канавы до постели, от постели до туалета и обратно. Марка лихорадило еще до вечера, и он предпочитал думать, что это последствия выпивки. Когда пришло время укладываться на ночь, он безропотно поднял руки вверх, и Эска стянул с него тунику. В этот раз он омыл ему не только ноги: прошелся влажной тряпкой по покрытому мелкими каплями лицу, промокнул вспотевшую грудь, положил мокрую ткань на лоб. Марк рваным сном, но поспал этой ночью. А следующим утром еще и поел: без аппетита, нехотя. Из необходимости. После недавней бури, все вокруг уже успело высохнуть, и Марк потянул Эску на реку. До нее было довольно недалеко идти, но Марк устал и от этого короткого пути. Он безрассудно зашел в воду, не раздеваясь, лег на спину и раскинул руки. Вода качала его плавно, мягко, потом промокшая ткань стала тянуть вниз, а голубо-серое небо перекрыло досадливо хмурящееся лицо Эски. - Вылезай,- только и произнес он. Марк полежал на воде еще немного, пока ноги не скрылись под водой, ступни не стукнулись об дно, и ему волей-неволей пришлось встать. Эска дернул его на берег. Там, не особо церемонясь, он усадил его на пригревшийся на солнце камень, стянул с него тунику, развязал промокшую повязку. Рана намокла, Марк почувствовал, как ее защипало. Эска зло посмотрел на него: у них не было с собой ни полотенца, ни запасной одежды, вздохнул, качнул головой, будто спрашивая богов, за что ему такое наказание в виде самодурного хозяина. Эска выжал тунику, перекрутил ее со всей силы, так что с нее на землю вытек целый ручей воды, потом, расправив ее, положил на траву, чтобы сушило солнце. С раной дело было хуже. Эска секунду подумал, потом стянул с себя рубаху, поддернул ее низ зубами, потянул руками в разные стороны, потом еще раз. Получившиеся ровные длинные тряпицы как раз годилась для перевязки. Но вначале Эска обтер Марку ногу рубахой. Марк стиснул зубы, непривычно чувствуя себя виноватым. Эска внимательно осматривал его ногу. Марк замер, полыхнуло в груди, обожгло щеки. До этого он сам бинтовал ногу, и только потом уже Эска шнуровал сандалии. Теперь все его увечье было представлено на суждение чужих глаз, не доктора, не дяди, не незаметного Стефания. Шрамы на груди, одиночные, гладко зажившие, не смущали его так, как некрасивое переплетение выпуклых рубцов , начиная с колена и выше. Вспухшие края постоянно открывающейся раны страшной розой трепетали красной каймой. . - Плохая рана. Марк попытался выдернуть бинт из рук Эски. Тот упрямо мотнул головой и увернулся. - Долго не заживает. А шрамы… Неожиданно Эска провел пальцем по съежившейся побелевшей коже. - Любые боевые шрамы красят мужчину. Это ведь - боевой? Марк кивнул, провел волну бровями в недоумении. Он не видел ни одной прославленной статуи со шрамами. Эска, приноравливаясь, медленно и аккуратно начал бинтовать ему ногу. Марк не смотрел на него, разглядывал за его спиной реку. - Ненавижу это,- произнес он неожиданно для себя, чуть помолчав, добавил, - чувство беспомощности. Пальцы Эски замерли, он кивнул, и продолжил наматывать бинт. Закончив, он помог Марку надеть влажную тунику, помог подняться, закинул его правую руку себе на плечи и повел в дом. Через несколько дней после этого ногу стало крутить новой болью. Марк, чувствуя связь между купанием в цветущей реке и новым жжением в ноге, молчал, крепился, ждал пока пройдет само. Внешне рана не изменилась, но, Эска, перевязывая его с утра, молчаливо, но подозрительно щурился , хоть Марк держал лицо и не дергался. Эска подал ему праздничное одеяние, к дяде собирались приехать гости из соседних вилл, Марк уже не помнил, по какому поводу общественные гуляния. Со своим выбранным служением Митры он иногда пропускал некоторые празднества, посвященные олимпийцам. За шумным веселым столом, чтоб никого не обидеть, он отсидел строго выверенное количество времени, потом, сославшись на ногу, похромал в свою комнату, опираясь на Эску. Эску он отпустил: вначале взглядом, потом словами приказал застывшему соляным столбом бритту: - Иди. Я хочу побыть один. Это возымело действие, Эска неуверенно оглядел его, но прямой приказ не нарушил, вышел. Звуки веселья были слышны и здесь: громкие возгласы, смех, музыка. Марк был рад, что не остался там, не втянулся в бессмысленные разговоры и избежал болезненных расспросов о службе. Но гнетущее чувство диссонанса с окружающим миром, когда кругом - веселье, а внутри- пустота, неприятным страшным знакомством поразило Марка. Он еще некоторое время посидел в бездеятельной тишине, выругал себя, крикнул бритта. Безрезультатно. Встал, нашел палку и вышел из своих покоев. Крикнул его в коридоре пару раз, не хотел оставаться со своими мыслями один на один. Эска появился перед ним внезапно, в арке перехода между коридором и выходом во двор, запыхавшийся, растрепанный, с покрасневшими щеками. - Где ты.. - за каменным углом мелькнул край длинной туники. Ох. Марк сильно заморгал, вспоминая какие люди пришли в гости к его дяде. Кажется, у одной матроны была очень красивая молоденькая рабыня, тоже из бриттов. - Ох,- Марк слегка покраснел, мотнул головой.- Ничего. Можешь идти. Эска нахмурил брови, повел носом, будто пытаясь унюхать ложь в Марковых словах, но в совокупности с его общим взлохмаченным видом, смотрелось это забавно. - Да,- невольно улыбнулся Марк,- ты свободен этим вечером. И ночью. Он развернулся, держа спину как можно прямее, и уверенно зашагал в противоположную от них сторону. Библиотека, у дяди должна тут быть библиотека. Идти с палкой было не так удобно, как опираться на почти равную по высоте опору, Марк сбавил темп, как только подумал, что скрылся из возможной зоны видимости Эски. В библиотеке, тихой и спокойной, со слегка затхлым запахом, Марк зажег лампу, нашел труды Фукидида и Геродота, и стал читать описания жаркого Египта, в легионе которого ему уже никогда не служить. Марк даже не мог представить себе этого: постоянное солнце, раскаленный песок, бронзовый загар на коже. Даже теплый Рим казался уже далеким ярким воспоминанием, навсегда выцветшим в памяти желтым приглушенным светом. Свитки грудились на мраморном столе, глаза слипались. Он проснулся под чьим-то взглядом: Эска со странным выражением на лице, смотрел на него с порога. Марк поднял голову с рук, моргнул, сощурился, новорожденный солнечный свет бил в глаза. Провел рукой по лицу,- на левой щеке медленно выпрямлялась вмятина от свитка, поморщившись, хрустнул шеей. Взъерошил ладонью волосы на затылке. Удивленно оглядел заваленный свитками стол. - Греческие историки кого хочешь усыпят,- смущенно улыбнувшись, произнес он. -Я принес тебе еды. В комнату. - Хорошо. Марк встал, сделав упор на здоровую ногу, стал скручивать свитки, распихивать их на свои места. Эска, взяв трость, молчаливо ждал его, расправив плечи. Марк понял невысказанный намек, и до комнаты шел, опираясь на худое, но сплошь перевитое жилистыми мускулами , плечо. Дом звенел тишиной. В открытые окна шумела природа. Марк глубоко втянул свежий воздух в грудь, дыхание после короткой прогулки неожиданно засбоило. Из принесенных продуктов он съел только яблоко. На пристальный взгляд Эски почему-то попытался соврать: - Наелся вчера. Будто Эска не простоял за спиной весь вечер и не видел, что он налегал в основном на вино. Марк опустил плечи: - Не хочу. - Тебе надо есть. - Марк. Зови меня Марк,- он давно уже отметил, как Эска старательно избегает называть его «хозяином». Эска втянул воздух сжатыми зубами. Марк поднял на него взгляд: напрягшиеся плечи, настороженный вид, словно еж, выпустивший иголки. Марк вздохнул: - Пойдем в саду пройдемся. Может, аппетит нагуляю. Вдоль оливковых деревьев они, не спеша, обогнули дом. И лицом к лицу столкнулись с двумя римлянами. Один- пожилой, слегка одутловатый, бывший военный, второй- моложавый, худой, как жердь, из хитрого клана политиков. Оба- друзья дяди, оба- еще не ложились, зацепившись языком за интересующую обоих тему. Марк не успел вовремя развернуться, его заметили и втянули в беседу. Скамеек не было, зеленая трава блестела росой, солнечные лучи с трудом пробивали себе дорогу сквозь опять затянувшееся небо. Марк переместил вес на правую ногу, чуть сильнее облокотился на Эску. Римляне стояли также уцепившись друг за друга, покачиваясь. Один сфокусировал взгляд на браслете Марка, тут же стал расспрашивать о том, по какому поводу его вручили. В общих чертах историю нападения на крепость они знали, но им было интересно услышать ее из первых уст. Марк скупо выцеживал слова. Эска не смотрел на него, когда он рассказывал, но наклон его головы и будто торчком вставшие в попытке разобрать каждое слово, уши, ясно указывали на то, что он внимательно слушает. Ногу от долгого стояния стало жечь. Марк попытался распрощаться с невольными собеседниками, но само прощание затянулось надолго. Слово цеплялось за слово, а пухлый мужчина тряс его руку и горячо благодарил его за службу. Марк крепко тряхнул его предплечье напоследок, осторожно выпутался из цепких рук. Эска, давно почуяв, куда ветер дует, потихоньку тянул его в сторону. Марк все кивал, прощаясь, и слова восхищения и поддержки неслись уже ему в спину, когда вдруг ногу дернуло так, что он забыл, как дышать. Сильная судорога прошлась от бедра до щиколотки и зажгла огнем мышцы и мускулы. Вначале горело потихоньку, а потом пламя добралось до кости. Марк судорожно вцепился в плечо Эски пальцами, тот беспокойно глянул на него и тихо ахнул. Марк отрицательно качнул головой, молчаливо приказывая ему идти, как ни в чем не бывало. Он чувствовал на себе взгляд уважаемых людей, заслуженных солдат своего дела, которые по странному стечению обстоятельств восхищались им. Он расправил спину и, опираясь на плечо Эски только ладонью, пошел прямо, с гордо вскинутой головой. В голове шумело, по лбу заструился холодный пот, ногу при каждом шаге дергало горячей болью, казалось еще чуть-чуть и кость переломится от напряжения. Когда он зашел за стену дома, Эска тут же поднырнул ему под плечо, обвил рукой за талию. Марк, прижал шею Эски в локтевом сгибе, обхватив его плечи всей рукой, тяжело навалившись на него, скрипнул зубами. В глазах все расплывалось. Эска дотащил его до кровати, Марк рухнул на нее, не боясь нечаянно зацепить больное место, боль все равно отзывалась по всему телу. Эска было рванулся за помощью, но Марк сжал край его рубахи в кулаке, костяшки побелели. - Нет,- сглотнул, увидев, как полыхнуло в глазах напротив, пояснил:- Не надо портить дяде праздник. Подождем до вечера, когда гости разъедутся. Улыбнулся белыми, - так они отражались у Эски в зрачках, губами: - Уже не так больно. Перетерплю. Сам уже знал, что без доктора не обойтись. Давно догадывался, но все надеялся, что организм сам справится. Молодой, сильный, а не смог. Марк прикрыл глаза ресницами, недоуменно моргнул, стряхивая стекшие на них капли пота. Эска порывисто вздохнул, быстро вышел из комнаты, -ткань рубахи легко выскочила из ослабивших хватку пальцев. Он принес медный тазик и чистые тряпки. Одну тряпку влажным компрессом положил Марку на лоб, другой протер шею, плечи и руки. Аккуратно снял браслет с запястья, Марк никогда не видел, чтоб он обращался так бережно с этим браслетом раньше, когда еще думал, что это простое украшение, а не наградной символ. Марк хмыкнул: неужели Эска принимал его за столичного модника, который никогда не расстается со своими побрякушками? Смешно. Эска развязал повязку на ноге, которую он так и не поменял сегодня утром. Марк видел, как ходуном заходила от глубоких вдохов, напрягшаяся спина. Даже его носа достиг какой-то неприятно-сладковатый запах от раны. Эска замер, медленно повернул голову в его сторону: в темных глазах удивлением переливался испуг. И вопрос. - До вечера ничего не случится - Марк,- одними губами выговорил Эска, качнул головой. Марк вздохнул. - Подождем до обеда. Снова неверный ответ. Эска, не мигая, смотрел на него: - Пока дядя проснется. Все еще испытующий взгляд, буравящий его даже сквозь закрытые веки. - Ладно. Иди, проси Стефания будить дядю. Эска кивнул, вернул свое внимание к ноге, стал быстро обмывать и бинтовать рану. Дядя давно грозился послать за хорошим лекарем, но Марк не ожидал, что старый Аквилла сделает это таким способом. Лысоватый, захмелевший мужчина зашел в его комнату чуть ли не сразу, после ухода Эски. По-крайней мере, Марку так показалось. Он слегка прикрыл глаза, а когда открыл, над ним стоял склонившийся лекарь. Что ж, Марк не успел познакомиться со всеми гостями, его вина. Мужчина дыхнул на него перегаром, икнул, а потом обратился к вынырнувшей рядом с ним седовласой голове: - Операция. Определенно. Чем быстрее, тем лучше. Проспимся, протрезвею, осмотрю еще раз. Марк не ждал многого от операции, не надеялся. Что до нее, что после- кружилась голова, тошнило и ныла нога. Постоянная боль стала его извечным спутником. Но постепенно лихорадка спадала, образы, затуманившие голову, исчезали, Эске уже не нужно было протирать ему ресницы, чтобы они не слипались. - Сколько меня? Спросил Эска, когда Марк широко открыл глаза. Марк отвел подбородком чашу с водой, из которой бритт поил его, и, нахмурившись, посмотрел на него. - Ты- один. Двоих таких я бы не выдержал,- уверил его Марк, с трудом ворочая языком. Губы Эски изогнулись в странной, облегченной ухмылке. - Врач сказал, если б промедлили, гниль пошла бы в кость. - Значит… повезло?- закрывая глаза, мягко улыбнулся Марк.- Слава богам? - Повезло,- услышал он тихие слова, проваливаясь в целительный сон, здоровый и крепкий,- слава богам. У лекаря был дар Асклепсиса. Марк понял это, когда смог пойти без палки, без поддерживающего плеча Эски, без опоры руками на стену. Он шел сам от кровати до двери, потом до сада. - Пожалуй я повременю с купанием,- усмехнулся он, дойдя до реки. Эска, страхующий его всю дорогу, фыркнул у него за спиной. - Очень смешно. - Я вообще – забавный. И широко улыбнулся высоко взлетевшим светлым бровям, не успевшим улечься до того, как он обернулся. Хмурые дни стали казаться более светлыми, и солнце тут было не причем. Марк стал на целую голову выше Эски. Когда он опирался на его плечо или на трость, наклоняя голову вперед, или когда он большую часть времени сидел или лежал, заговаривая свою больную ногу, его рост не так бросался в глаза. Тянущая к земле боль изламывала его тело, сгибала в нескольких местах, ужимала позвоночник. Теперь Марк распрямился. Ввысь и вширь. Эска будто заново его увидел, с таким настороженным удивлением он рассматривал его выздоровевшего. Марк румянился от прогулки, а не от жара, потел от физической нагрузки, а не от боли. Когда он в голос засмеялся, над рассказанной дядей старинной байкой из военной жизни, Эска вздрогнул и чуть не выронил кувшин вина. И Марку поначалу непривычно было смотреть на Эску сверху вниз. Но бритт компенсировал разницу в росте идеально ровной осанкой и прямым взглядом, который моментально будто приподнимал его до уровня собеседника. Опускал глаза на земь он теперь только при дяде.