Без орла

Вернувшийся аппетит, свежее мясо, физическая нагрузка быстро привели в форму его, обмякшие было от долгого бездействия, мускулы. Эска с любопытством разглядывал прореху на его еще не сильно изношенной тунике. Потом фыркнул, сообразив из-за чего она появилась. Новую, более просторную рубаху, марк тоже проносил недолго. Она треснула в груди, когда он помогал чинить конюшню. Вот он размахнулся, вот напряг мышцы для удара молотом, а вот Эска смотрит на него , умудрившись уместить во взгляде насмешку и восхищение, и хмыкает «переросток» себе под нос. Когда Марк опустил взгляд , то увидел что рубаха порвалась в нескольких местах, больше всего подмышками. - На тебя одежды не напасешься,- веселился дядя, а через секунду кричал ему в спину,- с этим рабы справятся! Слезай оттуда. А Марк, не слушая, скинув рубаху, трудился с голым торсом на свежем воздухе. В это время Эска, вольготно разлегшись под оливковым деревцем, покусывал виноград, наблюдая, как Марк орудует молотом на невысокой крыше конюшни. Марк смеялся над ним и пытался докинуть до него толстыми деревянными опилками. Вечером, перед сном, Эска удерживал Марка в сидячем положении на кровати: тот выматывался так, что стоило голове коснуться подушки, и он тут же засыпал, вытаскивал из ладоней занозы, перевязывал почти зажившую рану, пытался смазать красные от солнца шею и спину. Марк с закрытыми глазами дергался, шипел, отстранялся, клонился к подушке. - Северное солнце- самое жгучее,- объяснял Эска, не давал ему лечь и втирал мазь осторожными круговыми движениями. Когда Эска понял, что повысившаяся активность Марка- не временное воодушевление от излечения, а черта характера, бывшая скрытой из-за болезни, то он осторожно стал подстраиваться под новый ритм жизни. Дело с починкой конюшни пошло значительно быстрее, когда двое молодых людей стали работать на пару рука об руку, в полную силу, соревнуясь, кто сделает больше, не отвлекаясь на капризы погоды. Марк не хитрил, не преувеличивал, когда говорил, что ему нужен напарник в делах, и не только Дионисия. Эска растерял половину своих обязанностей, таких, как одевание-раздевание, но уставал в десять раз больше. Из-за прилива энергии они поначалу не чувствовали усталости, но добираясь до комнаты, падали чуть не замертво. Однажды они уснули, не раздеваясь, упав вповалку на маркову кровать. На следующее утро после этого Эска, увидев ломаные движения Марка, кривой изгиб губ, сопровождающий каждый сгиб сустава , вздохнул, дернул за край его рубахи, жестом показывая, что нужно надеть чистую, углядел дрожание мышц на широкой спине, замешкался, замерев , потом кивнул на кровать: - Ложись. Марк безропотно вытянулся на животе, ожидая втирания мази от загара. Но кожа его , уже забронзовев, больше не нуждалась в мази. Эска , теплыми ладонями, провел ему по спине, прощупал каждую звенящую от усталости мышцу. Марк, вначале удивленно фыркнул от неожиданности, потом расслабился под умелыми руками, закрыл глаза, пристроив голову на своих ладонях. Эска никогда сам не предлагал размять ему мышцы, а Марк никогда не просил. Тут же он уподобился котенку, которого гладят дети, и чуть не мурлыкал от удовольствия. Сильная умелость крепких рук не шла в сравнение со слабой, мягкой проработкой Стефания после бани. Через некоторое время Эска прекратил мять ему плечи, и Марк приготовился вставать, но теплые ладони вернулись, размазали теплое масло по телу, втерли его в кожу. Эска вытянул ему руки из под головы, проработал предплечья и кисти, размял широкую шею. Марк теплый, размягченный, довольный поднялся с кровати и одним движением, точным рывком, кинул на нее Эску. Тот сузил глаза, настороженно замерев всем телом, но не двинулся с места. - Я тоже умею. Эска смотрел не моргая. - Предупреждаю: меня учил лекарь, которого мы называли костолом. Потому сильной приятности не гарантирую, но потом – будет хорошо, это точно. Эска моргнул, переваривая его слова, медленно стянул рубаху и перевернулся на живот. Марк, как и предупреждал, работал с силой. Эска охал под его руками, стискивал зубы. Но когда встал, покрутил шеей, провернул руки в суставах, то кивнул Марку с благодарностью. Уже вечером, в термах, Стефаний сделал им массаж легкий, мягкий. Он не высказал удивления тем, что ему пришлось заниматься и Эской тоже. Они оба, Марк и Эска, работал за десятерых, на равных, уставали немеренно, и все это видели. Укладываясь на кушетку, Эска хмурил брови и излучал напряжение, силу которого Марк уже позабыл, потому что наедине с ним он излучал его все меньше и меньше. Только вот утром, Марк вспомнил, каким зажатым был Эска под его руками. Ровно до тех пор, пока он с хрустом не вывернул ему шею набок, после чего бритт расслабился, будто до этого ожидал от Марка других действий. Марк видел, как Эска повернул лицо в его сторону и сосредоточенно рассматривал его, пытаясь уловить манеру поведения. Видимо нечасто ему выпадала возможность получать массаж, возможно, второй раз в жизни. - Расслабься,- почти приказал он,- иначе теряется смысл. Но у Эски не получалось расслабиться. Казалось, грубые, резкие движения Марка, чуть не выкручивающие его суставы с утра, были для него предпочтительней вкрадчивых, осторожных поглаживаний Стефания. Как человек , который предпочитает честную резкость мягкой уклончивости. «Как воин, вырванный из битвы, уставший буйно воевать, но телом, помнящий сраженья…» Глаза у Эски округлились. Марк , сам удивленный, продолжил декламировать вслух. Оказывается в памяти отложилось помимо рассказов Фукидида еще и затесавшиеся в свитках строки греческих поэтов. Марк дочитал до конца. Судя по облегченному вздоху Стефания, тот теперь прорабатывал расслабившиеся мышцы, а не пытался мять камень. Значит, Марк отвлек Эску. Он ухмыльнулся: маска взъерошенного удивления так и не покинула лицо бритта. Только глаза стали обычного размера и в зрачках мерцал смех. Когда они ложились на ночь , Марк, раздеваясь, снял с себя больше слоев одежды, чем обычно. В Риме он столько никогда не носил. Зима была совсем рядом. Он посмотрел на тонкий матрас у двери, поежился, подумав, каково будет спать на полу в холода… Надо будет… голова коснулась подушки и в голове заблестели разноцветные всполохи: золотые блики орла, ярко алые брызги, отсвет солнца в таких же, как у него глазах. Его отцу было чуть больше лет, чем ему сейчас. Он навсегда останется молодым в его памяти. Постепенно Марк стал увеличивать нагрузку на ноги. Конюшня , почти построенная заново, а не просто отремонтированная, взманивала новыми просторами. Дядя, не удержавшись, купил черного жеребца с норовом. Марк, продемонстрировав кровную связь с дядей, не удержался и стал его объезжать. Снова занозились руки: Марк стал делать колесницу. Вымачивал дерево для обода, строгал доски, выискивал чертежи в библиотеке. Эска был ему напарникам во всех начинаниях и продолжениях. Такого панибратского общения у него не было ни с одним солдатом. Только с равными. Один из таких свидетелей юности влетел в его жизнь внезапно, стремительно. Вначале уведомительным письмом, а потом – воочию. - Друз! - Марк! Они обхватили друг друга за предплечья, потом Друз притянул его в крепкие объятия. Марк сильно сжал его спину. Залихватская улыбка, обнажающая ровные белые зубы, выверенный прищур синих глаз, темные волосы, чуть длиннее, чем у Марка. Ростом выше, чем Марк на половину ладони, но стройнее, тоньше, уже в плечах, талии, бедрах. И в доспехах римского воина. Друз, держа его ладонями за плечи, сделал шаг назад, осмотрел оценивающе, удовлетворенный увиденным, кивнул. Потом разглядел настороженного, стоящего поодаль Эску. Тонкие черные брови взлетели вверх. -Обзавелся личным рабом?- спросил приятным баритоном с хрипотцой,- бриттом? - Это- Эска,- мягко улыбнулся Марк. хлопнул ладонью по плечу.- Рад тебя видеть. - Марк Валерий Друз! – старший Аквилла радушно улыбался, стоя на пороге своего жилища.- Марк много рассказывал о вас. Рад, что вы нашли время навестить нас. Жаль, что всего на один день. Я уверен, что ваша служба потерпела бы, задержись вы тут подольше. Марк отследил краем взгляда, как Эска взял под уздцы холеную скаковую лошадь и повел ее в конюшню, а потом полностью сосредоточил свое внимание на госте. Весь день они провели вдвоем, объезжали владения Аквиллы на лошадях, ходили в термы и разговаривали. Больше рассказывал Друз:о краткосрочных делах , которые привели его на границу римской империи, о службе в Риме, о старых знакомых, которых он встречал после того, как они с Марком расстались. Марк не вспоминал про свою калеченую ногу, не чувствовал себя потерянным, слушая столичные сплетни. С Друзом было легко. Как в старые времена. Поздним вечером, ужиная за столом, они засиделись до ночи и говорили, говорили, вспоминая, смеялись над случаями из общей армейской службы, пили вино, не считая бокалов. Дядя давно уже оставил их, удалившись в свои покои. Марк отпустил всех рабов, кроме Эски, который с темным лицом, стоял у стены в ожидании , когда его услуги понадобятся. У Марка была легкая голова, и ее немного кружило: от вина, от смеха, от приятной компании. - А помнишь, тот случай? На тренировке? – Друз через стол наклонился ближе к нему, заговорщески понизил голос. - Когда я спас тебя? Его вибрирующие согласные посылали мурашки по рукам,- Марк слегка поежился. Чувство легкой истомы наполнило тело. Он был один слишком давно. Он пытался и не мог вспомнить, почему он с Друзом никогда не переходил зыбкую грань приятельских отношений, хоть легкий флирт всегда был присущ Друзу по отношению к нему. Марк всегда отсекал его намеки. Зачем? - Ты? Спас?- Марк опять засмеялся. – Я бы сам справился. Захмелевший взгляд изпод полуприкрытых век мягко ласкал его лицо. Брови изогнулись - посмей возрази. Губы изгибало в ухмылке. - Но да, – Марк улыбнулся расслабленными мускулами лица, прикрыл глаза ресницами, тоже понизил голос, подхватывая игривый тон,- спас. Было дело. Он собирался искренне сказать «я сделал бы для тебя то же самое», когда его что-то отвлекло. Поглаживание руки. Длинные, тонкие пальцы рисовали на его кисти что-то замысловатое. Марк моргнул, посмотрел вниз, туда, где их руки соприкасались, поднял взгляд. Друз рассматривая его жарко, не стесняясь, медленно облизывал верхнюю губу слева направо, зная, что на него смотрят. - Значит ты мне должен,- почти шепотом сказал он, сделал глоток вина, не опуская взгляда с лица Марка. Потом отставил чашу, провел напоследок пальцами по покрытой северным загаром руке, и вышел из-за стола. Марк тяжело сглотнул, невидяще уставившись в одну точку перед собой. Он протрезвел в одно мгновение. Сердце скользким камнем в ледяную воду ухнуло вниз. - Эска, - сказал он, не оборачиваясь. Свет факелов загородила тень справа, – сегодня ты спишь в гостевой комнате. Он, не меняясь в лице, не чувствуя вкуса, пригубил вина, встал и направился в свою комнату. Друз был ласков и искусен. Получая наслаждение от происходящего, он не скупился в телесных похвалах. Марк чувствуя физическое удовольствие, проявлял инициативу в некоторых действиях. Но в голове перегорело, в груди было пусто, холодно. Он будто ощущал себя вне тела: стоящим в углу, молчаливо наблюдающим постельные утехи. Потом он долго не мог уснуть: слушал звуки ночной черноты за стеной дома, сжимал фигурку орла так крепко, что деревянные крылья, казалось, готовы были прорасти сквозь его ладонь. Утром он был улыбчив и любезен. Поздний завтрак опять прошел в воспоминаниях прошлого. Марк долго смотрел вслед всаднику, удаляющемуся от поместья, неживая улыбка медленно опадала с его лица. Он резко развернулся и пошел в дом. Эска, ждавший его утром у двери, как верный пес, незаметно ходил за ним , молчаливым, бездеятельным, и все это время не спускал с него настороженного взгляда. Перед сном, омываясь, Марк тщательно намылил тело и тер кожу, оставляя красные полосы от мочалки. Он чуть дольше задерживался на небольших, круглых синяках, щедро разбросанных по всему его телу. Взгляд Эски, пробежавшийся по отметинам, которых еще вчера не было, он чувствовал загривком, на котором был синяк тоже. Не глядя на бритта, он вышел из воды , расправил плечи, не вытираясь, сам обмотался полотенцем. Кровать была перестелена свежими простынями. Следующий день он хандрил, опять хмуро бродил по дому без всяких дел, взял в привычку крутить, перебирать пальцами, военный браслет на запястье. Когда он внезапно вечером заметил это, то резко прекратил нервный жест. Вечером без омовения, не раздеваясь, лег спать. Новый день был пасмурен, как и его настроение. На удивление от этого стало легче. Марк пошел на реку. Не на привычное близкое место, а много дальше по берегу, куда они обычно ездили на лошадях. Эска бесшумно, ничем не выдавая свое присутствие, следовал за ним. Когда у Марка стала уставать непривычная к длинным походам нога, он стал идти медленнее. Когда легкая судорога выбила полустон-полувздох из груди, он на мгновение остановился, а потом упрямо пошел дальше. Когда после проигнорированного несколько раз звука собственного имени , на его плечо опустилась ладонь сзади, он замер, резко остановившись. Тело напряглось, ощетинилось от внезапного прикосновения . Эска тут же убрал руку, вышел перед ним, посмотрел в лицо. - Хватит,- резко произнес он,- я не смогу нести тебя обратно. Он взмахнул рукой , жестом описывая окрестность: -Тут…хорошо. Марк упрямо сжал челюсть. Эска не отводил взгляд.Марк выдохнул через сжатые зубы, осмотрелся, нехотя кивнул. Эска расстелил одеяло на земле, поставил рядом корзину с едой. Марк не успел заметить, что он так хорошо подготовился к внезапной прогулке. Они сидели в молчании долго, разглядывали переливчатую поверхность реки, изредка ловившую, прорвавшиеся сквозь заслон облаков, случайные солнечные блики. Марк ,постепенно, расслабившись, лег на спину, оперевшись на локти. Эска, потянулся за едой и использовал его плечо, как подпорку. Реакция собственного тела опять поразила Марка своей быстротой. Мускулы мгновенно напряглись, он сел, весь подобравшись. Раньше такая реакция была еще понятной, объяснимой: когда тебя хватают из-за спины, то можно ожидать врага. Тут же Марк видел бритта, спокойно сидел с ним рядом, и вдруг… Марк нахмурился. Эска цепко, прямым взглядом рассматривал его сбоку. Потом осторожно вернул скинутую ладонь на плечо. Марк опять застыл во внезапном окаменении. Эска руку не убирал, выжидал, а Марк ничего не говорил, не приказывал. Постепенно Марк , глядя прямо перед собой, глубокими вздохами расслабил тело. Это ведь Эска. Ладонь, теплая, не опасная, незаметно переместилась ближе к шее, там где кончалась защитная ткань одежды. Марк вздрогнул, когда кожа коснулась кожи, некоторое время сидел в напряжении. Потом , так же внезапно, как напряглось, тело расслабилось. Близкое тепло чужой руки еще некоторое время грело ему плечо, потом Эска убрал ладонь, напоследок сжав ему плечо пальцами. Они помолчали. Эска смотрел туда же, куда и Марк: параллельные линии их взглядов тонули в спокойном омуте реки. - Я… не понимаю… Мне казалось, он тебе нравится. Марк повернул голову. Эска смотрел на него, брови сведены вместе, глаза цвета мокрого неба , искреннее недоумение во взгляде, желание понять. Марк отвернулся, помолчал немного, вздохнул, вернул взгляд к равнодушной реке: - Так и было,- он сглотнул. В горле сжалось, болезненно.- И если бы он просто спросил, но… Был один случай. На учениях. Один солдат, увлекшись, напал на меня сзади. С боевым. Я его не видел, слышал. Мог справиться, реакция хорошая. Но Друз его перехватил, покалечил немного. Забавный случай, мы его потом вспоминали часто. И теперь Друз его припомнил. Как долг чести. Марк прямо посмотрел в глаза Эски. Зрачки у того расширились. Он прикусил губу, обдумывая вопрос. - А ты бы так никогда не сделал?- чуть слышно спросил он через перестук сердца . Брови у Марка взлетели вверх. Глаза заблестели. Яркая злость перекрасила тусклую меланхолию взгляда. - Если бы сделал, это был бы уже не я. Он расслабил кулак, который непроизвольно сжал. - У чести всегда высокая цена. Но ты ее определяешь сам. Чувствуешь эту грань. Постоянно. Внезапно Марку стало страшно от одной черной мысли: - Я..я ..- он вздохнул, сглотнул и опять попытался озвучить то, что обожгло его изнутри кипятком,- я похож на человека, который способен на такое? Эска разглядывал его долго. Задумчиво и удивленно всматривался в лицо, вгрызался взглядом. Марк ждал, затаив дыхание. - Нет,- внезапно улыбнулся Эска. Добавил уверенно. - Ты- нет. Марк выдохнул, прикрыл глаза ресницами. С лица Эски не сходила расслабленная, немного удивленная улыбка. Он улыбался даже когда говорил: - Я бы никогда не сделал, как он. Я бы никогда не потерял друга из-за сиюминутной прихоти. Марк кивнул, откинулся на локти обратно. Сощурился на просвечивающее через завесу облаков солнце. Эска, забыв о еде, прилег рядом с ним. Чуть ближе, чем всегда. И все еще улыбаясь. - Он может упасть на мраморный пол, когда приедет в следующий раз. Стукнувшись головой о край стола. Абсолютно случайно,- произнес он через некоторое время серым облакам. Марк серьезно посмотрел на него. - Ни в коем случае. Не смей так даже думать. Эска пожал плечами: - Считай, шутка. Через некоторое время Марк произнес: - Но дурман-траву я бы ему подсыпал. На их лицах синхронно разлились две одинаковые улыбки. Марку было странно осознать, что ему легче, когда он чувствовал эскино присутствие рядом. Спокойнее, привычнее. С ним можно было молчать, и молчание не было гнетущим, с ним можно было говорить и не наговориться. Чаще всего, Эска, будто специально, имел противоположную, боковую, стороннюю точку зрения на вопрос дискуссии. Губы его изгибались в странной полуулыбке,глаза теплели, когда Марк с жаром начинал рассказывать о чем-то, будь то военная история или сравнение погоды в Риме и Калеве или особенности современного стихосложения. Эска подкидывал короткие реплики, будто дрова в разгорающийся костер, и его улыбка становилась шире, когда Марк, распаляясь сильнее, сводил брови до горизонтальной морщины на переносице, блестел глазами и рубил ребром правой ладони по раскрытой ладони левой. И трогать его тело он стал чаще. Мимолетно, невесомо: просто ладонь на плечо, встать рядом, вминая острый локоть в бугрящиеся мышцы руки, легким касанием пройтись по крестцу, проходя мимо. Легкий массаж спины - почти каждый вечер. Поначалу Марк, как собака, делал стойку на каждую такую эфемерность: непроизвольно напрягался, но потом мускулы все неохотнее били тревогу, а вскоре наоборот, вдруг стали ожидать эти прикосновения, расслабляясь в наслаждении под нечаянным касанием. Марк шел из библиотеки с нужными чертежами, когда глаз его уловил знакомый силуэт, мелькнувший в комнате. Он затормозил, заглянул в дверной проем, широкий и высокий. - Ма-арк,- как всегда растянул его имя дядя, улыбаясь,- ты ведь помнишь Телию? Темноволосая женщина с высокой прической и мягкими линиями морщин , улыбнулась ему широко и искренне, глаза с поволокой. - Конечно,- кивнул Марк, судорожно вспоминая где он ее видел. Праздник олимпийцев.- В прошлый раз я был не в состоянии составить вам компанию. В этот раз, к сожалению, тоже. Марк в оправдание приподнял свиток. - Я как раз хотел сказать, что буду ужинать у себя. Дядя кивнул ему с благодарностью. До своей комнаты он шел, улыбаясь. Эска ждал его, сидя на кровати. Все вокруг блестело чистотой. Он всегда с излишним усердием убирался после посещения библиотеки. Марк никогда не мог сдержать улыбки при виде Эски, смотрящего на стеллажи со свитками. Бритт каждый раз непроизвольно замирал перед этим вещественным знанием, свитки держал, как хрупкую вазу, готовую выпрыгнуть из рук, и всегда торопился уйти оттуда поскорее, особенно, когда Марк не на шутку увлекался и начинал углубленно копаться на полках, забывая обо всем. Наверное, он не будет так стараться убежать оттуда, когда Марк начнет по серьезному учить его письменной латыни. Или, может, наоборот- навсегда забудет дорогу в библиотеку. Марк широко улыбнулся своим мыслям. Идея обучать Эску грамоте зрела у него в голове уже давно, много ранее того периода, когда он начал расспрашивать бритта о его языке и записывать перевод слов четкой латынью в специальный свиток, а Эска пряча любопытство рассматривал малознакомые буквы, сложенные в слова- эквиваленты его родным единицам письменности, и наклонял голову, едва слышно шевеля губами. Запоминая. Марк решил научить Эску латыни, чтоб тот тоже, как и он, мог сам зарываться в пожелтевшие свитки библиотеки, читать, а потом пересказывать прочитанное, руками показывая то, на что не хватило слов. Тогда бы уже Марк изгибал губы в улыбке из-за его запальчивости. Самому ему нестерпимо хотелось выучить галльский, такой плавный и певучий, на котором рассказы и легенды обретали новое звучание. Когда Эска рассказывал ему что-то, каждый раз удивленный просьбой, речь его текла рекой, журчала водой, изгибалась порогами слога, Марк слушал ее, как музыку. Потом Эска медленно, тщательно, чтобы передать самую суть, подбирал слова, переводил истории на латынь. Марк хотел учить и обучаться языку, только вот закончит с этми… Он отложил свитки на стол, сел на пол у кровати, спиной поднырнул под эскины руки. Тот тут же принялся разминать бугристые линии его плеч и широкую шею. Марк прикрыл глаза, откинул голову, наслаждаясь процессом. Потом, вспомним, распахнул веки, слегка отстранился. - Телия тут - М-м?- Марк затылком чувствовал, как Эска хмурит лицо, пытаясь вспомнить имя. - Та женщина. У нее служанка, с которой ты на празднике…. Не помню ее имени. - И? - Ты можешь идти. Молчание, замершие на плече руки. - Это приказ? – теперь хмурым стал голос. - Нет,- Марк извернулся, посмотрел ему в лицо, сдвинув брови,- теперь я не понимаю... Она тебе нравилась. Эска пожал плечами, повернул ему голову обратно, продолжил мять закаменевшие вдруг плечи. - Я хочу остаться. Марк кивнул в сторону бумаг на столе. - У тебя будет скучная компания. - Это мой выбор. Марк откинулся дальше назад, уперся спиной в деревянный брус кровати. - Дурной у тебя выбор,- усмехнулся он себе под нос. Эска ущипнул его у самой шеи. Потом наклонил голову ближе к уху. - К тому же она беременна. Марк опять извернул шею, удивленно вскинув брови. Эска, улыбаясь, вернул его голову на место. - От своего хозяина. Марк так и сидел, послушно глядя прямо перед собой, а на лице – застывшее удивление. - И это, скажу тебе, неплохой выбор. Эска массировал ему шею у самого затылка, забираясь пальцами под волосы. - Поверить не могу, что ты не следишь за слухами. Марк мотнул головой, пальцы зарылись сильнее в волосы, будто стараясь удержаться. До мурашек. - Они не достоверны - Наоборот. Надо только отшелушивать правдивые слухи от пустых сплетень. Пальцы переместились на затылок, и Марк чуть не застонал, так это было приятно. Он враз растекся всем телом, хотя думал, что дальше расслабиться уже нельзя. Плечи его уткнулись в мягкость живота за спиной. Он позволил своим рукам в поддержке тела облокотиться на эскины колени, которые , как ручки кресел, удобно выступали по бокам. Он никогда не мог подумать, что массаж головы окажется его слабым местом. Никогда не пробовал, впрочем. Эска тихонько смеялся где-то сзади и сверху. - Про тебя, например, бродят слухи, что ты красив, как Аполлон и свиреп, как Марс. Правда, сейчас я думаю, это- сплетня. - Врут,- Марк даже кивнуть боялся, чтобы не отлучиться от этих пальцев, таких мягких и ласковых,- все наоборот. Красив, как Марс и свиреп, как Аполлон. Я же говорю- они недостоверны. - Просто их надо корректировать,- смеялся уже в голос Эска. - Я сказал, что мы не будем ужинать,- вспомнил Марк перед тем как растаять окончательно.- Надо успеть взять еду с кухни, чтобы не мешать дяде. Главное, вина побольше. Эска хмыкнул и ушел добывать провиант. Перемежая выпивку разговорами, они почти не пьянели. Только легкий хмель восторженно кружил голову, давал ощущение легкости тела. Темы разговора с увеличением количества выпитого и сгущающейся теменью за окном становились все глубже, потаеннее. Марк сам от себя не ожидал, когда стал рассказывать об отце. О том, что помнил о нем, о своих переживаниях, которые были так запрятаны внутри него, что он даже сам толком не знал, из-за чего печаль разъедала сердце. Эска слушал с привычным наклоном головы, который выдавал высшую степень концентрации внимания. Марк смотрел в окно, различал контура деревьев в сгустившихся сумерках- темное на темном, отпивал вино и говорил приглушенным голосом, который с трудом пробивался сквозь внезапно сжавшееся горло. Когда самое болезненное было проговорено вслух, он вдруг с ясным удивлением осознал, что больше всего его тревожил один-единственный вопрос. Он нахмурил брови, не решаясь посмотреть на Эску,хотя пока говорил, он все время чувствовал его цепкий взгляд на своем лице. Вздохнул, повернул голову. Яркие блестящие зрачки, как колодцы, затягивали взгляд. - Ты его сын? - Я - его сын. - Тогда он умер в бою. На мгновение Марк потерял способность говорить, дышать и мыслить. Уверенные слова человека, который использует их с толком и по существу, значили много больше, чем льстивые пышные речи, умеющих юлить, ораторов. Марку в его жизни делали много комплиментов, но ни один из них не был таким нужным и важным. Так открыто, честно и с твердой верой в смысл произнесенных слов, его еще не хвалили. От слов Эски ему стало легче, отпустило что-то в груди. Он отвернулся, проглотил комок в горле, кивнул. А потом сосредоточенно, не перебивая, слушал, как жилось Эски в своем племени, про его родителей, про последнюю битву. Он только положил ладонь ему на плечо у самой шеи, в попытке ослабить невидимый груз прошлого, постоянно давящий на плечи. Эска не ощетинился, не напрягся, расслабил спину, кивнул ему благодарно. Они разговаривали всю ночь, а днем, когда проснулись, то сразу же принялись за работу. Марк поехал искать в лесу нужное дерево, придирчиво и внимательно. Потом срубил и доставил до поместья массивный брус. Когда Марк в самом начале проекта поделился с ним своей идеей, Эска лишь вскинул брови. Но глаза у него заблестели благодарно удивленным светом, хоть и разбавленным насмешливыми искрами. Он так умел, совмещать несовместимое. Марк пилил, строгал, подгонял размеры, с энтузиазмом погрузившись в работу. Лицо его сияло, когда он смотрел на бритта, помогающего ему в этом деле. Они торопились, пытаясь успеть до первого снега. Марк опять пропустил приезд гостей, которые навестили его дядю одним промозглым пасмурным днем. Эска сообщил ему. Не глядя в глаза. С темным лицом и твердой спиной. Марк непонимающе хмурился на него украдкой, прокручивал короткую фразу в своей голове «ливий такой-то такой с вольноотпущенником». Ох. Руки опустились. Он откинул инструменты, хотя осталось завершить самую малость, и ушел , мрачный, в библиотеку. Эска не пошел за ним следом, знал по насупившимся лопаткам, что ему нужно побыть одному. В голову не шли мысли, свитки своей отвлекающей белизной нервировали глаза, хотелось сбросить бумагу на пол, порвать тонкие пласты ненужных слов в клочья, пробить кулаком мраморный стол, разбить или сломать руку, чувствовать привычную простую физическую боль, а не эту изматывающую, тянущую, ненавистную тяжесть в груди. "С вольноотпущенником" Марк закрыл глаза, задышал тяжело через нос. Притянул к себе чистую дощечку, попробовал написать, озвучить новую фразу. Написал, стер, откинул в сторону. Чувство грядущей потери стиснуло сердце, сдавило ребра, стало трудно дышать. Он просидел в библиотеке до позднего вечера, а потом уехал в городские термы. Один. Следующие пару дней он старался быть один как можно чаще, отсылал Эску по любому самому ничтожному поводу, молчал или отвечал односложно на его удивленные, настороженные вопросы. Работы с деревом он забросил, от взгляда на незаконченное дело, лицо перекашивало, как от зубной боли. - Что случилось?- Эска не выдержал на третий день. Он отказался ехать в соседнее поместье, куда с каким-то наспех состряпанным пригласительным письмом посылал его Марк. Стоял прямо, напряженно, брови сведены, губы крепко сжаты в тонкую линию, глаза опасно сужены. Марк успел забыть, каким он мог быть натянутым,- стрела, готовая пронзить чье-то сердце. Марк не умел, как Эска, долго скрывать свои мысли, прятать эмоции. Сдерживать себя мог, но до определенного предела. - Я еще не готов тебя отпустить, -глухо сказал он и отвернулся,- мне надо привыкнуть жить без тебя. Совсем тихо добавил «справлялся же я как-то раньше», ненавидя нотку отчаяния, проскользнувшую в голосе. Эска долго молчал, - Марк впервые слышал такой отчаянный звон тишины,- потом встал прямо перед ним, совсем близко, коснулся ладонью подбородка, чтобы привлечь внимание, чтобы глаза в глаза. - Я не уйду,- очень тихо и очень твердо произнес Эска. Глаза его сияли так сильно, что вышибало дух,- мой отец всегда говорил, что дом- это не строение из дерева, мрамора или земли. Дом - это люди. Марк никогда не был ничьим домом. Сыном, подчиненным, старшим офицером, любовником, гостем, родственником. Сердце бешено заколотилось, его удары через разветвление дорог крови гулко отдавались в голове. - Не уйдешь? Обещаешь? - У меня нет другого дома, кроме тебя,- улыбнулся Эска. Кончики пальцев плавно соскользнули с подбородка вниз, замерли на трепещущей жилке в ямке на шее. Марк кивнул. Кровать они доделали в уютном молчании. Две массивные дубовые кровати, стоящие параллельно, съели большую часть пространства комнаты. Ближе к ночи пошел первый снег. Крупными хлопьями, медленно. Марк вдыхал морозный воздух, который так отличался от теплого ветра Рима, и радовался неизвестно чему. Все тело звенело приятной усталостью. Они легли, растянулись каждый на своей кровати, лицом друг к другу. Смотрели в темноте глаза в глаза. Потом Эска молча приподнялся, а Марк молча откинул одеяло. Эска устроился на его груди, вжался всем телом в тело, а Марк обнял его, едва сдерживая силу. Хотелось вдавить его сильнее в себя, глубоко-глубоко в сердце. Эска поцеловал ему оголенную грудь, место над сердцем, поднял голову, лицом к лицу. Марк вплёл свои пальцы ему в волосы, за висками. - Иногда я большой тугодум,- улыбнулся он ему в губы,- сообразил, что спать в одной кровати теплее, ровно в тот момент, как сделал вторую. - Это ты можешь,- тепло улыбнулся Эска.- Но я могу пользоваться ею, если мы будем ссориться. - И не надейся,- Марк нашел, как вдавить его в себя сильнее, обхватил ногой вокруг бедра, прижал крепко. И всякие мысли ушли у него из головы после этого движения. Самая теплая зима в его жизни началась.