delusion

Чонгук не мог понять себя. Ему впору ненавидеть Юнги, бешено кричать и топтать землю ногами, но он сидел напротив и лишь отрешённо смотрел мимо его лица. Было бы куда уместнее сбежать, скрыться, не показываться ни Тэхену, ни Юнги на глаза, но он не мог сдвинуться с места. Сейчас он действительно не понимал, что ему делать в такой ситуации, что делают нормальные люди в такой ситуации. А потом понял, что нормальные люди не попадают в такие ситуации. Чонгук вечно промахивался в игре с судьбой, она же находила все новые и новые пути испытаний. Чонгук ожидал многого и вроде бы ко всему был готов, но оказалось, что вне его сознания и понимания может произойти все что угодно и никогда нельзя загадывать наперед. Внутри его сознания происходили странные вещи — в нем и Тэхен оживал, и находились вторые предназначенные, все умирали, а потом возрождалась вновь, но факта, что Чонгук страдает всю свою жизнь из-за любимого доктора, который, собственно, помогал ему не так сильно страдать, он ожидать точно не мог. Представить в мыслях, что что-то подобное может произойти, было нереально, зато жизнь, как она есть, блестяще все отыграла. — Ким... Тэхен? Чонгук цеплялся за квантовые нити оставшейся надежды на то, что Ким Тэхен такой не один, и это лишь совпадение, не связанное с ним. — У меня есть фото. И, если хочешь, хотя это странно, я могу свозить тебя... к нему. Чонгук не хотел страшно и хотел ещё более страшно. — Покажите. Треснувший пару минут назад домик из надежд получил трещину в самом фундаменте, и вдруг внутри Чонгука все то, что создавалось таким трудом и временем, полетело в чёртову пропасть. — Рыжий такой, он был хорошим. Я не знаю, какой чёрт меня дернул поступать с ним так. Видимо, я был не в себе, и всю жизнь жалею об этом. Юнги почти не смотрел на экран. Чонгук понимал, что это доставляет ему неимоверную боль и заставляет его глаза выпускать, по одной, слезы. Ему даже было жалко Юнги, но сейчас лучше быть эгоистом и решать свои проблемы. — Я понял. Он был рыжим и все такое... Как я могу попасть... к нему? — с попыткой сделать более-менее невозмутимый вид пробормотал обезоруженный Чонгук. Юнги теребил пуговицу рубашки и беспокойно разглядывал стороны света. — Ты так этим интересуешься, я удивлен. Мне немного... — Мин замялся, задумываясь на секунду. — Я могу отвезти тебя на кладбище когда захочешь, даже сейчас. — Хочу сейчас. Юнги стал вглядываться в лицо Чонгука, и тот краем глаза все замечал. Кажется, Мин все же догадался, в чем причина, потому что, увидев на мокром месте глаза Чонгука, он сначала расширил глаза, а потом прикрыл их, сжав губы. А Чонгук... Да, Чонгук шёл на поводу у своих секундных желаний, но этот человек — его человек, он выбрал его лицо среди тысячи других механических лиц, его имя проявилось на его запястье, и Чонгук пообещал себе сделать все для счастливого конца. Да для любого конца, только бы не бросать все на середине и не предавать детских надежд и самого себя. Юнги впервые показал Чонгуку свою машину. Теперь Чонгук понял, почему он никогда не позволял никому желать на ней прокатиться. Было дико безрассудно доктору, пекущемуся о безопасности своих детишек, разъезжать по городу на ржавом байке. — Я думал, у вас машина... — Боишься? Он пока рабочий, я его исправно чиню. Можем поехать на автобусе, если не хочешь, — было заметно, что Юнги пытается сделать голос менее дрожащим, но весь его вид был настолько мрачным, что настроение портилось от одного взгляда на него. Да и Чонгуку было все равно на чем ехать, лишь бы быстро и на ходу можно было все обдумать. Байк был не самой лучшей идеей. Он тарахтел, как в последний раз, выпускал едкие пары выхлопа, и Чонгук не то, что не мог сосредоточиться, он просто сидеть спокойно не мог. Единственное, что его утешало, — тёплая спина его доктора. Но и здесь яма — он убийца. Причем убийца его счастья. Он должен его ненавидеть, должен, но не может, как бы ни старался. И жмется к его спине, стирая с щек то ли от ветра, то ли нет слёзы без остановки, оставляя мокрые пятна на его кофте. А Юнги все сильнее сжимается. Видимо, чувствует вину. Радует, что, пока едешь, ничего не нужно говорить, ветер вскоре окончательно выдул остатки гнева Чонгука, прятавшегося где-то внутри и боящегося показать голову, и сознание прояснилось. Чонгук вдруг понял, что совсем не хочет видеть, где лежит человек — его предназначенный, он понял, что не сможет выстоять там и двух секунд, но байк резко затормозил. Чонгук в обычное время приметил бы, что Мин Юнги, снимая шлем, выглядит весьма недурно, но сейчас его взгляд направлен совсем в другую сторону. Юнги подошёл ближе и взялся за плечо Чонгука, все ещё сидящего на заднем сидении. — Если тебе слишком тяжело, мы можем уехать. Просто скажи, и я сразу увезу. Чонгук обычно не отличался излишней решительностью, но в последнее время такая тенденция очень возросла, и терять лицо не хотелось. Чонгук слез с байка и направился в сторону «места, которое он не захочет видеть больше никогда». По Юнги было очень заметно, что он чувствует бесконечную вину — он не поднимал головы и сейчас делал все, чтобы Чонгук понял, что он раскаивается. Пока они шли до нужного места, Юнги рассказал историю о Тэхене от и до, не пропуская ни малейших деталей, а лицо Чонгука в это время с каждым словом делалось все более чёрным. Чонгук попросил сам, и Юнги не смел прерываться или вставлять лишние вопросы. Он говорил до тех пор, пока Чонгук не развернулся и стремительно не понесся в сторону выхода, закусывая костяшки пальцев в кулаке, жмурясь со всей силы, чтобы не показывать слабости. Он постоял в стороне с полминуты, отмаргиваясь от слез, а потом сел на байк и опустил голову, молчаливо приказывая Юнги тронуться и уехать отсюда подальше. Он так и не смог взглянуть на то самое место.

flashback

Чонгук сидел в глубоком кресле и хитро выглядывал из-за края спинки, высматривая силуэт работающего Юнги. Сегодня у него было хорошее настроение, и он захотел поделиться им со всем миром. Он нашёл своего андроида-предназначенного, и теперь его сильно-сильно любят. Такие новости не могли не радовать. Мин тепло поулыбался Чонгуку пару минут, а потом извинился, и мягко прогнал Чонгука в кресло, погружаясь в кучу бумажек. — Я сейчас немного занят, ты можешь подождать тут, а я закончу и поговорю с тобой, договорились? Запал Чонгука слегка поутих, но губы все ещё стабильно удерживали улыбку. Он решил понаблюдать за своим доктором и заметил много интересных деталей. То, как доктор Мин щурится, когда штора на его окне движется, пуская ему в лицо шаловливые лучи. То, как он вздыхает и запускает ладонь в волосы, когда смотрит на оставшуюся огромную кучу материала. То, как он слегка подергивает носом прежде, чем тихо чихнуть. "Нет. Чонгук. Прекращай это. Это бессмысленно и странно." Он пытался себя остановить, но прикрывал глаза и вновь ловил себя на бесстыдной мысли о том, что было бы интересно узнать, как доктор целуется.

end

Чонгуку не было радости возвращаться домой, где его ждала лежащая на диване груда металла по имени Ким Тэхен. После всего, что он видел и не видел там, он не хотел даже и секунды смотреть ему в глаза. Они были как две капли воды с фотографией Юнги, и Чонгуку от этого становилось ещё больнее. — Я собираюсь вернуть тебя. — В смысле? — Ты робот, знал об этом? Тебя разберут на запчасти и отправят на переплавку, а я навсегда забуду об этой нелепице, творящейся в моей жизни. Намджун предупреждал, что ему лучше не говорить о его сущности, ведь последствия могут быть очень и очень непредсказуемыми. Тэхен сначала просто стоял напротив и смотрел прямо в глаза Чонгуку, не отрывая взгляда, перекручивая все свои винтики в голове, чтобы понять сказанное ему. А Чонгуку все было мало. Он не собирался останавливаться и добивал хрупкую систему Тэхена. — У тебя нет сердца. Ты кусок железа без чувств и эмоций. Ты мне не нужен. Чонгук не контролировал себя, бешено дрожал, и все, что скопилось внутри него за все это время, грозилось вырваться наружу. Его просили не срываться на Тэхене с мыслями о том, что он робот и ему плевать. Чонгук сейчас не был в ладах со своим здравым смыслом, а смотрящий по-настоящему искренним взглядом Тэхен добивал его сущность. — Ты кусок железа... Чонгук будто бы пытался убедить самого себя в этом, твердя одно и то же, как будто он и сам робот, сломанный механизм. Где-то на уровне его груди внутри, под кожей и скелетом ныло и стенало измученное сердце — он совсем не знал как поступить, и делал хоть что-то, способное уменьшить боль. Но постепенное высвобождение гнева влекло за собой новые раны, теперь наносимые выслушивающим все Тэхеном. — Я ведь люблю тебя... любил, — Тэхеновы шестеренки яростно крутились, пытаясь подобрать код для расшифровки информации, а когда взгляд андроида стал более осмысленным, он вдруг сменился другим, полным разочарования и боли. — Как любящий человек может говорить такие плохие вещи... — Ты слишком наивный робот, глупый металлолом. Чонгук не выдерживал пауз, высказывая все, что думает, и делая внутренние порезы ещё глубже, полосовал себя своими же словами без жалости. Он пожалеет об этом через время, он и сам прекрасно знал, но слова взрывались, бомбили эту комнату и разбивали и Тэхена и Чонгука на осколки. А потом Чонгук не выдержал Тэхенова взгляда и сбежал, поджав хвост, вернулся снова к единственному человеку, которому мог, по крайней мере раньше, доверять, но уж точно не должен делать этого сейчас. Чонгук поздно понял, почему никак не может возненавидеть Юнги, и осознание этого вводило его в такой тупик, из которого абсолютно невозможно выбраться. Чонгук ожидал увидеть Юнги на рабочем месте, но двери его кабинета оказались заперты, а молоденькая медсестра, подошедшая через пару минут после попыток выламывания двери, сообщила, что доктор Мин экстренно уволился пару часов назад и собирается уезжать. Чонгук не знал адреса доктора, но умел добиваться своего, поэтому с трудом, но выпросил его у медсестры, заставив её бежать к директору и под предлогом важного дела заставлять разглашать конфиденциальную информацию. Чонгук поначалу даже передумал идти к Юнги, но просто позволить ему вот так вот уехать и оставить его одного в этой ситуации, которую он как раз и создал, было чистой воды эгоизмом, которого Чонгук на дух не переносил. Чонгук, найдя дом Юнги, бесстыдно ломился к нему в двери, будто собирался вызвать его на драку. Если бы Юнги не открывал ещё дольше, то возможно драка бы состоялась, но он все же аккуратно открыл двери и отвел взгляд, пытаясь сделать его безразличным. — Тебе совсем меня не жаль? Тебе просто наплевать? Чонгук знал, что все не так, и Юнги просто не мог поступить как эгоист только из-за личной неприязни, не такой у него был характер, да и неприязни друг к другу у них не было, именно поэтому Чонгук просто не понимал, почему Юнги собирается просто оставить его в этой луже накатившего дерьма. — Не стой за порогом.

* * *

— Я хочу вернуть его, — неожиданно выпалил Чонгук, заходя в дом Юнги и прикрывая за собой дверь. Но не ради приличия, а чтобы повернуться спиной и не видеть его виноватое лицо. — О чем ты? — Ты прекрасно знаешь о чем. Чонгук вздохнул и уперся лбом в холодное дерево. — Я отключу его и верну на фабрику, пусть на складе с ним делают, что хотят. Даже пусть на металлолом сдадут, мне теперь все равно, — Чонгуку слишком больно и несправедливо находиться рядом с ним, а сейчас этот робот его и вовсе ненавидит. Если, конечно, роботы могут ненавидеть. Его слова были резкими и острыми, как ножи. — Нет... Не могут ненавидеть... — Что? — услышал Юнги бубнеж Чонгука в конце. — Этот андроид просто кусок железа, делающий мне больно... Мне незачем держать его здесь и трепать всем нервы. — А ты не подумал, — Юнги начал осторожно, — что ты тоже можешь сделать ему больно? Вспомни, ты в ответе за того, кого... — К черту все это! Мне плевать на эти глупые слова, — Чонгук вскипал, не зная, как остановиться. Это было глупо и по-детски. — Они ничего не чувствуют. — Думаю, ты ошибаешься, Чонгук.

* * *

Дом Чонгука оказался словно перевернут. Все вещи были в разных местах, творился полнейший бардак, от которого у любителей порядка был бы сердечный приступ. Чонгук не делал этого. Уже около часа он сидел у Юнги дома, и около семидесяти процентов этого времени он молчал. Он был там и совсем не знал, на что способен обиженный бракованный механизм, оставленный в одиночестве на грани срыва.

* * *

— Знаешь, Чонгук, я тоже думал, что они не могут чувствовать, понимать. Но ровно до того момента, как Ким Намджун, который тогда продавал этих андроидов, поссорился со своим собственным. — Ким Намджун? Он и до сих пор там... — Нет. Это не он. Этот — его сын. А тот Ким Намджун, который его отец, в тот день погиб, — Юнги склонил голову, показывая, что до сих пор не может прийти в себя после той самой истории. — Что?! — Робот не был бракованным, он был просто обиженным, но такие последствия заставляют волосы дыбом вставать. Я не представляю, что может произойти, если разозлить бракованного... Чонгуку резко стало не по себе, завтрак приблизился к его горлу, но в последнюю секунду Чонгук сдержался, чтобы хрипящим голосом попросить продолжить рассказывать. — Если ты не слишком восприимчивый, то я продолжу... — Юнги сначала с опаской посмотрел в Чонгуковы глаза под дрожащими веками, а потом медленно, но решительно взял его руку в свои ладони. — Слушай. Начало истории было для Чонгука как в тумане. Юнги рассказывал, почему Намджун старший решил завести себе андроида-предназначенного и как он твердил, умирая, чтобы его сын никогда-никогда не заводил себе своего. — ... Самый ужасный момент был тогда, когда андроид начал вырывать с корнем часть руки с именем Намджуна. Он потом увидел, что там действительно железо, и чуть ли не воспламенился от отчаяния. А у Намджуна из-за этого тоже стали пропадать буквы, заменяясь кровоточащими ранами. Он умер даже не из-за случая, а из-за простой потери крови. Это так глупо и так страшно представить... Чонгук долго молчал после того, как Юнги подвёл историю к завершающей точке, но вскоре решился на то, чтобы сказать хоть слово. — А это можно было как-то исправить? Спасти его в последний момент? — Он сказал, что если бы имел возможность в этот момент выключить андроида, то смог бы выжить, ну или найти того, кто смог бы убить его быстро и без мук, которые он пережил, пока истекал кровью. Но андроид сбежал и спрятался, а Намджун просто ждал своей неизбежной смерти, ведь смысла искать он уже не видел, у него бы просто не осталось времени и сил на это. Чонгука затошнило ещё сильнее. Он не знал, как реагировать, все его эмоции смешались: отвращение, жалость, волнение и гнетущий и тянущий на дно страх за самого себя. Юнги увидел, что Чонгуку стало совсем плохо, и быстро побежал на кухню, чтобы сделать тёплого чая для него и для себя. Чонгук последовал за ним молча, шаркая пятками по полу, будто проваливаясь под пол и под землю. Он сел за стол и просто начал сверлить его поверхность пустым взглядом, совсем не замечая, как Юнги уже закончил с чаем и подсел к нему за стол. — Не волнуйся ты так, это единичный случай. Главное, не говори ничего такого своему роботу, и все будет хорошо. — Есть проблема. Я уже наговорил ему всякого... Юнги замолчал и даже не дышал, казалось бы, минут пять. А потом беспокойно заозирался по сторонам, будто что-то выискивая. А Чонгукову руку внезапно пронзила резкая боль. Он уже понял в чем тут дело, но просто боялся взглянуть на своё тело. Он поглубже засунул руки под стол и сжал губы. — Так, сейчас успокойся и выпей чаю, а потом вместе разберёмся, что делать дальше, — беспокойный взгляд Юнги бегал туда-сюда, но он не замечал полное безразличие в глазах Чонгука. Тот уже молча принял тот факт, что скоро умрет. — Уже поздно, доктор. — О чем ты, Чонгук? — Юнги снова задумался и через минуту округлил глаза. А потом подлетел к Чонгуку и сжал его плечи. — Стой, нет, погоди, только не говори мне... — он схватил его руку, на которой когда-то было написано имя его робота, и ужаснулся, заметив огромную лужу крови под столом. — Доктор... Юнги... Юнги резко схватил Чонгука и крепко прижал к себе. — Юнги, пожалуйста, можешь мне сделать одолжение в последний раз? — Мы тебя спасём, пойдём к тебе и выключим его, а? — Мы не успеем, Юнги. Пожалуйста, я хочу, чтобы ты меня поцеловал в последний раз... — Чонгуковы глаза постепенно закрывались, рука болела невыносимо, ноги уже не чувствовались, но он хрипел последние слова Юнги на ухо. А Юнги смотрел на угасающего Чонгука и даже не удивился его странному желанию. — Пожалуйста... Юнги не стал долго думать и осторожно коснулся губ Чонгука, чувствуя его солёные слёзы на них, а Чонгук почти не отвечал, постепенно слабея и становясь мягким в руках Юнги. — Я не хочу, чтобы ты мучился... — Юнги и сам начал плакать, понимая, что теряет своего пациента, друга... Даже больше, чем просто друга. Он вдруг резко привстал, обретая уверенность, и громко проговорил, чтобы Чонгук услышал сквозь оглушающую пелену, — Чонгук, скажи мне... Скажи, что любишь... — Юнги, ты ведь сам... — Ничего страшного, — Юнги перебил и снова начал просить. — Скажи, если не хочешь искать его, скажи это, чтобы не мучиться. Я не могу видеть тебя таким. — Хорошо, я скажу. Я люблю тебя, Мин Юнги, — последние еле слышные слова сорвались с губ Чонгука, и он прикрыл глаза. Одно мгновение, и дом опустел. На месте, где только что сидел Чонгук, осталась лишь огромная красная лужица, а тишина, пронизывающая воздух, была оглушающей. Где-то на диване чьего-то пустого дома искрился сломанный окончательно робот-андроид и чей-то соулмейт, о котором больше никто никогда не узнает. Где-то огромное красное море засохнет, становясь частью деревянного пола, а железные запчасти и провода покроются пылью от времени. Где-то кому-то совсем нет дела до тех, кого теперь здесь нет. Но в докторском кабинете в школе все ещё лежит красная книга, которую вскоре прочтёт новый доктор. И в этой книге давным-давно сумбурно и некрасиво написал слова тот, кто всю жизнь чувствовал вину и погиб все с таким же чувством: "Уж лучше умереть сразу, чем жить в муках, зная, что твоим мечтам больше никогда не сбыться. Уж лучше быть одиноким навсегда, чем мимолетными связями разрушить себя до основания. Уж лучше умереть вместе, чем жить с печатью убийцы всю оставшуюся жизнь. Все лучше, когда не поздно".