How do I feel you on me When you're not on my skin?
Ariana Grande – Touch It
Когда наступает то время суток, в которое люди занимаются любовью, Сокджин каждый раз мысленно благодарит Юнги. За то, что тот все еще позволяется хотя бы изредка касаться себя, хотя бы кончиками пальцев, хотя бы редкими взглядами. Касаться, казалось бы, своей души. Старший не говорит об этом вслух, потому что Юнги и так знает. Потому что он тоже. Они не занимаются друг с другом любовью, но им все равно нравится это время суток. Когда можно легко провести заледенелыми пальцами по чужому подбородку, всматриваясь давно привыкшими к темноте глазами. Когда тишину разрывает только бешеный стук сердца, пока другой спит и не слышит его. Иногда они разговаривают совсем немного. Просто чтобы дать друг другу знать, что они все еще живы, что у них все хорошо. Говорить, чтобы просто что-нибудь сказать и услышать в ответ хотя бы мычание. Иногда, совсем редко, Джин молчит и ничего не просит. Он обнимает себя руками, сжимает пальцами ткань своей пижамы. И сначала сдержанно и тихо хватает воздух ртом, потому что в то время суток, когда люди занимаются любовью, единственное, что он может, это быть самым удобным соседом. Юнги закусывает одеяло, когда слышит чужие тихие стоны, в которых иногда, совсем редко, он, кажется, узнает собственное имя. Совсем редко, почти никогда, в то время суток, когда люди занимаются любовью, они не ложатся спать и вместе едят что-нибудь вредное. Они сидят на нейтральной территории, чтобы даже случайно не коснуться пола на чужой стороне. И делают вид, что ничего страшного не происходит, когда тянутся в пакет с чипсами одновременно, и их пальцы случайно соприкасаются. Юнги рассматривает и себя на предмет какого-то рычажка, надеясь, что когда-нибудь он сможет просто выключить мысли в своей голове. Поменяться так же, как это делает Сокджин. Стереть все границы между тем, что можно, и чего нельзя. Перевернуть все с ног на голову, полностью меняя представление о себе. Но Юнги только кивает в ответ, потому что Сокджин всегда первым спрашивает, все ли с ним хорошо. Сокджин совсем по-детски любит конфеты на палочке. Юнги сначала смотрит исподлобья, но потом в открытую наблюдает за тем как старший перекатывает сладость во рту. Как конфета то появляется, то снова исчезает за пухлыми губами, как поочередно оттопыриваются джиновы щеки, когда тот пытается сказать что-то, не вынимая конфету изо рта. И стоит ему предложить поделиться, как Юнги больше не сможет перестать думать о том, какой же теперь у нее должен быть вкус. Когда старший догрызает остатки, Юнги наблюдает за этим. У Сокджина губы липкие, сладкие и гладкие. Юнги думает, что они такие из-за конфеты. У него они все еще тонкие и бледные, наверное, потому, что он слишком сильно сжимает их, когда глушит собственные стоны. Они совсем не подходят друг другу. Как цветок и топор. Потому что не должен такой грубый инструмент касаться тонких стеблей, хотя им в любом случае будет одинаково больно, чем бы их не срезали. Но найдется какой-нибудь безумец, который будет грубо сечь по ножке, не догадавшись, что можно было просто вырвать с корнем. Юнги смотрит на протянутую ему конфету, потом в глаза Джину – на секунду. Он вдыхает и выдыхает с закрытыми глазами и выдает уже знакомое, так сильно режущее слух: – Не надо. Потому что однажды, в то время суток, когда люди занимаются любовью, они узнали вкус друг друга. И он показался им таким знакомым, будто они всю жизнь его пробовали. Юнги все еще помнит пальцы старшего на своих бедрах и вкус собственной спермы на его губах. И сокджиново «мы не должны были делать этого» отпечатанное на подкорке толстым шрифтом. Сокджин тоже знает, что не надо. Потому что это даже хуже, чем вся та дерьмовая еда, которую они иногда в себя пихают, забывая, что хоть это вкусно, но еще никому не пошло на пользу. И как сильно ошибается тот, кто будет проглатывать её раз за разом. В то время суток, когда люди занимаются любовью, Сокджин и Юнги просто спят, как и другая половина людей, которая использует ночь по её прямому назначению.