Откат

— Венька! Ну вот скажи, что ему опять не так, а? Что я такого сказал?! Просто попросил не мельтешить! Всего лишь! — Тут главное не что, а как, Стасик. Ты ведь не сказал — ты рявкнул. — Ну сорвался, ну с кем не бывает… Но я же потом извинился! Достал ведь своей услужливостью, ей-богу! Что я — безрукий и сам не могу себе чая налить и тарелку с бутербродами до стола донести?! — Можешь, Стасик. Конечно же можешь. И ты, конечно же, не безрукий. — Тогда чего он все время под руку лезет?! Полы каждый день моет, ты можешь себе это представить?! Полина на меня зверем смотрит, думает, это я его заставил! Можно подумать, я тут могу хоть кого-то заставить! Можно подумать, меня хоть кто-то слушается! Сколько раз говорил — не надо! Все равно моет! Только теперь — ночами, чтобы я не видел! — Не понимаю, Стасик, и чего ты так злишься? Тебе бы радоваться, что в команде такие работящие киборги. Одному на флайере покатать в любое время за радость, другой вон полы моет, посуду опять же, по кухне дежурит по собственной инициативе. Любо-дорого! Пристрелить кого-нибудь при случае, морду там набить. Или канаву выкопать. При случае, опять же, если вдруг понадобится. — Какую канаву, Венька?! Какое пристрелить?! — Да это я так, к слову, не бери в голову, Стасик, в нашем возрасте опасно так нервничать. А Дэнька… думаю, он просто не знает, как еще тебе угодить. — Да не надо мне угождать! Вел бы себя нормально — и все. — Он и пытается, Стасик, — ну, так, как сам это понимает. Идеального киборга не изображает — и то прогресс. Не надо требовать от него слишком многого. — Да я вообще ничего от него не требую! — А вот это ты зря, Стасик, зря. Капитан просто обязан быть требовательным. Иначе команда вконец разболтается. Вот скажи мне, Стасик, положа руку на сердце, — нужен ли тебе на борту разболтанный киборг? — Мне нужна криокамера!!! *** — Дэн? Ты не спишь? Можно войти? Дэн медленно сел на койке. Развернулся лицом к двери, сунул руки под мышки — ладони были ледяными. Он сам себя не понимал — ведь вроде бы должен был обрадоваться. Повезло. Он не зря осторожничал все эти дни, не давая заснуть органической составляющей. Не зря загонял себя боевым режимом, позволяя лишь короткие отключения, не более чем на пятнадцать минут, да и то оставляя сторожевые маячки. Капитан все-таки пришел. А Дэн не спит. Дождался. Сумел. И значит, ничего страшного не случится. Все будет хорошо. Повезло. Надо радоваться. Радости почему-то не было. Более того, хотелось сжаться в комок на койке, подтянуть колени к груди, обхватить их руками, спрятаться под одеяло, зажмуриться и перестать дышать — в глупой надежде, что капитан, может быть, не станет настаивать и уйдет. Что трижды глупо — в следующий раз может так и не повезти. И будет как тогда, на Новобобруйской свалке, когда трое местных решили поразвлечься со свежим мясцом и программа защиты среагировала сама, а ты проснулся слишком поздно, когда живых рядом уже не осталось. Никого. Или совсем недавнее воспоминание, от которого трясет до сих пор, — когда ты чуть не убил Теда, там, у шлюза… Тед, может быть, и не помнит, для него больше года прошло. Но ты-то помнишь, для тебя это было совсем недавно. Помнишь. И понимаешь. Так что прятаться глупо, да. Но — хотелось. Очень. Можно притвориться, что спишь и не слышишь. Можно отказать в доступе. Наверное, можно. Но Маша наверняка сообщила капитану о том, что Дэн в активном состоянии, иначе тот не стал бы стучаться. Может быть, она даже сообщила, что за последние две недели Дэн спал в общей сложности девять часов и двадцать три минуты, меньше просто не получалось. Маша угрожала нажаловаться доктору, если Дэн не прекратит и не станет отключаться хотя бы на три часа каждый день, а он обещал в ответ, что постарается. Но не сумел. Слишком много адреналина. Слишком страшно, что не успеешь проснуться вовремя. Маша могла сдержать обещание. А доктор мог рассказать все капитану. Да что там мог — обязан был. Мало того, что на борту сорванный киборг с отсутствием строки подчинения в базовой прошивке, так он еще и сам себя контролировать не способен! Прямая угроза остальным членам экипажа. Доктор обязан был сообщить об этом. Доктор просто не понимал, что настоящая опасность в другом. А еще у капитана есть капитанский доступ… Капитанский доступ превращает любую запертую дверь на подчиненном капитану корабле не более чем в фикцию, а вопрос о возможности войти — в формальную вежливость. Или в издевательство, тут уж от капитана зависит. Какого цвета красный сенсор, если вопрос задает капитан? Правильно. Зеленого… Дэн не стал отвечать вслух, коротким импульсом по кибер-связи разблокировал дверь каюты. Отвернулся к стене. Хоть какая-то видимость личной свободы и самоуважения, иллюзия, конечно, но все-таки нужно быть благодарным, что оставили хотя бы это. Нужно быть благодарным, идиот! А не злиться. Не впадать в отчаянье, не считать, что все кончено и будет только хуже. Не будет. Они — другие. Вспомни «Черную звезду»: стал бы тот капитан спрашивать у тебя разрешения войти? Стал бы мяться вот так на пороге твоей каюты, вздыхать чуть ли не смущенно? Вспомнил? Хорошо вспомнил? Ах, не хочешь… и правильно, что не хочешь. Да у тебя и каюты там не было! Здесь капитан другой, ты и сам это отлично знаешь. Ты был готов за него умереть, так что же теперь изменилось? От тебя ведь не требуется отдать жизнь, больше не требуется, да и тогда никто не требовал, это было твое и только твое решение, и ты его принял сам, и готов был платить, и нисколько не сомневался… Теперь-то — что? Никакого тарана, никакого мусоросжигателя — так, немножко удовольствия для хорошего человека. Немножко боли для тебя. Неужели тебе так жалко?! Он ведь действительно хороший, этот капитан, он не станет тебя бить, даже за те самые непроизвольные реакции, что всегда так веселили и одновременно злили наемников. Наемники как раз били, в том числе и за них. Сильно. Поначалу ты пытался эти реакции блокировать — если быстро перейти в боевой режим и обратно, на секунду втянув все вовнутрь, это помогает. Ну, почти всегда. Тоже больно, конечно. Зато ты сам решал, когда тебе будет больно. Тоже своеобразная иллюзия свободы. Но очень скоро ты проследил интересную закономерность — в таких случаях развлечения длились намного дольше, наемники входили в раж, свирепели, повторяли снова и снова, начинали применять посторонние предметы. Иногда — довольно крупные. И остаточные повреждения в результате получались намного серьезнее. Поддаться оказалось проще. Поддаться — и предоставить им то, на что они так хотели разозлиться. Реакция со стороны наемников всегда была одной и той же. Возмущение. Презрение. Гадливость: «Смотри-ка, а ему это, похоже, нравится! Тебе ведь нравится, да? Нравится?! Фу, опять обсвинячился, тупая жестянка!» Потом несколько ударов, чаще ботинками, чтобы самим не замараться, — и тебя оставляли в покое. До следующего раза. Здесь капитан не такой. Бить он точно не будет, даже если тебе и не удастся сдержаться. Может быть, сделает вид, что не заметил. А может быть, даже и поможет. Иногда ведь встречались и такие, которым нравилось помогать, даже среди наемников встречались. Не когда их было много, конечно. Но ведь и капитан пришел один. И бить точно не станет, он ведь хороший, действительно хороший, хотя раньше ты был уверен, что таких людей просто не бывает. Он будет аккуратен и осторожен. И, может быть, тебе даже не будет больно. Ну, почти. Так какого хрена тогда, скажи, тебе еще надо?!.. На «Черной звезде» у тебя ничего не было, это правда. Ни каюты, ни безопасности, ни самоуважения. Но там и тебя самого почти что не было — может быть, все дело в этом? Теперь-то ты есть. И терять себя очень не хочется. Даже частично. Даже ради хорошего человека. И очень не хочется видеть отвращение и гадливость — потом. Именно в его глазах больше всего и не хочется… Капитан потоптался на пороге, повздыхал, но все же вошел. Дэну не обязательно было на него смотреть, чтобы отсканировать состояние: возбуждение, раздражение, злость. И страх. Самое паршивое сочетание: что Казак, что вояки на Шебе именно на таком взрывоопасном гормональном фоне начинали наиболее активно жаждать развлечений. Спокойно! Это — не Казак. И не те вояки. Это — совсем другой человек. Он хороший. Он — не станет. — Дэн, мне надо с тобой поговорить. Серьезно. Ага. Значит, сначала будут разговоры. — Дэн, ну что ты творишь, а? Ну сколько можно нервы трепать? Понятно. Ролевая игра в «ты был очень плохим». Паршиво. Один из самых худших сценариев, восстанавливаться потом приходилось долго. — Заставляешь ночами не спать старого больного пенсионера. Тебе не стыдно, а? Странно. Капитан сам себя накручивает, но всерьез начать злиться никак не может. Это хорошо? Наверное. И уже почти не боится. Только усталый. Это точно хорошо. Дэн встал, по-прежнему глядя мимо капитана. Вздохнул. — Станислав Федотович, я все понимаю. И осознаю. Я очень плохо себя вел. Был плохим киборгом. Очень. Должен быть наказан. Я понимаю. Только… — Дэн и сам слышал, как тускло и невыразительно звучал его голос, но ничего не мог с этим поделать. Да и не хотел. Куда больше его сейчас волновало другое, раньше ему и в голову не приходило ни о чем просить, программа должна быть откатана, это данность, такая же непреложная, как и то, что вода мокрая, а огонь горячий. Но этот капитан другой. Может быть, он не будет настаивать… Дэн сглотнул, набираясь решимости. — Станислав Федотович, можно вас попросить… пожалуйста… Продолжил шепотом, связки перехватило:  — Можно, я все сделаю сам? Я буду аккуратен. Очень. Вы не пожалеете. Останетесь довольны. Я… умею. Только… Можно я не буду… раздеваться? Капитан сел на койку. Молча сел. Молчание — знак согласия? Вряд ли. Понятно, игра в «ты сам этого хотел». Опуститься на колени, начать умолять… с одной стороны — почему бы и нет ради хорошего человека. С другой… Кожу на скулах обожгло, наверняка проступили некрасивые красные пятна — проступили и тут же поблекли, Дэн вовремя спохватился и спазмировал периферийные сосуды. Если не удается полностью блокировать спонтанные гормональные выбросы, то хоть так, убираем симптомы. Тишина давила. Дэн пожал плечом. Попытался улыбнуться. — Хорошо. Ладно. Я… если это так важно… Конечно же, Станислав Федотович, я сейчас… Продолжая упорно сверлить взглядом стенку, он взялся за пояс, нащупывая пряжку, потянул ремень. Пальцы слушались плохо, дрожали. Адреналин. Слишком много адреналина… — Дэн… Дэн замер. Голос у капитана был… неправильный. — Дэн, посмотри на меня. Опустить голову было невероятно трудно. А не опустить, когда у капитана такой голос, — невозможно. В ушах зашумело. Адреналин, чтоб его! Как не вовремя. Глаза у капитана оказались такими же, как и голос, — неправильными. И смотрел Станислав Федотович в упор, пристально — раз попавшись, взгляда уже не отвести. — Дэн, ты что, ты вот из-за этой вот ерунды все последнее время так… переживал? Трусил. Он хотел сказать — трусил. — Балбес ты, Дэнька! Господи, знал бы ты, как ты меня напугал-то, а… Кровь снова бросилась в лицо — и на этот раз имплантаты не справились. Дэн втянул воздух — судорожно, со всхлипом. — Денис! — Вот теперь капитан уже злился, но эта злость тоже была неправильная и почему-то совсем не пугала. — Ну тебе же не надо верить мне на слово! У тебя же есть твой гребаный детектор! Включи его и проверь. Подразумевал ли я хоть когда-нибудь, хоть раз что-нибудь подобное? Гнев. Злость. Возмущение. И поверх всего этого — чудовищное облегчение. Не врет. Искренность аж зашкаливает. Так не бывает, но…. Кажется, выше сотки. — Ну?! Подразумевал или нет? Что молчишь, зараза ты рыжая?! Хотел или нет?! Ответить удалось не сразу и только шепотом. — Нет… — То-то же, — успокоился капитан так же мгновенно, как и вспылил. Буркнул ворчливо: — Садись уж, балбесина! Очень вовремя, а то пришлось бы задействовать имплантаты. Дэн сел обратно на койку. Не сел — рухнул. Уставился прямо перед собой, чувствуя, как горит уже не только лицо, но и уши. Капитан сидел близко. Не вплотную, но слишком близко, это нервировало, но сесть дальше выглядело бы… демонстративным. Почти оскорбительным. Опять заработали надпочечники, Дэн отслеживал концентрацию выброса автоматически, краем процессора. Норадреналин, понятное дело. Не так много, перегорит, можно не блокировать, ну поколотит разве что на откате. Вазопрессиновой группы нет почти совсем. Это хорошо, только боевого режима нам сейчас и не хватало для полного счастья. А это что? Дофамин? Откуда? Какого черта?! — Ну и что же заставило тебя так думать? — спросил капитан недовольно. В голосе его звучала искренняя обида, черт, и искренность опять зашкаливала. — Я что, повод какой давал? Черт, черт, черт… Ошибка. Базовая. Если ты капитану и нужен зачем-то, то не для секса точно (даже для этого ты им не нужен, ты счастлив, да? какого хрена ты так счастлив?! ты должен быть в ужасе, идиот!). Срочно! Найти выход и снова стать нужным. Дофамин не лучший подсказчик. От него лишь кружится голова и пузырится в горле звенящий восторг. Тут бы серотонинчику, чтобы на легком кураже, с юмором, люди любят шутки… Нету. Один дофамин прет, как… черт, ладно, прорвемся. Ты же вел себя как придурок, да? Ты же всех достал? Хороших людей, между прочим, уж это-то ты с самого начала про них понимал… Капитана вот тоже обидел. Пусть сорвется, ударит и простит. Вот и выход! Хорошие люди любят прощать. Нарваться. Разозлить до конца. Пусть треснет как следует, от всей души, и простит — и будет всем счастье. Эх, жалко, что сел, стоящего ему было бы ударить сподручнее… Дэн сдернул с губ непроизвольную счастливую улыбку и постарался, чтобы голос звучал как можно более вызывающе, даже издевательски. С этаким снисходительным презрением, такое больше всего выбешивает. А уши… уши не главное. Капитан все равно смотрит в сторону. — А что я должен был думать еще, Станислав Федотович? Я потерял память, но ведь не голову же. Машинная логика, с ней не поспоришь. Глубокий космос, долгие перелеты в тесном корабле. Необходимость расслабиться. А я… Сначала думал, что я общий. Просто забыл об этом, а вы напомнить стесняетесь. Только вот каюта… раньше в другой жил, я же помню. А теперь в этой. Рядом с вашей. Теодор назвал меня красавчиком. Был искренен. Но не тронул. А вы купили шампунь. И душ… зачем киборгу душ каждый день? Да еще по полтора часа. А вы сказали, что я должен. Ну вот и… В конце концов, зачем еще в экипаже может быть нужен смазливый киборг? Вот сейчас он ударит. Развернется и… Капитан вздохнул. — Нет, Дэн, ты не киборг, — протянул он сочувственно. И неожиданно рявкнул: — Ты придурок! Полный! А Ланса мы тогда зачем с того паскудного склада вытаскивали? Что на этот счет твоя долбаная машинная логика скажет? Тоже за этим, что ли?! — Конечно! — Дэн тоже перешел на крик. Ну или почти крик, сиплым шепотом, связки так и не отпустило. — Только ясно же, что Ланс, он для Полины! Персональный ее, личный! А я… а вы… Горло царапнуло как-то особенно противно, Дэн закашлялся. Капитан развернулся к нему всем телом, резко, обеспокоенно. — Дэнька, ты что?! Опять простыл? Дай-ка лоб… ничего себе! Да ты горишь! Голос у капитана встревоженный, рука холодная. Почему так темнеет, в животе тянущая пустота… черт… это давление падает. Чертов процессор! Не сейчас! Только не… ***