В страшном тёмном переулке...

- Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь... - горлопанила я, копаясь в бумажках. Ну да, ещё одна бесполезная попытка навести порядок на рабочем столе. Вот бумажка, ещё бумажка, так, про фантики от конфет мы разговаривать не будем, а вот этот самолётик из бумаги вовсе не мусор, а протокол по прошлому делу. Кстати, надо к этому самому делу его подшить и благополучно его закрыть, а то начальство уже давно грозится влепить мне выговор за халатное отношение к документации. Ну я же не виновата, что бегать по подворотням за всякими придурками и допрашивать свидетелей у меня лучше получается, чем писать рапорты и заключения. Ну серьёзно, писатель из меня очень так себе, а вот бегаю я хорошо, несмотря на мой лишний вес. Хотя, для кого лишний, а для кого самое то. Работаю я, кстати, в нашей бравой русской полиции, если вы ещё не догадались. Проще говоря, я обычный опер, храню безопасность мирных граждан. Так сказать, в одной руке пушка, а в другой пирожок с повидлом. Да ладно-ладно, пистолет я ношу в кобуре, а обе руки у меня свободны, чтоб подзатыльники раздавать всем желающим. А желающих многовато развелось в последнее время. И откуда только берётся весь этот преступный контингент? Я призадумалась и, подперев голову рукой, уставилась в стену, с которой голубенькая краска начинала потихоньку слезать. Да уж, надо что-то делать, скинуться всем отделом и поклеить тут какие-нибудь позитивные обои, а то сидим, как в психбольнице, с голубыми стенами и без окон. Хотя, окно есть, но и то зарешеченное, мелкое, и с полудохлым вялым фикусом на подоконнике. Фикус этот питается исключительно остатками кофе, чая и сигаретными окурками. Да уж, что-то я сейчас так подумала, жалко мне его. Бедный цветочек, жертва людского безразличия. Надо бы его лучше в отдел по несовершеннолетним отнести, там тётушки добрые сидят, будут поливать и удобрять, ходить и лелеять, так сказать. Но это ещё когда руки дойдут, пока пусть стоит несчастный фикус на нашем пыльном подоконнике и мечтает о лучшей жизни. Из раздумий об обоях и фикусах меня вырвал знатный грохот двери о стену. Да уж, как она ещё с петель не слетела? На стене вон вмятина давно от ручки, а дверь до сих пор держится, я уже больше пяти лет тут сижу, было время понаблюдать. - Катюха, слушай и внимай! - гаркнули с порога, а я только тяжко вздохнула. Да уж, этот мерзкий голосок со мной тоже уже пять лет, как и дверь с фикусом. Фу, уши б мои его не слышали, этот голос, а глаза б мои не видели его обладателя. Однако, ни то, ни другое невозможно, так что вот она я, слушаю и внимаю. Ну, на самом деле, голос был вполне себе приятный - с хрипотцой, с таким только в сексе по телефону работать - и принадлежал моему постоянному, как ямы на дорогах, напарнику, Серёге. Нет, Серёга - это конечно неофициально, так, для своих, а по паспорту он Сергей Васильевич Бобырец. Мужик Серёга, конечно, хороший, но вот как человек - то ещё гав... разочарование. Да и опер из него очень так себе, что он вообще в нашем РОВД забыл? Знаю, его сюда специально для меня послали высшие силы, так сказать, чтоб жизнь мёдом не казалась. Вот как сейчас помню, сижу себе спокойно, работаю, и тут входит оно. Рыжее, лохматое, страшное, как тысяча китайцев, и тонюсеньким голоском мне "здрасти, я буду с вами работать". Да уж, это сейчас Серёга бравый опер с косой саженью в плечах и цветником красавиц в телефонной книжке, а раньше был тот ещё гнусавый любитель поныть и пофилософствовать. Да уж, сколько ж он мне нервов потрепал своей философией, не счесть... - Катюха, ты слушаешь меня вообще? - да уж, пока я тут вспоминала наши лучшие годы, Серёга мне, видно, что-то настойчиво втолковывал. Эх, а я, бессовестная, всё прослушала. Да уж, сделать вид, что я всё поняла, или всё-таки переспросить, мало ли, может важное что... Хотя, чего такого важного может мне сказать Серёга? - Катюха! - Какая я тебе Катюха, Бобырец?! Екатерина Великая, пожалуйста, и кланяться не забывай, - я выпрямилась и откинулась на спинку кресла. Да уж, кресло у меня знатное, самое крутое на районе. На самом деле, я его из дома притащила, на стуле сил сидеть больше не было, а вот креслице - самое то. Мягонько, просторно - ляпота! Чем не трон для Екатерины Великой? Вот то-то и оно. Ну, к имени своему я претензий не имела, Екатерина Петровна Кирсанова - вполне себе неплохо, даже, я бы сказала, по-императорски. Тут и кличку обидную не придумаешь, да и уважением само собой проникнешься, Екатериной, всё-таки, плохого человека не назовут. - Ой, нижайше извиняюсь, ваше Величество, что холопские речи без поклона слушать приходится, - Серёга согнулся пополам, кланяясь, а потом выпрямился и, сверкнув своими страшными зелёными глазами, которые на ведьминские смахивали, заявил: - Там, ваше Высокоблагородие, чернь в обезьяннике бунтует, извольте успокоить! - Да иди ты, где ты видел вообще, чтоб Екатерина Великая с чернью тусовалась у обезьянника, а? - я тяжко вздохнула, но всё же подняла свою пышную императорскую задницу со своего императорского трона и потопала в приёмную. Там, в приёмном окошке, блестел стёклами очков Севоркин, уплетая свежую булку с маком, за решёткой в уголочке сидели бунтующие бандюганы, а на стульчике прямо около моего кабинета сидела миниатюрная бабулечка в зелёном пальто и чёрных лакированных калошах. Я оценила обстановку и первым делом пошла к решётке, сделав по пути лицо пострашнее да построже. Севоркин, как только меня увидел, спрятал свою булку с маком под стол - это он правильно сделал, я-то ещё не обедала, а он меня булками дразнит - и, стараясь проглотить огромный кусок не жуя, пробубнил: - О, Екатерина Петровна, тут к вам как раз пришли. И Козырь буянит, вы его того... - Севоркин нервно помял голубую форменную рубашку, которая на животе топорщилась, а я только порадоваться успела, что я оперуполномоченная и мне дозволено расхаживать в гражданском. Чую, что не пойдет мне форма бравого российского полицейского, ну совсем не пойдёт. - Если я его того, то меня посадят, Севоркин, - вздохнула я, вставая перед решёткой грозным монолитом правосудия. Ну а что, ростом меня не обделили, весом тем более, так что я и есть главная мощь правосудия, ну, в нашем районе по крайней мере. - Да ладно, Екатерина Петровна, за такого дадут максимум, как за хулиганство, - Севоркин только рукой махнул, кося глазами под стол. Ну да, булка с маком поинтереснее, чем разговоры со мной. Эх, как никто другой, понимаю Севоркина, у меня вон живот бурчит уже от голода. А я когда голодная, злая, как чёрт, так что лучше бы меня сейчас никому не злить. Могу сожрать. - Ох, Екатерина Петровна пожаловала! Эх, какая женщина, мне б такую... - пробасил из-за решётки тот самый Козырь, полутораметровый бородатый мужичок, который стабильно попадал в обезьянник раз в неделю, по четвергам, за нахождение на улицах города в нетрезвом виде. Алкоголик и буян, проще говоря. - Какая я тебе женщина?! Мне всего тридцать, - я пригрозила Козырю кулаком, одновременно с этим подметила, что пора делать новый маникюр, а зарплата ещё не скоро, и совсем расстроилась. Да ещё и живот забурчал, напоминая о том, что пора бы уже мне отобедать. - Так, ещё один звук из вашего угла, и живым отсюда никто не выйдет! Я рявкнула пару раз в сторону решётки и, когда там всё затихло, пустила в свой кабинет ожидающую меня бабулю в зелёном пальто, а сама вошла следом. Да уж, обед придётся отложить, потому как у бабушки явно есть, что мне рассказать. В своём кабинете я неожиданно, кроме вполне привычного фикуса, обнаружила и Серёгу, который сидел за столом в углу. Ах да, это же не мой кабинет, а наш с Бобырцом общий, на двоих так сказать. Никак не могу привыкнуть, что приходится делить помещение с моим обожаемым - я имею в виду, о боже, за что мне это - напарником. Серьёзно, видеть Серёгу каждый день уже невозможно, надо выселять его в коридор. Ну или пусть начальство выделит мне отпуск. Хотя, первый вариант более реален. - Бобырец, ты чего сел в углу? Между прочим, людям нужна помощь, а ты штаны просиживаешь! - бабуля присела на стул рядом с моим столом, а это значит, что разбираться с ней придётся именно мне. Серёга это сразу понял, поэтому спрятался за монитором, чтобы я его не заметила. Ну да, как же, не заметишь эту сияющую рыжую макушку, его шевелюра сверкает ярче лампочки. - Вы, Катерина Петровна, сами разбирайтесь, у меня куча документов, которые вы на меня благополучно спихиваете, - пробубнил мне в ответ Серёга, нарочито громко шурша бумажками. Ну, на самом деле, что правда, то правда, я чрезвычайно не любила работу с документами, и каждый раз именно Бобырец разбирался с бумагами. Ну а я в это время обязательно тоже занималась каким-нибудь несомненно важным делом. А как же, вся в трудах. - Ох, ребятки, какая вы хорошая пара, - а это бабуся в зелёном пальто о себе напомнила. Я успела про неё за две минуты забыть, так что её тихий голос заставил меня вздрогнуть. - Да что вы, не дай бог такому когда-нибудь случиться! - побыстрее открестилась я от участи быть с Серёгой хорошей парой. Бобырец никак на бабулины слова не отреагировал, видимо, дал мне добро самой разбираться с проблемой. - Все вы так говорите, а потом как миленькая с ним под венец пойдёшь, детишек ему нарожаешь, заживёте... - бабуся всё пыталась убедить меня в том, что единственным возможным вариантом моего светлого будущего была неминуемая свадьба с Серёгой, а этот рыжий негодяй сидел и в открытую хохотал над моим позеленевшим от такого ужаса лицом. - Кирсанова, я, если что, мальчика хочу, - сообщил из своего угла Бобырец, а я смяла какую-то наверняка очень важную бумажку и запустила прямиком ему в лоб. И что вы думаете, прямо в яблочко. А потому что нечего насмехаться над старшим по званию! - О, мне как раз не хватало показаний свидетеля! Спасибо, Катерина Петровна, и не отказывайтесь вы от меня так категорично, мало ли, как жизнь сложится Серёга всё довольно зубоскалил, бабушка расписывала наше с ним светлое будущее и, кажется, дошла уже до наших общих правнуков, а я тихо зверела, чувствуя, как в желудке образуется пустота. Эх, съела бы я сейчас что-нибудь этакое, но нет, понимаешь ли, дела. Так что приходится забывать про голод и, стараясь милейше улыбаться, узнавать, с чем к нам пожаловала старушка в зелёном пальто. Бабушка назвалась Валентиной Николаевной Зызь, и, прежде чем перейти к делу, сделала максимально длинное вступление, да такое, что даже Серёга оторвался от свой писанины и мы оба заслушались. - Вообще-то, я сама не местная, приехала из деревни, лет так сорок назад... - начала Валентина Николаевна, а я, поняв, что слушать придётся очень долго, устроилась поудобнее. Поверьте мне, торопить бабулю бессмысленно. Чем больше я буду ей мешать, тем дольше она будет рассказывать, а выслушать я её обязана по долгу службы. Потому как мало ли, что там у неё случилось, может быть, действительно беда. Как оказалось, в город наш Валентина Николаевна приехала не по своему желанию, а из-за того, что её мужу, Михаилу Александровичу, дали тут работу. Работал глава четы Зызь простым учителем, в деревне школу закрыли, поэтому и пришлось перебираться. Жили сначала в крошечной комнатушке за небольшую оплату, которую только и могли себе позволить, оба работали непокладая рук. Михаил Александрович после школы занимался репетиторством, Валентина Николаевна, как и в деревне, работала в магазине, брала дополнительные смены, чтобы, наконец, стать хоть немного свободнее в деньгах. Потом, через несколько лет жизни в городе у них всё-таки получилось заиметь собственное жильё: пусть и крошечную, но свою квартирку. Тут же у них родилась дочка, которую назвали Леночкой. Хотя она и была спокойным и тихим ребёнком, всё-таки, сидеть с ней было некому. Так что Леночка росла в круглосуточных яслях, затем в таком же детском саду. Когда девочка пошла в школу, стало сложнее. Нужны были деньги, а их всё не прибавлялось. Ситуацию усугубляло то, что Леночка, которая никогда не приносила проблем своим родителям, начала грубить учителям, драться с одноклассниками, а Валентину Николаевну с мужем стали частенько приглашать в кабинет директора. Дочка к старшим классам совсем перестала учиться, а после выпускного сбежала с каким-то совсем не внушающим доверия байкером. На этом моменте Валентина Николаевна приостановила свой рассказ и неожиданно замолчала, а я, заслушавшись, чуть не задремала. Но, я вовремя успела удержать себя ото сна и, пока Зызь готовилась продолжить свой рассказ, я призадумалась о том, что же могло случиться у бабули, чтобы она обратилась в полицию. Начало её рассказа мне ни о чём не говорило, так что оставалось только слушать дальше. Серёга в углу тоже сидел, подперев кулаком голову и устремив взгляд на Валентину Николаевну. Слушает, зараза, вместо того, чтоб бумажки разбирать. Хотя, это неудивительно, кому вообще охота разбираться с документами? - Мы пытались Леночку отыскать, но она была уже совершеннолетняя, и оставила записку, мол, что просить её оставить в покое, так что милиция ничего поделать не могла, - Валентина Петровна грустно вздохнула и, ещё секунду помолчав, продолжила свой рассказ. Свою дочь семья Зызь не видела не меньше десяти лет. В конце-концов Леночка вернулась с маленьким пятилетним мальчиком, который оказался её сыном и, прожив с родителями всего год, снова сбежала куда-то, оставив в отчем доме уже привыкшего к бабушке с дедушкой сынишку. Больше она в родительском доме не появлялась и только изредка, далеко не каждый год, присылала Валентине Николаевне и Михаилу Александровичу открытки на праздники, в которых ни слова не упоминала о собственном сыне. Внук Алёша радовал бабушку с дедушкой, как только мог: хорошо учился, помогал по дому, рано начал подрабатывать, чтобы помочь своей семье. Вскоре после того, как Алёша закончил школу, умер муж Валентины Николаевны. Хоронили скромно. Теперь бабушка и внук стали жить вдвоём. На этом моменте своего рассказа Валентина Николаевна начала волноваться и я, поняв, что скоро, наконец, узнаю цель её прихода, начала слушать ещё внимательнее. В принципе, история жизни Зызь не была чем-то удивительным, можно сказать, она была самой обыкновенной, так что ничего особенно ужасного в конце я не ждала, поэтому слушала, не напрягаясь. Возможно, мне придётся даже отправлять старушку просто к участковому, наверняка дело не в моей компетенции. Однако, с этим я поторопилась. Оказывается, история Валентины Николаевны закончилась куда печальнее и удивительнее, чем я думала. Однажды вечером её любимый внук просто не вернулся домой. Случилось это пару недель назад. Услышав это, я уже думала, что мне предстоит заниматься поисками парня, но Валентина Николаевна опередила все мои расспросы и предположения. Оказалось, Алёша вернулся домой спустя ровно шесть дней. Вот только вернулся не любящий внук, а совершенно другой человек. - Грубый, злой, проклинает меня последними словами. И с каждым днём всё хуже. Четыре дня назад он грозился меня убить, а через день пропал. Три дня его нет дома, о нём ничего не слышно. Телефон лежит дома, и все вещи тоже. Найди его, дочка, прошу тебя. Неспокойно мне, не просто так он ушёл, впутался во что-то нехорошее, - Валентина Николаевна покачала головой и посмотрела на меня неожиданно яркими и совсем, кажется, молодыми карими глазами. Да уж, всё-таки, я оказалась права, придётся искать её внука. Жалко, конечно, бабушку, но сколько я уже на таких насмотрелась... Приходилось привыкать, учиться сдерживать свою жалость, а то никаких нервов не хватит. В любом случае, единственное, чем я могу помочь, так это только выполнять свою работу. - Валентина Николаевна, пишите заявление о пропаже, - я протянула старушке чистый лист бумаги и ручку, а сама оглянулась на Серёгу. Тот отвёл глаза и уткнулся в бумажки, шмыгнув носом. Знаю я его, он у меня сентиментальный, только и дай кого-нибудь пожалеть. Откуда только у него столько нервов, всем сочувствует и с ума до сих пор не сошёл. - А когда ваш внук первый раз пропал, вы обращались в полицию? - Нет. Так, в первый раз он записку оставил, мол, прошу меня не искать. Совсем как Леночка, дочка моя. Мне тогда так плохо было, я и не стала искать. Подумала, что судьба такая, все меня бросают. Я с кровати неделю не вставала, со здоровьем плохо стало от нервов, а потом он вернулся... Только вот сам не свой, - бабуля покачала головой и принялась писать. Я вздохнула и покачала головой. Сама я с такой работой не успела завести детей, да и хочется не очень, так что даже представить не могу, что испытывала Валентина Николаевна, когда внук, подобно своей матери, взял и исчез. Неудивительно, что старушка тогда в полицию не обратилась, наверное, руки опустились. В итоге, после того, как Зызь написала заявление, я задала ей несколько вопросов о её внуке и, добыв фотографию Алексея у старушки, отправила домой. Ушла она явно не со спокойной душой, и даже мне - а я так старалась быть равнодушной - стало очень её жаль. Во внуке у Валентины Николаевны вся жизнь, и если он не найдётся, ей вряд ли будет хотеться жить дальше. - Ну что, Серёга, пора заняться делом. Он же молодой пацан, только восемнадцать исполнилось, наверняка друзей полсотни, всех опросить надо, - я вскочила со своего кресла и повернулась к Серёге. Бобырец тяжко вздохнул и, посмотрев на меня, полную желания действовать, тоже лениво встал со своего стула. Ну да, это только у меня тут удобный трон, а остальные и на стульчике посидят. - Да уж, Катюха, только дело закрыли, а тут новое. Что-то у нас преступности больно много развелось. А был спокойный район... - Бобырец почесал рыжую макушку и, прихватив со стола свой телефон, пошёл на выход. Я потопала за ним, понимая, что обедать мне придётся и в этот раз на ходу. Вот поэтому и толстею, поесть нормально некогда. В итоге, как оказалось, друзей у внука Зызь оказалось совсем немного. Бывшая одноклассница Настя и девятнадцатилетний мальчик по имени Василий. Они оба нам ничего путного не сказали, кроме вполне предсказуемого "Лёша так изменился за последний месяц, будто стал другим человеком". И Настя, и Вася твердили в один голос о том, что улыбчивый и добродушный Алексей стал скрытным, злым, ругался и грубил, а ещё, как рассказал Вася, парень совсем перестал посещать занятия в универе. История была довольно обычная, я думаю, парень влез в долги или, может быть, подсел на наркоту. Эти свои мысли я и озвучила Серёге. - Я тоже так подумал, очень похоже, - Бобырец кивнул и, шмыгнув носом, поёжился. На улице был мороз, погодка та ещё, и уже успело стемнеть. Мы с Серёгой стояли в тёмном переулке, около дома, в котором находилась квартира Васи, друга пропавшего парня. Мой рыжий напарник, как и всегда, плевать хотел на погоду, расхаживал в мороз в тоненькой кожанке, наверное, чтобы казаться крутым парнем. На самом деле, от холода у него нос покраснел, и щёки, и он больше похож был на снеговика, припорошённый снегом. Вот я - другое дело, укуталась так, будто зима в разгаре, в шарф замоталась и шапку до бровей надвинула. Вообще не представляю, как люди в такой холод могут не надевать шапку?! Бобырец вон не носит шапку, и это явно плохо сказывается на его умственных способностях. - Ну что, походим по району и поспрашиваем сегодня, или завтра, с утра пораньше? - Серёга снова шмыгнул носом и сунул руки в карманы куртки. Замёрз всё-таки, зараза, а не признаётся, ходит всё в своей кожанке, недобайкер. - Пойдём, пройдёмся, и обратно, в отдел, машину-то я там оставила, - я вздохнула и, уцепившись за локоть напарника, потопала вперёд. Ну, честно говоря, у меня это дурная привычка. Я даже с малознакомыми людьми всегда хожу под ручку, не знаю, откуда у меня это, но избавиться никак не могу. Серёга, впрочем, уже привычный, так что не удивился. Мы прошлись по ближайшим улицам, поспрашивали у бродяг про пропавшего, мало ли, вдруг видели, показали его фото владельцам ближайших ночных клубов и баров, зашли в пару магазинчиков. Нам это ничего не дало, а я купила себе килограмм шоколадных конфет с орешками и пару булочек с сыром. А ещё палку колбасы. Захотелось вдруг. Серёга только в очередной раз заметил, что мне пора прекращать есть на ходу и начинать правильно питаться. Я обиделась, и ушла вперёд, но Бобырец догнал меня и, схватив за руку, заявил, что ничего плохого в виду не имел. - Да ну тебя, я собой довольна. Мне может нравится есть на ходу и толстеть, - я надула щёки. Нет, не от того, что обиделась, просто конфетку никак не могу прожевать. - Да не толстеешь ты! И вообще, Катюха, ты не толстая, у тебя просто фигура есть, самое то, - Бобырец поднял вверх большой палец, а я показала ему средний. Ну его, глупый он какой-то. Мы с Серёгой снова забрели в темноту. Очередной переулок, в котором ни одного фонаря, да и ещё и тишина стоит такая, будто не в городе мы, а на отшибе каком-нибудь. Тишину неожиданно разрушил громкий визг, от которого мы с Серёгой дёрнулись, потом раздался шорох и громкий хлопок. Перед моими глазами оказалось тело, которое свалилось откуда-то сверху. Тело окровавленное, истерзанное, лицом вниз. Какая-то молодая девица с длинными волосами, половина из которых сейчас, кажется, была выдрана чьей-то жестокой рукой. - Вот дерьмо, домой мы сегодня точно не попадём, - опечалился Серёга, а я на автомате засунула в рот ещё одну конфету. Да уж, даже кровь мне уже аппетит не портит, как тут худеть...