Его желание

      Рипер ждал.       Это то, что он делал на протяжении последнего года. Ждал, когда ему вернут любимую игрушку. А до этого он искал того, кто может вернуть уже стертого из мультивселенной скелета.       Конечно, Гено стерт! Иначе, почему сама Смерть не может его найти?       Рипер не сомневался. Его уверенность в своих поступках была непоколебима. Так же как и вера в свою значимость для мира.       Не важно, что его брат не хуже справляется с обязанностями мрачного жнеца, не важно, что есть миры, где его присутствие вовсе не нужно, на все это Риперу было откровенно плевать. Важен лишь пропавший с экрана загрузки Гено.       Одержимый.       Жнец был одержим тем, к кому мог прикоснуться, кого мог обнимать, целовать, иметь на любой извращённый манер. Он был одержим тем, кем обладал. Единственным, кто не рассыпался в пыль от его прикосновений.       Игрушкой.       Рипер не понимал взгляды Эррора и Инка и прочих знакомых. Не прислушивался к намекам, которыми его закидывали эти знакомые.        «Я, конечно, все понимаю. Фетиш, жесткий секс. Тебе все это нравится. А что нравится Гено?»       — Конечно, ему нравится то же, что и мне!        «Может, ты начнешь думать, как вытащить Гено с загрузочного экрана?»       — Зачем? Ему и там хорошо.        «Ты уверен, что делаешь достаточно для него?»       — Я развлекаю его собой. И он должен быть мне за это благодарен.        «Гено точно в порядке?»       — А что ему будет?        «Может, тебе пора остановиться?...»       — И лишить себя удовольствия? Нет!        «… Иначе, однажды, он покинет тебя»       — …       Когда Гено исчез, в голове Рипера все перевернулось. Вначале он лишь плевался обвинениями и бегал, как оголтелый. Затем начал задумываться. А вправду ли Гено нравилось то, что он делал с ним?       Перед глазами всплывали образы избитого, обнаженного скелета, молящего остановиться.       Нет, Гено не нравилось то, что Рипер с ним делал. Рипер просто убедил себя в обратном. Ленивый, он не искал других форм общения.       Почему он не захотел выпустить Гено с загрузочного экрана? Почему заставил себя думать, будто ему там хорошо?       Перед глазами всплыла картина потерявшего всякую надежду Гено. Он сломался. И смеялся. Безумными глазами смотрел в несуществующие небеса и молил о смерти. И смерть явилась перед ним. Но не как избавление. А как личный черт-мучитель, который не желал отдавать кому-либо понравившуюся игрушку. Ведь если бы она покинула свою клетку, то непременно сбежала бы от мучителя.       Гено никогда не был в порядке. На загрузочном экране, тем более с Рипером. Гено хотел уйти. С загрузочного экрана. Из мира. Из жизни.       И Рипер не остановился, не подарил ему надежду, не облегчил участь. Не стал кем-то важным для него. И потерял его.       Но он непременно вернет его!       Смерть сжал косу и прикрыл глаза. Повторял: я все делаю правильно. И не верил. Ничего правильно Рипер не делал и ничего хорошего Гено не желал. Он хотел, чтобы Гено вновь вернулся на загрузочный экран АфтерТеила, забыл все, вновь стал игрушкой Рипера. Это выбивалось из понимания правильности, как нитки из шерстяного клубка. Каждый конец – сомнение. И нитей сомнений становилось все больше. Вот только повернуть назад уже нельзя.       ОН уже в этом мире. ОН уже начал действовать. Это… существо.       Рипер понял, что дрожит. ОН пугал его. Пугал саму смерть! Могущество этой твари внушало ужас, несравнимый ни с чем.       Внутри души будто натянулась струна. Это ОН дает команду, которой невозможно противиться. Скажет – умри, и жнец умрет. Скажет – прыгни, жнец спросит, сколько раз. А если ОН захочет, то в мгновение ока их мультивселенной не станет.       Впрочем, ее и так скоро не станет. ОН почти набрался сил и скоро будет готов действовать. А пока он лишь требует посетить основной мир АндерФелл и направить Фриск на путь геноцида. А дальше лишь дождаться человека у барьера. Андерсвап на очереди.       Разрубив косой пространство, жнец ушел в альтернативный мир.       Инк проснулся от собственного крика. Он подскочил на кровати. От падения на пол уберег Эррор, который не смел оставить художника одного и сидел с ним часами напролет в ожидании пробуждения.       — Куда подорвался, мудак?!       Инк и сам не знал, куда ему бежать от распирающего чувства страха. В попытках успокоиться, он вцепился в разрушителя и прижался к нему, словно продрогший под дождем котенок.       — Да ты дрожишь! Тебе плохо? Кошмар приснился. Ну, не удивительно. После встречи с самим повелителем кошмаров хороших снов не получить.       Инк кивнул. Ему снился кошмар. Ужасающий своей безжалостной простотой. В нем все, кого художник знал, кого встречал, они вдруг забыли его. Будто Инка никогда не существовало. Не должно было существовать. А единственное место, в которое он мог вернуться, было наполнено бездушными манекенами.       В своем одиночестве Инк звал Эррора. Казалось, тысячу лет не замолкали мольбы прийти и обнять, успокоить. До хрипоты, до кровавого кашля. И Эррор пришел, протянул руку, но дотянуться не успел.       Появился ОН. И сказал: «Я скоро приду к тебе и заберу то, что по праву мое!»       И эта жуткая тварь забрала Эррора. Разорвала его на кусочки.       Серый прах. Слезы. Пробуждение.       — Эррор? — прошептал хранитель. Узнал и прижался. — Живой?       — Живой-живой. Живее всех живых.       Эррор обнимал дрожащего и мокрого от холодного пота скелета и понимал, что, возможно, эти объятия последние знаки доброго внимания друг другу. Ведь уже завтра Эррор планировал сделать из дома Инка тюрьму. Он воочию видел недоумевающий взгляд, когда разрушитель заберет его кисть и краски. Уже сейчас он чувствовал, как душа сжимается от того разочарования, в которое впадет Инк, когда поймет, что Эррор не отпустит его.       Возможно, Инк не простит его.       Черный скелет прижимал к себе любимого и понимал, что время для их любви заканчивается. И будто разделяя его чувства, хранитель всхлипнул.       — Инк?       В ответ неразборчивые бормотания. Затем еще один всхлип.       Чуть отодвинувшись, Эррор увидел заплаканную мордашку. Он никогда не видел, чтобы Инк плакал, по крайней мере, так. Расстроенный, в слезах, белый скелет выглядел неожиданно хрупким, словно хрустальным. Чувственным и как никогда живым.       Заговорить Инк смог, лишь пролив все слезы и проглотив застрявший в горле ком:       — Ты не представляешь, что я чувствовал, когда Найтмер всучил мне твое пальто, обсыпанное прахом. Я думал, что потерял тебя. Что больше никогда не увижу тебя, не прикоснусь к тебе, что твоя улыбка и наше время вместе останется только в моих дырявых воспоминаниях. — Он вновь прижался к любовнику. — Ты стал значить для меня так много, что я был готов поступиться принципами. Наплевать на все. Я хотел причинить им боль, много боли. И причинил. — Его руки задрожали, и он крепче обнял Эррора. — А потом я увидел тебя. Живого. Подумал – галлюцинация. И когда поверил, что нет, мне просто не за что стало бороться. Слава богу, подумал я, он жив. Остальное было не важно. И… и… я… — окончание потонуло в новой волне слез.       — Если бы ТЫ умер, я бы тоже плакал. Ведь ты тоже стал для меня очень важным.       Неожиданное признание выбило из головы художника дурные мысли и память о произошедшем кошмаре. Инк замер в объятиях, перестал дрожать. Они уже говорили друг другу много раз, как ценят общество друг друга. Облекали слова в обтекаемые фразы. Признавали, что нуждаются друг в друге и восхищаются друг другом. Но еще никогда не были так близки к открытому признанию чувств.       Инк ждал следующих слов Эррора, как преступник взмаха топора. Но разрушитель лишь сильнее прижал к себе хранителя и неловко погладил того по голове. Затем сказал:       — Все будет хорошо. Не сразу, но будет. А пока, поспи еще. Тебе надо отдохнуть.       Хранитель внял его словам и погрузился в сон, так и не разжав объятий.       В это время Найтмер и его кошмары заканчивали зализывать раны и планировали месть.