Диссоциация

      Нисида Айяно… Кьеко ощутила ее сразу же, как только прикоснулась к страницам сценария. Сквозь многочисленные строчки, Могами уже видела истинное лицо Айяно. Слышала ее мысли, затерявшиеся среди бесцветных слов; подмечала ее привычки и манеру держаться. Кьеко дополняла ее образ через реплики других персонажей, и портрет Нисиды становился все ярче, все притягательней, становился все более объемным и многогранным.       У Кьеко на руках была всего лишь единственная сцена, отталкиваясь от которой навряд ли получится уловить истинный характер героини. Всего лишь избалованный подросток, совершающий эгоистичные поступки и не обращающий никакого внимания на чувства других людей, — вот какое первое впечатление производит Айяно. Но Могами увидела в ней что-то еще. У каждого персонажа есть свое неповторимое сияние, своя аура, сотканная из помыслов, надежд и подавляемых желаний. Нужно только приглядеться, и обязательно получится разглядеть между строк то, что спрятано за обыденным смыслом заурядных символов.       С каждой новой страницей Могами узнавала Айяно все лучше. Имея при себе всего один осколок, она воссоздавала всю картину целиком. И пока Кьеко изучала Нисиду, покалывающее подозрение твердило ей: «Берегись, ведь она сейчас тоже изучает тебя!» Но Могами никак не могла заставить себя остановиться и, всецело погрузившись в мир Нисиды, она оставила свой собственный без защиты. А Айяно только это и нужно было — войти в незапертую дверь.       И вот, всего один щелчок, и этот едва явившийся на свет человек со всеми своими мыслями, стремлениями (и пусть не всегда чистыми, пусть эгоцентричными и мстительными) — все это разрушилось по велению одного единственного нажатия на спусковой крючок. И неважно, что Нисида сама пожелала уйти, едва расправив крылья; неважно, что принудительно заставила Кьеко спустить курок. Важно лишь то, что случилось. А случилось то, чего не изменишь. Айяно, вспыхнувшая в руках Могами так ярко, сгорела, едва соприкоснувшись с небом. Другие актрисы могут изучить оригинал вдоль и поперек, но их Айяно уже не будет той, что родилась в голове Кьеко.       Вот, о чем думала Могами, теряя последние осколки своего существа.              Котонами Канаэ резко распахивает дверь и входит в палату, садится в кресло прямо напротив Кьеко, лицом к лицу. Канаэ поставили в известность о том, что случилось, и предупредили о том, чего можно ожидать при этой встрече. Но вот она здесь, а Могами ничем не отличается от обычной себя, за исключением больничной одежды и повязки на голове, от вида которой пробирает мелкая дрожь.       Котонами словно в тумане и еще не понимает, не хочет признавать, что все, о чем говорил доктор, случилось именно с этой девчонкой, а не с кем-то другим. Всего пару дней назад она видела ее такой воодушевленной возможностью побывать на репетиции Тсуруга-сана, а теперь они здесь, в этой больнице? Кажется, что вот, еще секунда и Кьеко улыбнется, восклицая: «Моко-сан, что у тебя за выражение лица? Эй, со мной все порядке! Смотри, просто царапина, ничего такого. Прости, что заставила волноваться. Только не злись, ничего же такого не случилось!»       Но проходит целая минута, а Кьеко продолжает смотреть на нее как на первого встречного, разве что с долей любопытства.       — Можете начинать, — говорит врач, разворачивая тетрадь.       — Кьеко… — наконец произносит Котонами. — Ты узнаешь меня?       «Ну же, Кьеко, это ведь все какой-то розыгрыш, и ты сейчас просто посмеешься надо мной, верно? Ты бы никогда…»       — М? Вы это мне? — Могами удивленно приподнимает брови. — Кье-е-ко… какое-то девчачье имя. Или у вас, японцев, все имена такие странные? В любом случае, меня зовут Куон. Понятия не имею, кто вы такая, дамочка.       — Эта девушка никого вам не напоминает? — говорит доктор, попутно делая какие-то записи. — Ее имя Котонами Канаэ.       — Впервые слышу, — фыркает Куон, скрещивая руки на груди.       Канаэ собирается что-то сказать, но слова застревают в горле. Ей хочется задать миллионы вопросов, но сейчас все заготовленные заранее фразы разом вылетают из головы.       Куон останавливает внимательный взгляд на сидящей напротив девушке. Похоже, она не настолько разговорчива, как предыдущие посетители.       — Моко… — произносит дрожащим голосом. — Ты всегда называла меня этим дурацким прозвищем «Моко-сан»! Неужели совсем не помнишь?       А ведь Канаэ сама не заметила, как привязалась к этому имени. Никогда она не думала, что однажды будет готова отдать все, что у нее есть, лишь бы вновь услышать его из уст этой рыжей неугомонной девчонки.       Но Куон лишь презрительно сощуривает глаза.       — Прошу, доктор, не могли бы вы оставить нас наедине? — Внезапно обращается с просьбой Канаэ, чуть склоняется в поклоне, и ее волосы ширмой заслоняют лицо.       Доктор, имеющий полное право ответить решительным отказом, колеблется, взвешивая «за» и «против». Есть в этой девушке что-то, вызывающее доверие. В конце концов он поднимается и, подозвав медсестру следовать за ним, направляется к выходу. Очная ставка с хозяевами ресторана, в котором живет Могами-сан, ни к чему не привела, да и встреча с президентом агентства, в котором она работала, тоже. Возможно, такой способ и правда поможет сдвинуться с мертвой точки. Доктор напоследок бросает взгляд на камеру, спрятанную в углу на одном из стеллажей, и уходит.       И вот они одни. Во взгляде Куона мелькают огоньки озорства и заинтересованности в происходящем. Если это был вызов, то он принимает его. И по крайней мере, эта девушка не рыдает, как те надоедливые старик со старухой, что приходили сегодня.       Канаэ делает глубокий вдох       — Ты… действительно не узнаешь меня?       — Слушайте, Котонами-сан, вы уже четвертая за сегодняшний день задаете мне этот вопрос. Придумайте что-нибудь пооригинальнее, вы же вроде актриса, нет? Мда, все-таки в актерском мастерстве моему папе никто не может составить конкуренцию.       «Она действительно говорит как мальчишка, — проносится в мыслях Канаэ. — Действительно верит в то, что говорит». Котонами сжимает пальцы в кулаки, ее плечи начинают мелко дрожать.       — Проклятье… Я должна была сразу что-нибудь заподозрить, когда ты начала тот странный разговор. Я же понимала, что ты никогда не начала бы задавать такие вопросы без веской причины, но вместо того, чтобы обратить на это внимание, я предпочла отвернуться и отложить этот вопрос на потом…       Куон смотрит сосредоточенно. Странные вещи говорит эта дамочка.       Котонами поднимает взгляд, полный решимости.       — Но в этот раз я не уйду так просто, — она вдруг поднимается, в два шага приближается к подруге и, наклонившись, резко сжимает ее плечи, заглядывая прямо в глаза. — Кьеко, послушай, ты ведь сейчас слышишь меня? После всего, через что ты прошла, просто так возьмешь и исчезнешь? — с каждым словом ее голос звучит все громче. — Будешь прятаться за этими масками как слабая ничтожная трусиха? Такой ты хочешь быть?! — и вот она уже кричит, впивается пальцами в плечи Кьеко, пытаясь проломить возведенную подругой стену. — Да ты просто убегаешь!              Продолжая погружаться в бесконечный мрак, Кьеко уже не в силах различить падает она или, наоборот, летит вверх, а может, просто замерла, балансируя где-то на грани?       Здесь так тихо и спокойно. Впервые ей настолько хорошо, впервые она может избавиться от оков собственных мыслей. Незачем терпеть боль, незачем пытаться снова и снова создавать себя, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, — можно просто распасться на сотни элементов и исчезнуть в этой темноте. Возможно, такой конец был предрешен изначально, а может, и начинаться ничего не должно было? Всего лишь ошибка, которую наконец получится исправить.       И Могами уже готова отдать последние частицы, если бы не слова, что яркой вспышкой врываются в ее мирок: «Ты убегаешь».              Куон резко вскакивает, сбрасывая с себя руки Котонами.       — Почему я должен выслушивать от тебя эти слова? Кто ты вообще такая? Думаешь, что знаешь меня? Ни черта ты не знаешь! Мое имя имя — Куон! Я Куон! — и он в ярости ударяет себя в грудь. — Сколько раз мне это повторить, чтобы вы наконец запомнили?.. И где мой папа? Почему он до сих пор не пришел за мной, почему оставил в этом ужасном месте с чужими людьми? Поче…       Пощечина пронзительным эхом рассыпается по помещению, и Куон замолкает, едва устояв на ногах. Папа его никогда не бил.       По щекам Канаэ скатываются слезы, словно ударили сейчас ее, а не Куона. Она смотрит в глаза Кьеко, но все равно видит лишь Куона.       — Про… сти… — всхлипнув проговаривает она и тут же уходит.       Дверь за Канаэ захлопывается, отдаваясь гулким откликом в сердце, и Куон остается один в пустой палате. Он еще долго вот так стоит, не в силах шевельнуться, словно над ним нависают невидимые лезвия и достаточно одного случайного движения, чтобы оказаться распятым, разорванным на куски. Сквозь опутавшее голову марево Куон слышит громкие голоса за дверью. Наверное, из-за него спорят? А впрочем, какая теперь разница?       Нестерпимо больно жжет щеку… и Куон ускользает.              С оглушительным всплеском Кьеко падает в черный океан. Закладывает уши, леденящая кости вода тут же сводит мышцы, просачивается под кожу и норовит заползти в легкие. Могами неумело барахтается в воде, силится ухватиться за что-нибудь, но вокруг лишь пустота. Поздно цепляться, когда уже решила отступить. Почему тогда она не может принять такой конец, почему не бросит тщетные попытки?..              Как вдруг в палату врывается какая-то девушка и тут же запирает за собой дверь, со вздохом прижимается спиной к стене, за которой все еще слышны возмущенные крики и неистовый стук в дверь. Девушка поднимает взгляд на Кьеко. «Кем или чем сейчас является человек, стоящий перед ней? — думает незнакомка, рассматривая Могами. — Куон или… не разобрать». Взгляд у Кьеко пустой, не отыщешь в нем и мельчайшего огонька.       — Прости, что ворвалась вот так. Я… — наконец произносит девушка. — Я Амамия Чиори, но тебе ведь это ни о чем не говорит, верно?       Кьеко продолжает стоять неподвижно, и не шелохнется.       Тогда Амамия подходит ближе и заглядывает подруге в глаза.       — Кьеко… Ты ведь… — она делает глубокий вдох и, набравшись решимости, начинает говорить то, ради чего пришла: — Неважно помнишь ты или нет. Ты все еще тот человек, благодаря которому я смогла избавиться от оков первой роли, ты заставила меня двигаться вперед и… Кьеко, ты же бессмертная бабочка. И ты так легко сдашься?              Все глубже на дно утягивает течение, все сильнее на грудь давит давление воды, как вдруг… Могами замечает какой-то блеск, слабый, едва уловимый, но настоящий. Единственный огонек в этом сплетенном из темноты мире. Из последних сил Кьеко плывет к нему, тянется руками, неумолимо быстро теряя запасы воздуха. Что если не успеет? Что если до него невозможно добраться?       Но вот огонек становится все больше, все четче прорисовываются контуры в толщее воды. И вот наконец Могами добирается к цели, на достижение которой истратила последние силы. Это… сундук? Разукрашенный золотыми завитками и даже не запертый на замок, он словно только и просит: «Открой меня!»       Вот только…              Взгляд Могами переполняется страхом, изумлением, полнится внутренними противоречиями и кажется, что там внутри этих глаз разверзлась целая буря, рушащая все живое на своем пути.       На мгновение Амамии кажется, что сейчас Кьеко вернется, нужна всего лишь секунда, всего лишь миг, и все это забудется, словно страшный сон. Ведь не может же бессмертная бабочка исчезнуть?..              Вода душит Кьеко, обвиваясь вокруг шеи петлей. Одним резким движением Могами распахивает сундук, и свечение ослепляющим фейерверком озаряет собой все вокруг… но затем снова потухает.       Могами не сразу замечает чужие руки, обхватившие ее плечи. Едва осмеливается открыть глаза, как тут же вздыхает от испуга, разом теряя последние глотки воздуха.       Длинные черные волосы, развевающиеся в мглистой воде, ярко сверкающие и расплывшиеся в хитрой усмешке губы. Кьеко уже знает это лицо, она видела его… в зеркале.       Темнеет в глазах. Ускользая в смертоносную воронку забытья, Могами слышит чудовищный смех и слова: «А ведь ты сама выпустила меня!»              Взгляд у Кьеко снова холодный, с ее лица окончательно стираются черты Куона, а уголок губ ползет вверх.       — Кье.. ко? — едва слышно произносит Чиори, и она совершенно не готова к тому, что сейчас случится.              Все еще заливисто хохоча, чудище заталкивает Могами в сундук. Верхняя крышка с глухим стуком захлопывается…              — Юмика… — сладко протягивает Натсу, пробуя это слово на вкус.       — Ты… — выдыхает Амамия, отшатываясь назад. Нет, только не это, нет! Ведь она хотела не этого! Совсем не этого.       — Ты подала голос, Юмика? Как интересно… — Натсу делает шаг вперед, плавным движением приподнимает подбородок Чиори, и та сразу же теряет всякую возможность пошевелиться. — Знаешь, а я скучала по тебе. Стоит признать, достаточно сложно обходиться без того, кто бы выполнял за тебя всю грязную работу. Но ради меня ты ведь не против замарать свои прелестные ручки?..       Взломанная дверь резко распахивается. Медсестры тут же выводят Амамию из палаты и окружают Китазаву.       — Какие вы тут все грозные! Боюсь, боюсь! — иронизирует Натсу и поднимает руки, словно заключенная тюрьмы, пойманная с поличным. Медсестры тут же усаживают ее, стерилизуют руку для укола, а Китазава насмешливо наблюдает за тем, как переполошились вокруг нее окружающие и, кажется, ей нравится весь этот хаос.       Чья-то широкая тень растягивается на полу и падает прямо к ногам Натсу. Встречаясь взглядом с Реном, Натсу, конечно же, не узнает его, но все равно усмехается.              Кого бы не пускали на встречу с Могами, каждый неизбежно выходит из ее палаты совершенно другим. Но Такарада и не многим позволяет навещать Кьеко, только самым близким, кому уж точно можно доверять. Репортеры у больницы дежурят уже практически круглосуточно, а желтая пресса все чаще выпускает малоправдоподобные версии случившегося с актрисой.       В кабинете доктора расположились четверо человек, двое из которых — Такарада и Тсуруга Рен, а третья — сама пациентка, сидящая в кресле. Ни одного лишнего слова, ни одного случайного шороха. Кьеко видит перед собой только один небольшой металлический шарик, он успокаивающе поблескивает, завораживает своим магическим сиянием, и весь мирок Могами, все ее внимание сосредотачивается и замыкается на этом небольшом предмете. Совершенно не хочется отрывать взгляд, да и зачем? По венам распространяется волна приятного тепла, веки тяжелеют, все вокруг расплывается и невыносимо хочется погрузиться в спасительные волны дремоты...       — …сон — спокойный, безмятежный… Вы желаете забыться в глубоком сне, — голос доктора едва слышен, словно бы доносится из потустороннего измерения. — Ваш сон исцеляющий и освежающий… — Мелькающие образы обволакивают сознание легким одеялом и утягивают туда, где можно вздохнуть достаточно глубоко, не опасаясь задохнуться. — Вы крепко… спите.       И в тот же миг странная сеть из образов вуалью спутывает мысли.       — Как тебя зовут?       — Куон Хизури.       — Хорошо. Сколько тебе лет, Куон?       — Почти… одиннадцать.       — Я буду называть тебе имена, а ты останови меня, как только услышишь знакомое. Все ясно?       — Да.       — Котонами Канаэ, Амамия Чиори… — Доктор выдерживает паузу, но Куон никак не реагирует. — Такарада Лори, Фува Шотаро… — Снова молчание. Рен облокачивается о колени и, подавшись вперед, смотрит прожигающим взглядом на Могами, будто с помощью одного лишь этого действия можно что-нибудь изменить. Даже иронично, что она предпочитает быть Куоном, быть тем, кем он сам уже никогда не станет.       — Тсуруга Рен…       — Стоп. — Куон внезапно прерывает врача, и в ту же секунду воздух в комнате становится таким тяжелым и грузным, что хоть режь его.       — Тебе знаком этот человек?       — Он сыграл Катсуки в новой «Темной луне». Первым Катсуки был мой отец.       Вздох разочарования рассыпается в воздухе мелкой пылью.       — Скажи мне, Куон… где ты сейчас находишься?       — В больнице.       — А как ты попал сюда?..       Молчание. Слишком затянувшееся молчание. Растянувшаяся резинка, что вот-вот лопнет.       На лице у Могами появляется ухмылка.       — Хм, что за глупые вопросы вы задаете, доктор?       — Куон?.. — опешивает доктор.       — Нет.       — Кто ты?       — Китазава Натсу.       — Китазава-сан, не против поговорить со мной?       — Почему бы и нет? — она хитро растягивает губы в предвкушении.       — Я буду называть имена, а ты останови меня, если узнаешь какое-нибудь из них.       — Хорошо.       — Котонами Канаэ, Амамия Чиори, Такарада Лори, Тсуруга Рен… — Доктор останавливается, но Натсу это имя не интересует. Тогда он перечисляет имена режиссеров и актеров, с которыми Кьеко доводилось играть, но Китазава остается равнодушной. Внезапно у врача появляется идея, смутная догадка и вряд ли сработает… Но почему бы не попробовать? — Могами Кьеко.       — Стоп.       В точку. И это слово огорошивает всех присутствующих, заставив забыть о необходимости дышать.       — Могами Кьеко? — снова повторяет врач.       — Да.       — Ты знаешь ее?       Снова хмыкает, посмеиваясь.       — Понятия не имею, почему все так всполошились вокруг этой девчонки. В конечном итоге она оказалась слишком слабой.       — Что… ты имеешь в виду?       — Кьеко не вернется. Вы можете продолжать искать ее черты в нас, но целиком вы ее уже не найдете.       Ее слова звучат, словно приговор. Но ведь это произносит она, Могами Кьеко. Пусть и говорит через призму характеров субличностей, это ведь все еще она, пусть и запрятавшаяся за многослойностью образов. Значит ли это, что она сама не хочет возвращаться?       — Ты говоришь, что…       — Думаю, меня привез сюда отец, — голос у Могами резко изменяется, становясь выше и ребячливее.       — Что?       — Ответ на ваш вопрос, доктор.       — Куон?       — Да.       — Скажи мне, Куон… — начинает врач, сделав глубокий вдох, — ты знаешь такого человека, как Могами Кьеко?       Снова вопрос без какой-либо надежды на ответ. И все же тихо, еле слышно, но Куон отзывается.       — …да.       Рен чувствует, как на лбу выступает испарина. Такарада то сжимает, то разжимает пальцы, стараясь подмечать любую мелочь, происходящую во время сеанса.       — Кем она тебе приходится?       Куон не произносит ни слова. Услышал ли он вопрос?       — Ты можешь связаться с ней? Можешь передать сообщение?       Мальчик хмурится, и на лбу появляется морщинка.       — Н-не знаю… Я не знаю точно… — он начинает неуверенно, глотая слова и слегка заикаясь. — Я все еще чувствую ее присутствие, но я не могу говорить с ней. Она далеко… очень далеко. Мне туда нельзя.       — Куда «туда»?       Снова молчит. Врач пытается узнать что-нибудь еще, но Куон больше не откликается, и на лице Могами снова отражается безмятежность. Тогда доктор решает обратиться к самой Кьеко. До сих пор у них не получалось ее вызвать, но может, на этот раз что-нибудь изменится?       — Могами Кьеко… — зовет ее доктор, но та не отвечает, не шелохнется. — Могами Кьеко… вы слышите мой голос?       Каждая микрочастица, каждый атом дрожит от напряжения, и в кабинете становится душно, тесно. Кажется, что вот еще секунда, и стены сдвинутся, задавят своей тяжестью. Каждый неотрывно наблюдает за девушкой, сидящей в кресле, каждый надеется отыскать хотя бы мельчайшие изменения в выражении ее лица, но ничего не происходит…       Как вдруг пальцы у Кьеко чуть дергаются, веки едва заметно вздрагивают.       Подавшись вперед, Тсуруга заглядывает Могами в лицо. Хотя бы на мгновение пусть она вернется. Хотя бы на секунду.       Резко дернувшись, Кьеко сжимает подлокотники кресла и распахивает глаза. Огромные янтарные глаза с расширенными зрачками, внутри которых разверзлась бездна. Она смотрит, но ничего не видит или видит то, что другие увидеть не могут. Она выгибается и кричит от невыразимой боли, словно в ту же секунду в нее вонзают миллионы лезвий.       Медсестры, вбегающие в кабинет, новая доза успокоительного в вену, слова доктора, выводящие из транса, закатывающиеся глаза…       — Боже… — Такарада поднимается и выходит из кабинета.       Тсуруга продолжает смотреть. За свою жизнь Рен видел множество кошмаров, его преследовали самые ужасающие призраки, и все же то, что он видит сейчас, оказалось самым худшим из всех. Тсуруга смотрит и не понимает, как его сердце может продолжать биться, когда она утопает во мраке темноты. Тсуруга смотрит… и ему кажется, что душой он уже мертв.              Могами дышит. В этой замкнутой коробке, как ни странно, есть воздух. Она неистово колотит кулаками по стенкам, царапает ногтями, силясь выбраться, но крышка не поддается и на миллиметр, а пальцы зудят и кровоточат. Болит спина от неудобной позы. Кьеко кричит, но из ее горла по-прежнему доносится лишь хрип. Этот сундук… станет ли он теперь ее гробом? Могами замирает, переводя дух.       «Помнишь меня?» — шепчет дразнящий голос по ту сторону.       «Кто ты?» — мысленно произносит Кьеко.       «Уже забыла? Я — это ты, — Могами уверена, что слышит голос той, что завладела ее телом на съемках «Паучьей лилии»; той, что тянулась к ней через зеркало в ванной; той, которую отныне Кьеко видит в каждом своем отражении. — Вот ты и заняла мое место. Как тебе? Нравится?»       «Значит… ты всегда пряталась здесь?» — Кьеко снова обводит взглядом сундук, и отчего-то вместо ненависти она ощущает... жалость?       «Я не пряталась… Ты заперла меня. А теперь моя очередь запереть тебя».              — То, что Могами-сан отказывается выходить на связь, может быть своеобразным проявлением механизма самозащиты… — доктор произносит еще много слов и медицинских терминов, а президент продолжает о чем-то настойчиво расспрашивать, но Рен не слушает.       Все закончилось. Она сейчас спит, и как ему сказали, припадок позади… но черт возьми, ничего не позади! Она все еще там, в этой темноте и никто не в силах ее вытащить.       — Нужно время, и мы обязательно добьемся результата. Но вы должны понять, что процесс это длительный, лечение часто занимает годы…       «Но если сейчас оставить ее вот так… — проскальзывает в мыслях у Рена. — один на один с этой тьмой… Что если он больше никогда ее не увидит?»