Сломанные, потрёпанные, но выжившие

Она ткань платья сминает, волосы за шкирку прячет. У неё лицо непроницаемо, глаза светятся неоном, губы кривятся в двусмысленных усмешках. Выгибается, как кошка, щерится. У неё совсем нет настроения, и она готова спустить на ком-то свой гнев, рада бы вцепиться кому-то в глотку, раздирать до образования костей, до брызжущей крови, до заседающей в волосах лимфы. Озаряется по сторонам, руками платье сминает. Она помнит всё. Рада бы забыть, стереть, вычеркнуть, но не может. Прошлое въелось, как запах вспотелой руки, обнимавшей её за плечи, как губы блуждающие на ноге, как нечто странное. Это, как сон. Ей кажется, что это всё сон. Вот-вот она откроет глаза, и станет снова беззаботной и маленькой, снова будет бежать по траве, языком росу слизывая. Снова и снова она будет пачкаться, будет растрёпанная, а мама, как бывало всегда, насупит брови и улыбнётся. Ей с трудом вспоминается мама. Нежная и ласковая, сидящая на краю кровати, шепчущая всевозможные сказки. И она улыбается, как и всегда. А потом её не стало. Она не помнит, что произошло, не помнит, что стало. У неё голова кругом от мыслей, помнит лишь, как сидела уткнувшись личиком в колени, как плакала навзрыд, как волосы сжимала вспотевшими руками, как ногтями впивалась в стенку, пока кровь не брызнет, пока пальцы не онемеют, пока больно не станет. Ходила, как маленький призрак, немело, раскачиваясь. У неё болела глотка от криков, пальцы заледенели, слёзы присохли где-то глубоко. Когда пришли они, было всё равно. Когда взяли за волосы, тоже. Когда насиловали поочередно, зубами кожу скребя, наплевать. У неё не осталось воспоминаний, не осталось тепла. Тряпичная кукла, присохшая слеза, сдавленный крик. У неё не осталось ничего. Позже воспоминания о матери стёрлись. Не было больше золотистых волос, карих глаз, улыбки. Лишь пустота, анемия души. Всё забыло, всё стёрлось. Стало не нужным, стёртым. У неё ничего не осталось. Всё забрала пустота. Когда-то она кричала. Когда-то плакала. Теперь нет. Высушенная и выжженная, с присохшими слезами, с онемевшими пальцами, со сломанными костями, с вывернутым нутром, она сидит, отпивая терпкое вино. У неё ничего не осталось. Кроме напряжения под кожей, вывернутых конечностей. - Мама, - сын обнимает её за плечи, улыбается. И у неё в груди что-то щемит, в голове столько шума и искр. Она сделает всё, чтобы сын не забыл её. Всё.