Сломанные, потрёпанные, но выжившие

Серсея вино отпивает. Кошачьими глазами в карлика всматривается. У неё кровь кипит, прилипает к щекам. Она смотрит на жидкость. Красная-красная. - Я ненавижу тебя, - выговаривает. Плюётся. Языком терпкость старается сбавить, но она засела глубоко, как детское впечатление, как первые слёзы, как страстный секс. Тирион молчит. На сестру не смотрит. На руки свои, все шрамами испещрённые пялится. Думает, как дальше быть. Пополнять коллекцию, или приостановиться? - Мерзкий таракан, ублюдок! - рычит она, ругательства выкрикивает. Ладонями об стол бьёт, до красноты, до исказившихся губ. Тирион молчит. Не смотрит на сестру, размышляет. Когда всё началось? Эти порезы, ранки? Неужели с самого детства? Серсея кричит, разбивает вещи. У неё агрессия неминуемая. Она мечется, ногтями в локти втискивается. У неё слёзы блестят на пушистых ресницах, кровь из царапин сочится. И она успокаивается. Оседает на пол, руки опускает. У неё белое платье. Струйка крови, хлипкая и субтильная на платье капает, цветком розы расцветает. Тирион смотрит на это, с замиранием сердце. Это прекрасно. Чудо света. Сестра смотрит на него. Молчит. Дышит загнано, как человек, провалившийся в кошмарный сон, свалившийся, позвоночником по полу проходясь. Серсея вся красная, вспотевшая. Волосы липнут к щекам, кровь хлыщет. - И Мирцелла тоже умерла из-за тебя, - горькая усмешка, - ты всегда забираешь у меня дорогое. Братец, признавайся, ты экстаз получаешь, меня мучая? Тирион молчит. Смотрит на окрасившееся платье. Как простыни в тот день. Они тоже стали красными. И там билось тело. Мать. - Скажи мне, а, Тирион, ты чувствуешь вину? - он смотрит в её чёрные глаза, боится оторваться от чёрного ободка. Это устрашает. Сестра ждёт ответа. На руки ей всё равно, лежат и лежат. Её братец интересует, волнует, что чувствует. Ей плевать на его сожаления, просто хочется давить на ранку, кровь сдирать, гвоздь в крышку гроба вбивать. Карлик смотрит на порезы. Молчит. А ей хочется ударить его, размозжить его голову. Но она сидит, руки складывает. Ей бы позлорадствовать, гнев сместить. Горечь во рту утратить, заполнить чем-то пустоту. Только не боль. Она не сочувствует этому уродцу. Наоборот, презирает. Смотрит тупо на изуродованное лицо. На половинку носа. На половинку щеки. Ей становится тошно. Но она смотрит, требует ответа. Руки синеют. Тирион встаёт, к ней подходит. Ему и нагибаться не нужно. Протягивает руку к истекающей сестрице, по губам проводит. Улыбается. - Я люблю тебя, - усмехается. И она тоже. Уголками губ смеётся, головой кивает. Карлик, полу муж, но брат всё-таки.