Not in love

Вам когда-нибудь было стыдно настолько, что хотелось сменить фамилию и внешность и уехать из страны? Как будто внутри тлеет настоящее пламя, подогревая кожу, заставляя её краснеть каждый раз, когда настырный мозг продолжает подкидывать чёткие, будто навечно высеченные в подкорковой зоне воспоминания. И никуда от этого не деться, ведь из своей собственной головы не уедешь. В общем, как, наверное, уже стало понятно, мне было невероятно стыдно. А всё так хорошо начиналось… Впрочем, начиналось всё тоже со стыда, так что «хорошо» — не самое верное слово. После того, как Джеймс покинул кофейню, а я, с трудом взяв себя в руки, приготовила латте с кленовым сиропом для клиента, который просил двойной эспрессо, мне тоже было стыдно. За своё разнузданное поведение, за дурацкие мысли, за то, что я всё никак не могла сосредоточиться и продолжала приводить клиентов в замешательство различными напитками, которые они не заказывали. Дома я долго сидела на диване и терзала себя воспоминаниями, снова краснела, снова умывалась холодной водой, возвращалась на диван — и так по кругу. Я никак не могла выбросить из головы Джеймса, его запах, его глаза, его поцелуй, а также те неожиданные слова, будто он пытался меня остановить, хотя прекрасно знал, что это необязательно. В общем, ход моих мыслей в тот вечер был прозаичным и с элементами эротики. Если честно, я ждала, что Джеймс заявится ко мне в квартиру, возможно, с бутылкой качественного вина, улыбнётся своей насмешливо-раздражающей улыбкой, скажет что-нибудь мерзкое — ну, будет собой. Я упорно сидела до часу ночи, перечитывая одну и ту же страницу книжки, постоянно забывая, что было в начале первого предложения. Но он не пришёл. Не появился он и на следующий день. Я тешила себя мыслями, что, возможно, у него завал из преступных дел, убийств, ограблений и прочих типичных развлечений криминальных авторитетов, но утешало это, честно говоря, очень слабо. Я позволила себе думать, что я особенная, а оказалось — просто девчонка из кафешки, которая готова на всё после первого поцелуя. Скрашивая одинокие вечера самобичеванием и разрисовыванием картины по номеркам, я всё время поглядывала на телефон, на дверь, на окно и на часы — по телефону мог позвонить Джеймс, в дверь мог постучаться Джеймс, в окно — маловероятно, но всё же — мог влезть Джеймс, а часы показывали время, в которое мог прийти Джеймс. Прошло ещё несколько дней. Я уныло раздавала пистолеты и сэндвичи, готовила американо, заказывала новые сиропы, думала о Джеймсе и, не особо чувствуя вкуса, жевала пирожные с вышедшим сроком годности, которые жалко было выбрасывать. На улице, не переставая, шёл противный мелкий дождь, будто отражая моё настроение, но не делая его лучше. У меня наступила фаза принятия того, что Джеймс — просто симпатичный урод, эксплуататор, сексист и лгун. Стыдно, Сьерра! Двойка за выбор предмета внимания. В какой-то момент мне стало совсем невмоготу, и я, купив бутылку красного за четыре фунта, запланировала сеанс самопсихотерапии — как-никак, я училась на психолога, а значит, умела искать в интернете правильные вопросы и техники. Закончилось всё тем, что я просто напилась, не успев приступить ни к гештальт-терапии, ни к нарративной, сразу перейдя в фазу приятного отчуждения, когда мысли плавают в тёплом киселе, тело становится лёгким как пёрышко, а весь мир приобретает размытые импрессионистские краски. Я сидела на диване, покачивая пустой бокал, и смотрела, как на стене отражаются отсветы вечерней улицы. Калейдоскоп пятен привёл меня в благодушное состояние, и я впервые за неделю чувствовала себя очень даже хорошо. Мысли о Джеймсе больше не вызывали досаду, отвратительная погода казалось родной и привычной, а изломанная трещина на стене — изысканным дополнением к стилю моей квартиры а-ля эпоха декаданс. Я с благодарностью посмотрела на закончившуюся бутылку Брунелло ди Монтальчино. — Спасибо, — пробормотала я и, в приступе дружелюбия, прижала её к себе. Название вина я бы сейчас не выговорила и под дулом пистолета. В дверь постучали. Стук был нетерпеливым, резким — явно не соседи. Мысли плавно потекли в направлении Джеймса, и я вскочила с дивана, намереваясь высказать этому мерзкому созданию всё, что кружилось в моей голове в течение недели. Некоторые эпитеты я подбирала особенно долго и весьма ими гордилась. Моё тело, впрочем, порыв не оценило и вернуло меня обратно на диван. Стены покрылись волнами, а перед глазами посветлело. — С-спокойно, — я схватилась за голову обеими руками, сжимая виски и закрывая глаза. Пол под ногами колыхался. Стук повторился. — Иду! — крикнула я, но потом поняла, что сказала это шёпотом. Я забыла, как кричать. Встать получилось со второй попытки. Бутылку я оставила на диване, заботливо укрыв пледом. Осторожно следуя по нетвёрдому полу, я добралась до двери и, повернув ключ, распахнула створку, собирая воедино все те слова, которые долго ждали своего часа. Мой расфокусированный взгляд упёрся в водолазку, и я подняла голову, чтобы встретиться с холодным взглядом голубых глаз. — А, — сказала я. — Водолазка. Моран поглядел на меня с некоторым подозрением. Выглядел он прекрасно. Пахло от него вином, но я не отрицаю, что, вполне возможно, этот запах исходил от меня. — Всё хорошо? — поинтересовался он. Его голос звучал глухо, будто он говорил в подушку. Представив это, я хихикнула. Пол под ногами снова пошёл волнами. Дверь выскользнула из моей руки и открылась настежь. Потеряв опору, я схватилась за первое попавшееся — за Морана. Моран был тёплым и каким-то надёжным. Как-то так получилось, что я моргнула и снова оказалась на диване. Рядом со мной сидел немного недовольный Моран. Он нашёл пустую бутылку, укутанную в плед, и теперь что-то говорил мне, но я никак не могла связать звуки воедино. Он выглядел немного размыто, но голубые глаза стали ещё голубее, а зубы… Я никогда не замечала, какие у него ровные белые зубы… Моран замолчал, а я поняла, что произнесла это вслух. Ну, не страшно, он должен знать, что у него прекрасные зубы. Он должен знать ещё кое-что, кстати. — Твой друг Джеймс — просто сволочь, — доверительно сказала я, предварительно наклонившись к нему поближе, чтобы он точно услышал. — Не дружи с ним. Лицо Морана выглядело странно. Его губы дрожали, а на виске забилась жилка. Он явно расстроился, поэтому я поспешила его ободрить. — Ты не переживай! — я потрепала его по коленке. Получилось не очень, так как я не сразу нашла его колено. Возможно, это и вовсе было не колено. — Ты найдёшь новых друзей. А потом меня вырвало. Понятно, куда. Конец. Конец всей моей жизни. Очнулась я в девять утра. Мир перестал быть дружелюбным, а краски импрессионистов померкли. Ужасно ныла голова, отдавая острием боли в затылок. На локте обнаружилась ссадина, а веки опухли так сильно, что я с трудом открыла глаза. Впрочем, лучше бы не открывала. Никогда. Я лежала на кровати, одетая и укрытая пледом. Во рту горчило, волосы неприятно липли к вспотевшему лбу. Я застонала, поворачиваясь на бок, и внезапно вспомнила те отрывки вчерашней ночи, которые незамутненными фрагментами всплыли перед глазами. От стыда мне стало настолько жарко, что я бы не удивилась, если бы сработал датчик пожарной сигнализации. Господи. Я закрыла глаза, делая глубокий вдох. Спокойно, Сьерра. Вдруг тебе это приснилось? Я ухватилась за спасительную мысль, от которой сразу стало легче. Да, это был просто сон, навеянный алкоголем. С какой стати Морану приходить ко мне в пятницу вечером? Ну, например, чтобы забрать деньги, так как он забирает деньги именно в пятницу вечером, заботливо подсказал мне мозг. Я стиснула челюсти и зажмурилась, выкидывая из головы воспоминания. Сначала надо всё проверить. Я всегда успею сгореть со стыда, правда? Походкой восьмидесятилетней старухи с дисфункцией коленных чашечек я добралась до приоткрытой двери в комнату и выглянула в гостиную. Меня слегка шатало, голова неприятно кружилась, но это всё было просто ничто по сравнению с тем, что ждало меня, окажись вчерашнее правдой. Я добралась до дивана и уставилась на пол, выискивая следы того, что исторг мой желудок. Пол сверкал абсолютной чистотой. На диване — ни пятнышка. Я торжествующе развернулась, чтобы встретиться взглядом с Мораном, который стоял в проёме кухонной двери. Я сравнялась по цвету с тем самым вчерашним вином. Моран покачал головой, но я видела, что он, как обычно, сдерживает улыбку. Выглядел он так себе. Под глазами залегли круги, а волосы были слегка в беспорядке. Впрочем, на его одежде не было видно ни единого пятна, но я через пару секунд осознала, что это не те штаны, в которых он был ночью. И водолазка другая. — Итак, — прокурорским тоном произнёс он. От осознания, что всё было взаправду, меня накрыла невероятная слабость, и, в поисках опоры я привалилась к дверному косяку. Мыслей в голове не было, всё занял всепоглощающий, беспросветный, кошмарный стыд. — Себастьян, — прошептала я, — мне так жаль. Больше я сказать ничего не смогла. Моран вздохнул. — Я убрался в гостиной, потом заехал к себе переодеться и заодно купил тебе продукты. И парочку бутылок минералки — тебе они, кажется, пригодятся, — в его голосе сквозила насмешка, но не жёсткая, как у Джеймса, а мягкая, дружеская. От такого тёплого тона — ну, и от чувства монументального позора — у меня моментально образовался ком в горле, и я отвернулась, скрывая блеснувшие в глазах слёзы. Отлично. Залей Морана всеми своими жидкостями. Я не успела собраться и продолжить извинения, как он принёс с кухни стакан с водой и протянул мне, осторожно придерживая, пока я не обхватила стакан двумя руками. От него пахло чистой одеждой. Возможно, он был безжалостным убийцей, грабителем и другом Джеймса, но для меня это не значило ровным счётом ничего. Может, он бы убил меня по первому слову босса. Но этот стакан с водой, пара сумок с продуктами и отсутствие колкостей и насмешек имели для меня гораздо большее значение, чем его настоящая реальность.