что-то ещё

даня очень наблюдательный. ваня скажет, что он занудный и дотошный, но он наблюдательный. даня любит наблюдать за людьми, угадывать их мотивы и желания. это интересно. это вызывает в нём какой-то исследовательский азарт, хотя и не пробуждает особо сильных эмоций, не трогает чего-то внутри. так, слегка проходит по поверхности. и как-то само собой разумеющимся является, что основным объектом его наблюдений становится ваня – он всегда рядом, всегда попадает в поле зрения, и его почти невозможно предугадать. кажется, весь он как порыв, как импульс, как взрыв. как будто в нём моментально появляются и так же моментально исчезают эмоции, чувства, ощущения. как будто ничего не трогает его всерьёз, ничего не занимает его мыслей надолго, не вызывает в нём настоящей, искренней, бурной реакции. а потом даня начинает замечать. сначала это словно совпадение, нечаянное стечение обстоятельств. но даня наблюдательный, и он умеет соотносить причину и следствие в каждом видимом событии. когда ваня шутит про шестёрку, подсунутую папе антону вместо джипака, у дани что-то как будто дёргается, что-то замыкает внутри, в голове. это глупо и несмешно, а ваня улыбается как-то криво и натянуто, и даня ставит себе заметку во внутреннем плане – проанализировать это в дальнейшем. потом происходит скандал с отцами, потом - поход в баню и ванино «мной не попонтуешься перед друганами». всё это складывалось в даниной голове, выстраивается в какую-то общую структуру, и выводы, которые даня делает, неутешительны. говоря честно, они пугающие и болезненные, но, чтобы избежать субъективизации оценки, даня решает считать выводы неутешительными.

***

вечер клубится за окном сине-сизой дымкой. в комнате тихо, но тишина эта уютная – обволакивающая, спокойная, примиряющая. ваня скроллит ленту, полулёжа на постели с телефоном, а даня дописывает домашнее задание, сидя за столом. ничего не предвещающую атмосферу нарушает стук в дверь и появившийся вслед за ним в проёме папа антон. даня автоматически отмечает, что у него дрожат пальцы на правой руке – он взвинчен, и злить его сейчас явно не следует. - дань, слушай, завтра у меня встреча с партнёрами, и я пообещал, что приду с сыном. после школы сразу собирайся, планы перенеси, если есть. - а я тебе уже не нужен? – вбрасывает ваня в разговор свою язвительную реплику. после слов папы антона он словно напрягается, натягивается весь, из его позы уходит как будто прежняя расслабленность и спокойствие. даня отмечает это автоматически и тоже внутренне напрягается. - ну а что тебе там делать? не думаю, что тебе резко станут интересны или понятны бизнес-планы или финансовые операции. - да ну конечно, что вообще можно ждать от такого, как я? – голос вани срывается, он вскакивает с постели и замирает у окна напряжённой неподвижной фигурой. папа антон не обращает на это никакого внимания, словно ничего не произошло, словно он ничего не сказал, словно его резкость осталась незамеченной. от этого безразличия, от странной злости на папу антона, на его отношение, на всю ситуацию в целом внутри дани что-то словно гулко лопается, натянутое до предела и точно просто ждавшее своего часа. - прости, пап, но я никуда не поеду. папа антон изменился в лице, щека у него как-то конвульсивно дёргается. - что значит не поедешь? я уже всем пообещал, что ты там будешь. - а меня там не будет. раз ты сам всем это пообещал, сам будешь объясняться. скажи, что меня покусала рысь и меня лечат от бешенства. ваня теперь смотрит на него какими-то нездорово расширенными глазами, закусив губу и до белых костяшек вцепившись в собственное плечо. - так, я не понял. то есть ты отказываешься ехать со мной завтра на встречу? - именно так. не думаю, что принесу какую-то пользу в обсуждении бизнес-планов и финансовых операций. у папы антона, кажется, вот-вот начнётся истерика. но даня отворачивается, посчитав разговор завершённым, и снова углубляется в расчёты. дверь за спиной хлопает так, что чуть не слетает с петель. но это не важно. важно, что даня сделал то, что должен. то, что требовало гулко разорвавшееся внутри него, похожее на злость, на сочувствие, на что-то ещё, странно перемешанное в разных соотношениях. важно было, что наблюдение за кем-то впервые вызвало в нём такую реакцию, разбудило что-то настоящее и живое. - зачем ты это сделал? – голос вани со стороны окна звучит тихо, как будто он говорит откуда-то издалека. даня поднимется со стула и подходит к ване, замерев возле окна, за чужим плечом, автоматически прислушиваясь к чужому поверхностному дыханию. - потому что это было неправильно – то, что папа антон сказал тебе. то, что он постоянно говорит тебе. и дед, и все остальные. это неправильно. - но это правда. кто я теперь? папе антону я не сын, и папе лёше с мамой лидой тоже – они меня не знают даже. да и кому из них я буду такой нужен? я же не ты – пиздец какой умный, и правильный, и хороший, и всё остальное. ваня переводит дыхание, словно желая сказать ещё что-то, но так и не говорит. даня не знает, что ему ответить, поэтому делает то, что, ему кажется, нужно сделать – разжимает мёртвой хваткой вцепившееся в плечо ванины пальцы и сжимает своими, тёплыми, словно успокаивающими. пальцы у вани холодные и подрагивают, и даня вдруг понимает, что ему нужно сказать. - ты мне нужен. может, пока что этого хватит? ваня оборачивается на него, глядя своими огромными глазами, и даня не замечает даже – чувствует, как тот расслабляется. словно уходит из его позы что-то – тяжёлое и ненужное, давящее, лишнее, и он сжимает тёплые данины пальцы в ответ, автоматически поглаживая большим пальцем костяшки чужой руки и дыша теперь глубже, размереннее, спокойнее. - хватит. – отвечает ваня, и уголки его губ поднимаются в полуулыбке.