***
яна просто приняла как данность то, что с даней у них нет будущего. да, она всё ещё смотрела на него с тоской и болью, но она ни словом не упоминала о своих чувствах и даже стала дане чем-то, напоминающим друга. даня думает, что она, наверное, очень его любит, раз делает это с собой – ссыпает осколки собственной души в тело, как в мешок, и ходит, ранясь и звеня, как натянутая струна. дане правда жаль яну, но он ничего не может сделать. с ним может произойти то же самое, и он так же ни словом не обременит ваню. дане больно от самой мысли, но он привык просчитывать все вероятности. сегодня дане кажется, что он может побить собственный рекорд по неуклюжести. с ним иногда случается – он начинает ни с того, ни с сего спотыкаться или терять равновесие. папа лёша всегда шутил над его сбитыми коленками и ссаженными ладонями, а даня просто привык со временем. это же не происходило постоянно, так, время от времени. может, дело во вспышках на солнце. но сегодня солнце явно было в плохом настроении. а мяч на физкультуре, судя по всему, всецело его поддерживал. иначе какой резон был ему во время волейбольной тренировки прилетать дане в лицо. вани, как на зло, на уроке не было – он решил прогулять, и это отчего-то усугубляло боль. у вани была какая-то странная, почти магическая способность – он всегда успокаивал данину боль. неважно, болело у дани запястье или сердце. ваня мог взять его за руку, или обнять, или провести ладонью по волосам, и боль уходила, словно он её всю забирал себе. даня до смерти боялся этого – ему казалось, что в одном ване столько боли не поместится. яна оказалась рядом первой, как всегда, робкая и светлая, готовая помочь и остаться в стороне, снова. - дань, пойдём в класс, надо рану обработать и промыть. данина прикушенная от удара губа и вправду болела, и кровь на подбородке уже засыхала, неприятно и колко стягивая кожу. - да, пойдём. в классе светло и пусто, пахнет мелом и чем-то сладким. даня садится на парту, морщась от неприятных ощущений, а яна достаёт из шкафчика антисептик и вату. первое прикосновение к ране болезненное и острое – даня непроизвольно отдёргивает голову от чужой ладони с зажатой в пальцах ватой. - если ты будешь дёргаться, я не смогу тебе помочь, - яна улыбается и кладёт другую ладонь дане на щёку, заставляя его держать голову в одном положении. ладонь у яны прохладная и влажная, и даня эгоистично хочет, чтобы на её месте был ваня. дверь кабинета открывается бесшумно, и даня только по сквозняку понимает, что она распахнута. поворачивать голову с чужой ладонью на щеке неудобно, но дане удаётся. ваня в дневном проёме замер, словно перетянутая гитарная струна, тронь – лопнет. даня хочет что-то сказать, объяснить, подняться ему навстречу, но видит ванины глаза и осекается, не дыша. в глазах у вани – что-то тёмное, текучее, густое. что-то манящее. ваня резко отрывается от косяка, о который до этого опирался плечом, и уходит, словно его сдувает ветром. дане нет уже дела ни до яны, ни до разбитой губы – он порывисто поднимается с парты, хватает рюкзак и бежит за ваней. в груди у дани что-то горит и чадит, он чувствует, как воздух вокруг него накаляется донельзя, дышать трудно, и единственное, чего даня хочет сейчас – увидеть ваню, поговорить с ним, почувствовать его.***
дома поразительно пусто и тихо – все разъехались по делам, и даже деда не слышно. даня взлетает по лестнице, и диссонанс между тишиной дома и тем, что происходит у него внутри, оглушает. в груди у дани всё словно выжжено напалмом – горячо так, что даже больно, удушающе, безоглядно. у дани внутри черепной коробки выгравирован тот ванин взгляд, и даня чувствует, что умрёт, если не почувствует его на себе ещё раз. дверь распахивается легко – не заперта. даня замирает на пороге, глядя на ваню. тот сидит на своей кровати, спина выпрямлена до хруста, лопатки сведены. ваня поднимает на даню глаза, и даня чувствует, что его вот-вот перестанут держать ноги. в глазах у вани всё то же – тёмное и густое, горячее, как лава. - что себе позволяет эта ёбаная климова? – голос хриплый и ломкий, как утренний лёд, и даня в неосознанном, непроизвольно порыве делает пару шагов к кровати, закрывая за собой дверь. - мне разбили губу мячом, и она просто помогла мне, вань, просто помогла. ваня прищуривается и склоняет голову к правому плечу, и что-то в этом движении заставляет даню вздрогнуть. вздрогнуть и податься вперёд. - как она смеет прикасаться к тебе? – даня приглядывается к ване, замечая то, чего с первого взгляда не увидишь – красные полукружия ногтей на внутренней стороне ладоней, искусанную губу, взъерошенные волосы. «ревность» - думает даня, и от одного осознания его окатывает чем-то горячим и оглушающим от поясницы до кончиков пальцев. ваня не слышит ответа и поднимается с постели слитным движением, нависая над даней и неотрывно глядя в его глаза. даня не представляет себе, что должен сказать – мозг плавится, отказываясь функционировать, хочется протянуть руку, коснуться, почувствовать. и даня говорит то, что жжёт ему горло уже столько времени - невысказанная, но абсолютная истина. - я твой. у вани, кажется, срывает резьбу. он толкает даню к стене, тот теряет равновесие и адекватное ощущение пространства, а когда те к нему возвращаются, всё, что даня может чувствовать – ванины губы на его собственных, злые, обветренные, умоляющие. даня начинает задыхаться – от поцелуев, от возбуждения, от вани, но притягивает его к себе ещё ближе, как будто хочет выпить его, впитать целиком, вплавить в собственное тело. ваня отрывается от даниных губ, смотрит горячо и говорит, облизывая покрасневшие губы: - я, блять, чуть с ума не сошёл, господи, ты не представляешь себе, как ты мне нужен, весь нужен, блять, как ты мне пиздецки нужен сейчас и всегда, и… ваня хочет сказать ещё что-то, но даню ведёт от услышанного, и он кладёт пальцы на ванины губы, прося того молчать. глаза вани как будто темнеют ещё больше, становятся почти угольными, когда он обхватывает данины пальцы губами, усмехаясь углом рта. даня чувствует, что сейчас потеряет сознание – вокруг и внутри всё горячо, обжигающе, до потери пульса важно. но у дани в голове все ещё вертится ответ на ванины слова, и даня чувствует, что разойдётся по швам, если не скажет. поэтому он глубоко вдыхает и говорит, не отнимая руки от ваниных губ: - так возьми, раз нужен. – голос подводит, ломаясь на середине фразы, но даня видит, как судорожно дёргается ванин кадык, а потом весь данин мир приходит в движение, и всё обращается в ощущения, чувства, эмоции. даня весь как оголённый провод, как нерв, и все ощущения бьют его, как электрические разряды. дане чертовски хорошо, и горячо, и душно, и влажно, и одуряюще медленно. даня сходит с ума. простыни пахнут ваней, ванины волосы влажные и спутанные, дыхание частое и хриплое, ваня двигается медленно и глубоко, у него вся шея – в иссиня-чёрных следах, и даня, осознавая, что сделал это, что никому это больше не позволено, что ваня его, стонет протяжно и хрипло и тонет в море белого огня.***
ощущение реальности возвращается постепенно. сначала даня чувствует тяжёлую теплую руку поперёк собственной груди, потом – запах пота и ваниного одеколона, потом открывает глаза и поворачивается на бок. ваня смотрит на него неотрывно, мягко и тепло, а потом переводит взгляд ниже, и глаза его темнеют. даня смотрит на собственную грудь – она в отметинах, укусах, красно-фиолетовых следах. ситуация с шеей не лучше, думает даня где-то на периферии сознания, и ему хочется улыбаться. - я как будто совсем крышей поехал, когда тебя с ней увидел. думал, задохнусь к херам или сгорю, - ваня говорит медленно, чуть растягивая гласные, и дане это кажется непозволительно очаровательным. даня не хочет отвечать, не хочет говорить сейчас, поэтому он просто двигается ближе к ване, укладывая голову на его ключицу, слыша успокаивающийся стук сердца. ваня над его головой выдыхает расслабленно и долго, и даня понимает, что ему больше не страшно.