***
ваня весь – ходячая неприятность, и никакая любовь не вытравит из даниной головы этот неутешительный, но объективный вывод. ваня притягивает проблемы на свою, а теперь ещё и на его, данину, голову, и как разбираться с этими проблемами, даня имеет весьма расплывчатое представление. а группа парней на пару лет старше, направляющая к ним через спортивную площадку, определённо становится проблемой. даня даже не знает их, вообще впервые видит, но он выступает вперед, замирая перед ваниным левым плечом, слыша его резкий выдох, словно его ведёт то самое, растёкшееся из сердца по телу до самых кончиков пальцев. - ну ебать, иванов, мы тебя предупреждали, чтоб ты не нарывался. раз ты борзый дохуя, значит, научим не борзеть. впереди этой странной и, честно говоря, пугающей компании стоит высокий, широкоплечий парень с до ужаса тупым лицом, года на два старше их, и даня чувствует, что решению их проблем лучше появиться вот прямо сейчас, иначе он их очень сильно усугубит. - тут двое ивановых. прежде, чем пытаться членораздельно выразить мысль, сделай над собой усилие и конкретизируй, к кому именно ты обращаешься, - если бы месяца три назад дане сказали бы, что он будет упражняться в остроумии, вступаясь за ваню перед явно намечающейся дракой, он бы рассмеялся. но вот он здесь, и он явно сейчас огребёт. - завали ебало, мелкий. мы к тебе претензий не имеем, пиздуй, пока цел. мы этому сейчас слегка мозги вправим, ну и нос, может, заодно, - стоящий напротив них парень мерзко усмехается углом рта, за его спиной ему гадко поддакивают те, кто пришли с ним, и это – последнее чёткое данино воспоминание. дальше он помнит всё фрагментарно, словно перед ним - ряд фотографий, щедро сдобренный физическими ощущениями. раз – его кулак врезается стоящему напротив парню куда-то в район горла, потому что выше он не достаёт. костяшки саднит с непривычки, он слышит, как ваня сзади выкрикивает его имя, бросаясь вперёд. два – в его скулу отточенным, словно годами проверенным движением врезается чужой кулак, даня пошатывается, делает один неверный шаг назад, второй, а потом свет гаснет.***
- данёк, блять, ты до смерти меня напугал. – ваня сидит возле него на тротуаре, у него разбита нижняя губа и наливается цветом синяк на правой скуле. даня понимает, что сам, наверное, выглядит не намного лучше, но единственное, что есть сейчас в его голове – надо обработать ванины ссадины. - где они? – в горле сухо, слова даются с ощутимым усилием, и даня сглатывает, пытаясь как-то облегчить своё состояние. - да мои подошли – их и сдуло. сразу после того, как тот тебя вырубил. данёк, ты… ты зачем полез? ты вообще когда-нибудь дрался? – ваня осторожно проводит ладонью по даниной щеке, и даня затаивает дыхание, все силы бросая на то, чтобы не прильнуть к чужой сухой ладони. - сегодня – впервые. просто они же… они хотели причинить тебе вред, вот я и… - даня хочет найти слова, хочет объяснить, но осекается под долгим странным ваниным взглядом. ваня поднимается с тротуара, подаёт дане руку, тот встаёт тоже. - сейчас папа лёша должен приехать, я ему уже позвонил. даня кивает и позволяет себе спокойно выдохнуть.***
без подколов от папы лёши поездка не обходится, но он по крайней мере обещает не сдавать их мамам и папе антону. особенно – папе антону. в комнате – светло и прохладно, и даня опускается на кровать, морщась от неприятных ощущений. болит не столько скула, сколько сбитые костяшки – хук с правой никогда не был сильной даниной стороной. ваня проходит к столу, вынимает из ящика белую коробочку, а из нее – пластиковую бутылочку и несколько ватных дисков. «перекись» - думает даня и собирается подняться ване навстречу, но тот опережает, садясь на корточки меж разведённых даниных коленей, и только тут даня понимает, что он сел на ванину кровать, а не на свою. автоматически. - дай руку, - даня послушно протягивает ване правую руку, тот осторожно сжимает ее в своей левой, а правой начинает аккуратно обрабатывать данины костяшки смоченным в перекиси ватным диском. даня шипит сквозь зубы, потому что щиплет. - ну вот и кто тебя просил лезть, а, рэмбо? защитник, блять. да тебе самого оберегать надо, как вазу хрустальную, - ваня бурчит скорее для себя, чем в упрёк дане, но тот жадно вслушивается в каждое слово, стоически стараясь держать лицо, но проваливается и снова шипит от боли. - больно? – спрашивает ваня, и даня просто кивает. - интересно, а если я поцелую, не так сильно будет болеть? – задаёт ваня вопрос совершенно будничным тоном, и даня не успевает ничего возразить, как тот уже прикасается к руке обветренными тёплыми губами. ванины глаза закрыты, и даня хочет попросить его прекратить, потому что, честное слово, у него сейчас может начаться гипервентиляция лёгких. но ваня открывает глаза, немигающе смотрит в распахнутые данины и нежно, словно боясь причинить ещё больше боли, ведёт губами по сбитым даниным костяшкам. даня думает, что определённо сейчас умрет. глядя в эти глаза, чувствуя эти губы на своей коже. и умрет он счастливым. но ваня отрывается от даниной кожи, переводит дыхание и разжимает хватку пальцев на данином запястье. - забудь. и прости, пожалуйста, прости. даня перехватывает тёплую ванину руку и, неотрывно глядя ему в глаза, подносит к собственным губам, касаясь у запястья, в месте, где, даня чувствует это губами, гулко и часто бьётся ванин пульс. ваня дышит часто и поверхностно, чуть покачиваясь, слегка наклоняясь вперёд, точно он пьян, и даня неотрывно смотрит в чужие глаза, в зрачки, почти до краёв затопившие радужку, словно вышедшее из берегов море. даня отнимает губы от чужой кожи, выдыхает и тихо, хрипло говорит: - а что, если я не хочу прощать?