Твоё тело - машина

Секс у них был нечастым, и это было в порядке вещей. Раз в одну или две недели - на большее Криденса не хватало с его ежедневными нагрузками. Тренировки, репетиции и стресс от выступлений убивали желание, поэтому по возвращении домой танцовщик мог лишь принять душ, сделать самомассаж и закинуть в себя горсть биодобавок по дороге до кровати. После спектаклей Криденс уезжал домой в Бруклин, а ночь до, как правило, проводил у Грэйвса. Они находили сто способов выразить нежные чувства через свои тела. То были различные формы тактильного контакта. Персиваль мыл Бэрбоуну голову, пока тот отмокал в прохладной ванне; укладывал его жесткие вихры феном так хорошо, будто делал это всю жизнь; касался губами виска, прежде чем вернуться к своему привычному вечернему разбору имейлов. Во время совместных просмотров “Нетфликса” Криденс держал мужчину за руку, поглаживая большим пальцем тыльную сторону его ладони; помогал Персивалю выскользнуть из свободной домашней футболки, когда тот шел к душевой кабине мимо раковины; целовал бедра и колени Грэйвса, сидя на полу перед ним, расположившимся на диване. За ночь до «крайнего» выступления Криденса в «Жизель» они проводили один из тех самых вечеров без секса. Просто пили, ели, иногда касались друг друга и говорили. - Знаешь, мне ужасно сложно смотреть, как ты танцуешь во время спектаклей… - Признался Грэйвс. - Все настолько плохо? - Ухмыльнулся юноша, пытаясь сохранить безразлично-шутливое выражение лица, но получалось плохо. Они сидели на мягком ковре перед электрокамином и пили разбавленный глинтвейн. После недолгой паузы и мимолётного обмена взглядами Персиваль продолжил: - Нет, ты прекрасно танцуешь свою партию. - Мужчина отпил из своей кружки, шутливо добавив: - Я даже словил пару стояков во время просмотра. - Персиваль перевёл дыхание и продолжил уже не так весело: - Я пытался смотреть, правда. Первые раза два я заставлял себя, но потом… просто закрываю глаза, когда ты выходишь. Почему-то так тяжело становится. Прости. - Иии, что теперь? - В голосе Криденса читалось беспокойное нетерпение. - Я не знаю. Думаю иногда, что хорошо, что ты уезжаешь после спектаклей. Я бы не смог лечь с тобой в одну постель тем же вечером. Такой злой становлюсь и ревнивый. Все эти люди смотрят на тебя, на то, как ты танцуешь, и у меня возникает ощущение, будто они видят то, чего видеть им совершенно не следовало. - Я танцую как-то не так? Или что? Не совсем понимаю, к чему ты ведёшь. - Юноша звучно отхлебнул глинтвейна - Ты танцуешь так, я же сказал, прекрасно ты танцуешь! - Грэйвс чуть повысил голос. Он не кричал, но звучал очень холодно и строго. Криденса будто осенило: - Это из-за того, что я не танцую твою интерпретацию? - Да, это из-за того, что ты не танцуешь мою интерпретацию. - С нажимом проговорил Персиваль. В груди становилось горячо, пьяно и почему-то очень пусто. - О, Господи, ты серьёзно?! - Слова Криденса прозвучали надломлено и возмущённо. - Я же должен что-то сделать сам, чтобы меня заметили… - Криденс, тебя уже заметил я. Ты поздно пришёл в балет, всё, что ты действительно можешь сделать сейчас - довериться мне и нашим хореографам, не экспериментировать и набить руку на том, что дают. Танцуй свои вариации для меня, я помогу тебе сделать их лучше. - Эти слова не должны были прозвучать, но по какой-то причине вырвались из Персиваля болезненно медленной автоматной очередью. - Огромное спасибо, что ты меня заметил и снизошёл до меня! - Бэрбоун опрокинул кружку с остатками глинтвейна прямо на ковёр и грязно выругался. Казалось, внутри всё вот-вот вскипит от гнева. Грэйвс на автомате протянул руку, чтобы помочь вытащить из ворса специи и кусочки апельсиновой цедры, но получил звонкий и злой шлепок по пальцам. - Да оставь ты это! Ещё одной великой услуги мне от тебя не хватало. - Успокойся. - Да пошёл ты! Ты сам мне дал эту свободу, ты сам сказал, что я могу попробовать что-то своё. И сейчас ты это у меня пытаешься забрать? Когда у меня, наконец, начало хорошо получаться, ты просто берёшь и обесцениваешь мой труд... - Это оказалось плохой идеей. - Хватит мне лапшу на уши вешать. Ты себя слышишь?! Ты сам только что сказал, что я прекрасно танцую. Ты знаешь, что мне аплодировали, меня заметили критики, а ты становишься злым и ревнивым, потому что говорят не про твою школу, твоё влияние или что-то там ещё, а про меня! Наэлектризованный воздух рассёк звук пощёчины. Криденс, ошарашенный, прикоснулся к горящему от удара лицу. - Мне тебя жаль. - Прошипел Бэрбоун, поднимаясь на ноги. Ровно через две минуты он хлопнул дверью, уходя. *** Они уже давно, ещё до размолвки не контролировали ситуацию. Задержавшись в раздевалке, кто-то из танцовщиков мог стать свидетелем того, как худрук выводит Криденса из театра, галантно приобнимая за плечи. Однажды припозднившаяся на репетиции балерина заметила их, целующихся в тёмном коридоре у кабинета Грэйвса. Находились те, кто видел их вместе в кофейне неподалёку, на субботней пробежке в парке или даже в супермаркете, где они, ведя одну тележку, будто коляску с младенцем, с упоением обсуждали полуфабрикаты. Слухи не заставили себя долго ждать. Балерины сбивались в крохотные стайки и, словно пичужки, щебетали полушёпотом: - Знаете, мне кажется, у Криденса что-то есть с мистером Грэйвсом. - С чего ты взяла? - Вчера видела, как они под ручку ходят. - Иди ты! - Смущённый смех. - Ой, а я тоже их видела. - Где? - Да прямо здесь, в зале. Они обжимались у станка. - Тогда ставлю сотню, что Криденс свой контракт получит, чтоб его! Каждый раз, когда Бэрбоун покидал раздевалку, находилась пара ребят, заводивших разговор о предстоящих изменениях в основном составе. - Слыхал, что Криденс подлизывает Грэйвсу? - Слыхал. Но это не моё дело. - Как это не твоё дело? Это нас всех касается. Ты представь, если он у него в постели задержится. Кому-то из нас точно места не хватит в солистах. - Не один Грэйвс решает, кого на главные партии брать. Бросай хернёй заниматься и работай усердней, ести тебе так в солисты хочется. - Да геи друг за друга глотки грызть будут. - Я не собираюсь тратить своё время на сплетни. - Резкий хлопок дверцей шкафчика. - Пусть Криденс хоть голову Грэйвсу в зад засунет, если это помогает ему думать, что он не полная бездарность. Я буду делать, что делал. - А я тебе говорю, Грэйвс его протащит! - Удачи с твоими теориями гомозаговоров! Пока! Когда Персиваль и Криденс перестали разговаривать, всеобщий интерес труппы к их отношениям заметно повысился, ведь на репетициях Грэйвс будто совсем не замечал Бэрбоуна, а сам Бэрбоун делал вид, что не слышит Грэйвса. Любопытные сталкеры перестали их видеть вместе в конце дня, даже их субботних пробежек больше не было. И Грэйвс, и Криденс начал замечать любопытные взгляды, обращённые в свою сторону, как бы говорившие: “А что это вы, как неродные? Разругались, голубки? Бедный Криденс, теперь-то он в основной состав не попадёт. Зря только задницу подставлял...” Бэрбоун не смог избежать вопроса “в лоб” от подруги. - Это правда, что про вас с Грэйвсом говорят? - Голос у Рэйчел дрогнул и опустился до хриплого шёпота. От неожиданности у Криденса кофе носом пошло. - Кхе-кхе… боже… - Молодой человек прокашлялся и постарался стереть рукой свои кофейные сопли как можно менее заметно, но девушка всё равно отвела его за локоть подальше от входа в кофейню, чтобы подать бумажный платок. - А что про нас говорят? - Говорят, что ты спал с Грэйвсом, чтобы получить контракт. Это правда? Вид у Криденса стал настолько озадаченным, что ответ озвучивать не понадобилось. - Это правда… - Рэйчел даже прикрыла ладонью свой медленно раскрывающийся от удивления рот. - Подожди, что бы там про нас ни говорили, сплю, то есть спал… то есть встречался я с ним не из-за этого. - Встречался?! Как долго, Криденс? - Взгляд девушки был полон искреннего беспокойства. - Ну, где-то с Рождества. Но мы как бы поссорились, уже третью неделю не разговариваем. Не знаю, что дальше будет. - Бэрбоун сглотнул, сухо шмыгнул носом и посмотрел куда-то в сторону. - То есть это уже больше полугода. Так долго… - Балерина, думая о чём-то, скрестила руки, а затем запустила пятерню в свои распущенные волосы. - И все те разы, когда ты говорил, что болеешь или дела… - … я был с Грэйвсом. - Неуверенно продолжил Криденс. - Мне-то ты почему не сказал? - Рэйчел, как о таком рассказать? Как это звучит? “Привет, малыш, я тут с нашим худруком встречаюсь, но не потому, что я хочу солистом заделаться, а потому, что он человек хороший”. - А вдруг тебя выгонят? Это ж вроде как нарушение субординации. Я только с тобой хочу танцевать… - Не сыпь соль на рану. Я уже начал другие проекты для подстраховки искать. Может, на Бродвей в подтанцовку возьмут или ещё куда… - Надо как-то это исправлять. Вы серьёзно поругались? - Да, ну, мне так кажется. - Тебе помочь чем? - Да, чем тут поможешь? Надо нам самим разобраться, а там уже пусть будь что будет. *** Криденс хранил молчание. Молчал, сталкиваясь с Грэйвсом взглядами каждую их встречу, а потом отворачивался и старался уйти, если это было возможно. Находиться радом с Персивалем было просто невыносимо. Даже шлейф его парфюма в коридорах театра закидывал Криденса обратно в бочку с воспоминаниями об их идиллических встречах и той пугающе короткой ссоре, которая, казалось, уже положила конец их отношениям. Пересекаясь с Грэйвсом в репетиционных залах, Бэрбоун с трудом удерживал себя, чтобы не дать очередной панической атаке вывести себя из строя. Глупо было надеяться на получение контракта после произошедшего, ведь было ясно как день: Грэйвсу не нужен солист со своим взглядом на партии, ему нужно тело, в которое он может мысленно, идеологически влезть и выйти снова на сцену, ему нужна машина, аватар, марионетка - названия можно было перечислять до бесконечности. И пока Персиваль не разберётся со своей затянувшейся стадией торга*, он будет искать любые способы оттянуть момент, когда танцевать, как в пору расцвета, он больше не сможет, даже используя для этого другого человека. Грэйвс действительно вызывал жалость, словно к нему в его тридцать с небольшим пришла какая-то душевная немощь. Восхищение заслугами прошлого и жалость за покалеченное настоящее - это и было топливом их, как казалось Бэрбоуну, любви? Его любви. Его любовь. Она была? Есть? Может быть. По крайней мере мысли о ней были горьковато-сладкими, живыми, влажными, вязкими, лёгкими, гулкими, звонкими. В мыслях Криденса глаза Персиваля наполнялись восторженной негой в мятущейся полутьме гей-клуба, куда они приходили потанцевать “для себя” пару раз в месяц; губ Грэйвса касалась сонно-нежная улыбка, предвосхищающая поедание раннего воскресного завтрака; его - обычно ласковые и мягкие - руки сосредоточенно терзали геймпад приставки глубокой ночью, когда не спят только врачи, полицейские и полные идиоты. Подожди, хочу пить. А захвати “Колу”, раз ты уже встал. Ну, ожил? Ага. У тебя “Нутелла” на подбородке, Перси. М, тут? Да. Спасибо. Так что ты там говорил про сольный альбом Меркьюри? Я видел, как он на тебя посмотрел: глазами снял с тебя твою рубашку от “Баленсиага” и уже мысленно повёл в ложу. Предлагаю тебе снять с меня эту рубашку руками и отвести в ложу по-настоящему. - Криденс? - В реальность юношу вернул вкрадчивый голос Ньюта. - Криденс, пройди, пожалуйста, в кабинет к мистеру Грэйвсу. Ему надо с тобой поговорить. *** Встреча была холодной, но, к великому счастью Криденса, не проходила тет-а-тет. Проведя танцовщика в кабинет худрука, Ньют с порога прошёл к самому столу, открыл какую-то безликую папку и достал оттуда несколько прихваченных скрепками листов для Грэйвса. Бумаги легли текстом вниз. - Криденс, прошу, располагайся. - Персиваль был отстранённым, даже чрезмерно вежливым. Бэрбоун бросил на мужчину короткий вопросительный взгляд, а затем медленно сел в кресло перед ним. - Я долго обсуждал твою кандидатуру на позицию солиста с директором театра, спонсорами, читал блоги, рецензии и даже беседовал с некоторыми зрителями. - Грэйвс задумчиво потёр руки. - Кто-то считал, что ты довольно сильно переигрываешь и отчаянно пытаешься сделать свою роль в постановке значительнее, чем она должна быть. Кому-то наоборот твоя манера понравилась. Партию Ганса, знаешь ли, частенько низводят до чего-то проходного и второстепенного, всё внимание хореографов и зрителей концентрируется на Жизель, Альберте… даже Мирте. Про Ганса забывают, а он ведь двигает сюжет, создаёт конфликт. Я и большинство опрошенных мною людей сошлись во мнении, что до премьера тебе ещё нужно дослужиться, а вот солистом ты стать достоин хотя бы потому, что твой Ганс не оставляет никого равнодушным. Ты готов подписать контракт? Бэрбоун молчал, потупив взгляд. - Криденс? - Ньют осторожно коснулся его плеча. - Да, простите. - Юноша мгновенно ожил и, переведя дыхание, сказал: - Я подпишу бумаги. Формальности заняли немногим больше пятнадцати минут, и Криденс уже собрался уходить, получив свою копию контракта, но остановился в дверях и повернулся к Персивалю. - Мистер Грэйвс… - Ньют? - Сходить в “Старбакс”? - Ньют был воплощением тактичности. - Ты просто мои мысли читаешь. - Спустя пару секунд Персиваль добавил: - Себе тоже возьми за мой счёт! И Скамандер вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь. - О чём ты хотел поговорить, Криденс? - Я очень рад, что получил контракт, но если это… - Я не пытаюсь загладить вину, если ты об этом. - Грэйвс откинулся в кресле и скрестил руки на груди, но этот жест не придал ему более уверенного вида. Казался он маленьким, уставшим и каким-то озябшим. - Я принял это решение, здраво оценивая твои возможности и мотивацию. Ты не обязан бросаться в мои объятья с порога. - Зачем ты сказал всё это, ну, тогда? - Криденс вернулся обратно к столу и сел в кресло, неловкими дрожащими руками пытаясь засунуть документ в рюкзак. Персиваль сжал пальцами переносицу. - Как ты, наверное, уже понял, Криденс, я уже очень долго морально нахожусь в глубокой заднице. Это никак меня не оправдывает, конечно же, но, думаю, моё поведение вполне объясняет. Танцовщик вскинул брови, ожидая более подробного рассказа. Заметив это, Грэйвс лишь звучно вздохнул и продолжил, съёжившись ещё сильнее: - Сложно отделаться от воспоминаний о той свободе, которую дарили мне выступления. Было столько физической боли и стресса, и вот они выливались в нечто магическое, позволяли мне не быть мной, моё тело становилось искусством, а не машиной. Каждый раз, когда ты выходишь на сцену, я понимаю, что воспоминания останутся воспоминаниями, мой балет - моим балетом, ведь он потерял всякую ценность без моего исполнения. - Он повлиял на меня. Я тут из-за тебя. - Вот и моя проблема, Криденс. Он был ценен, он уже повлиял, а не продолжает влиять. Новым танцовщикам будет интересно лишь превосходить его, как это делаешь ты. Ты влияешь, ты уже не конкурент, ты пример для всех тех парней, которые сейчас стоят у станка, пашут в кордебалете и мечтают о хорошей партии. И я ревную тебя, потому что вне балета, театра и всей этой снобистской чуши только ты даришь мне чувства, которые я раньше мог получить, выступая. И вот ты выходишь на сцену, проживаешь роль, а я сижу, смотрю и тону в ощущении, будто ты у меня забираешь что-то важное. Балет и себя. - Но я всё равно буду танцевать. - Нервно отрезал Криденс, сомкнув дрожащие челюсти так, что его бритвенно-острые скулы, казалось, резанули густой воздух кабинета. - Танцуй. - Персиваль ясно, но очень горько улыбнулся. - Я не смогу тебе помешать. И я прошу у тебя прощения за те слова, что я тебе наговорил. Я не имел права ставить под сомнения твои старания и точно так же не имел права пытаться посягнуть на твою артистическую индивидуальность. - Извинения приняты. - Да, мне определённо нужно поработать над собой. - Потирая глаза, Грэйвс выдохнул будто с облегчением. - Позвонить психотерапевту… В следующее мгновение Криденс отодвинул кресло мужчины от стола, развернул его и упал перед ним на колени, уткнувшись носом в его бок, чтобы заплакать.