Твоё тело - машина

Криденс горел: горели лёгкие, которые уже перевели не один литр воздуха, кожа на руках, внутренних сгибах локтей будто шипела от испаряющегося пота, пылали мышцы - особенно бицепсы. Грэйвс сидел на раскладном стуле, почти до неприличия широко раздвинув ноги. Он держал свою трость обеими руками, чтобы отмерять счёт ударами, однако зал молчал, танцовщики трёх составов, задействованных в постановке, замерли, затихла музыка. Персиваль глубоко вздохнул: - Я не вижу в вашем танце единения. - Ещё один вздох. Мужчина обжёг Криденса взглядом, отчего у последнего замелькали тёмные круги перед глазами. Персиваль поправил расстёгнутый ворот своей угольно-чёрной рубашки и продолжил: - Самое сложное в исполнении парных партий - сделать так, чтобы балерина не осталась одна на переднем плане, а танцовщик не превратился в передвижную подставку. Вот вы, например. - Обозначил худрук, резким жестом полоснув по Бэрбоуну и его партнёрше. - Сейчас я вижу, что Рейчел брошена на амбразуру, а ты, Криденс, стал пыхтящей кучей мышц, которые носят её по залу. Вы существуете отдельно. Грэйвс медленно поднялся, оставив трость на стуле, и направился к паре. - Окажи честь. - Худрук протянул Рейчел руку, затем отвёл девушку на несколько шагов назад и поставил лицом к зеркальной стене. Они выглядели бы очень гармонично как партнёры по сцене, если бы Грэйвс всё ещё танцевал. Рейчел была темноволосой, хрупкой и лёгкой, как птичка, с большими блестящими глазами косули. Со статным, в меру сильным и в меру изящным Персивалем они смотрелись, как дальние родственники. Рядом с Криденсом, чья фактура больше напоминала низкополигональную модель человека, девушка казалась тростинкой, а потому наблюдение их танца со стороны было действием весьма захватывающим, если не сказать пугающим. - Мальчики, смотрите внимательно. Делаю четыре восьмёрки с пируэта. Синтия, отсчитай из-за такта. Шёпот пианистки. В тишине зала раздалась тема из балета “Жизель”. Рейчел встала на носок одной ноги, Грэйвс следовал связке: помог девушке прокрутиться, замереть, позволил ей сделать маленькую дорожку шагов в сторону, поддержал на очередной прокрутке и проследовал на более долгой проходке. Криденс смотрел, почти не моргая, испытывая полузабытое восхищение. У Бэрбоуна кольнуло в груди. - Корпус не гибкий, статичный, но секрет в поворотах головы и наклонах, когда нагрузка приходится на ноги. - Грэйвс повторил несколько движений вместе с Рейчел, будто красуясь. - В положении стоя у тебя в основном работают только руки и стабилизаторы кора, шея на твою ось не повлияет особо. В полувыпаде ты можешь себе позволить подключить кор для наклона телом. И не стесняйся партнёрши. - Персиваль оглядел всех присутствующих в зале. - Вы все тут трётесь гениталиями, я знаю это лучше всех. Всем по местам! Сосредоточьтесь! Начинаем заново! - Скомандовал Персиваль. *** Давно прошла короткая череда пробных репетиций, и, утверждая артистов, Грэйвс поставил огромную красную печать “Потрачено” на Криденсову интерпретацию роли Альберта. Фигурально, конечно же. А потому в новом сезоне Криденс танцевал партию Ганса в третьем составе, и, конечно же, он не был единственным танцовщиком кордебалета, кого для очередной современной интерпретации “Жизель” пришлось выдвигать на более высокие позиции. Девять человек, вышедшие из танцевальной массовки на первый план, боролись за четыре контракта на остаток сезона: два места для молодых людей, ещё два - для девушек. Дух конкуренции ощущался физически, преследовал Бэрбоуна везде, куда бы тот ни шёл, и не давал проснуться без кошмара о провальном выступлении. Театром было решено чередовать солистов от спектакля к спектаклю, чтобы показать публике как можно больше новых лиц, при этом имея возможность отследить динамику каждого из кандидатов на контракт. Первый выход Криденса должен был состояться лишь через пять дней, после того, как зрители увидят первые два состава. Пять дней - вполне достаточно для вдумчивой подготовки, но у танцовщика уже не было моральных сил отрабатывать свои связки в зале театра. Впрочем, сил заниматься дома у Грэйвса у него тоже не было. Криденс лежал на полу танцевального уголка, прижавшись щекой к прохладным доскам паркета и пристально смотря на своё отражение в большом напольном зеркале. Лесничий Ганс танцевал, пока не пал замертво, и Бэрбоуну казалось, что он опасно близко подобрался к такому же исходу. Но мышцы не болели. Болела голова. - Вижу, ты вжился в роль. - Констатировал Грэйвс, выходя из спальни. Было уже довольно поздно, и после рабочего дня мужчина даже успел вздремнуть, а потому на его заспанном небритом лице краснели следы от подушки. Персиваль как-то сладко и по-детски зевнул, босиком прошаркав ближе к молодому человеку. - Выглядишь мертвым. Может, это… - он кивнул в сторону спальни, - ...холодная ванна и спать? Танцовщик не пошевелился, лишь чуть слышно вздохнул. - Перси, почему ты так топишь за технику? - Тихо спросил Криденс, перевернувшись на спину. Чтобы не стоять просто так, Грэйвс опустился на пол и начал аккуратно разминать юноше ступни. Наступила недолгая пауза. Собравшись с мыслями, Персиваль её прервал: - Потому что техника есть способ перенести идею или эмоцию из мира абстракций в более-менее ощутимую реальность. Не владея техникой, ты не можешь сделать абстракцию читаемой для для зрителя или… - Персиваль ласково, но с нажимом огладил окаменевшие голени, - ...включить в свой хореографический текст более сложные оттенки. Техника для танцовщика балете, как грамматика и вокабуляр для для писателя. - Делая всё так, как ты скажешь, я стану лучшим? - Взгляд в потолок. - В определённой степени - да. - То есть “не во всех отношениях”... - Танцевальный талант складывается из множества различных характеристик. Знание классической техники - лишь одно из них. К тому же, ни я один во всём театре говорю тебе, как надо танцевать. Что насчёт других хореографов? Они ведь учат тебя чему-то? - Да, и они ужасно скучные. Снова повисла тишина. Грэйвс всё так же массировал ноги Криденсу. Криденс просто лежал, глядя в потолок. - Знаешь, я будто снова кризис веры переживаю. - Пробормотал Бэрбоун куда-то в прохладное тёмное молчание. - Я пришёл в балет, вдохновившись твоим примером. Я думал, что в тебе было что-то особенное, отличающее тебя от других. Нечто большее, чем просто правильные движения. И вот уже второй сезон начался, а я ничего, кроме движений не увидел. На лице Персиваля на короткий миг мелькнула тень обиды, которую стремительно сменила мягкая, почти снисходительная улыбка. - Ты уверен, что это разочарование во мне, а не в балете? - Ох, забей… просто… мне кажется, я до сих пор не люблю балет. Люблю тебя, но не люблю балет. Постоянно пытаюсь ему что-то дать, чтобы сделать своим, и каждый раз все мои попытки разбиваются о то, чему меня учат. Я не вижу себя в этом и думаю, что зритель меня за этой правильностью тоже не увидит. Потому что как танцовщик я то ещё недоразумение. В твоей технике, в технике наших хореографов нет меня, моего понимания героя и его драмы. - Не знаю, как там с драмой Ганса… - начал Грейвс, как бы между делом взяв руку Криденса и поцеловав костяшки его пальцев, - твою я увидел. И раз уж на то пошло, то почему бы тебе хорошенько не отдохнуть и не попробовать подобрать настройки к своим инструментам самому? В конце концов, постановка-то у нас с элементами контемпорари. Достань из своего опыта нужные чувства, представь, как бы ты мог двигаться, переживая их, а потом просто добавь к тому, чему научился. Так бы сделал я. - Их взгляды пересеклись в отражении зеркала, Грэйвс казался очень серьёзным. - Ах, точно, тебя же нет в моей технике… тогда не делай ничего, что сделал бы я, и уж точно, чего я делать бы не стал. Пара секунд тишины. Криденс взорвался: - Ты цитируешь Тони Старка?! Серьёзно?! Ты ужасный человек, Персиваль Артур Грэйвс! Ты бы ещё речь Рокки Бальбоа прочитал… - “Когда наступили трудные времена…” - Перебил Персиваль, руками и ногами вцепившись в вырывающегося Криденса. - О, нет! Алекса! - крикнул юноша голосовому помощнику. - “...ты стал искать виноватых. Например, мою тень...” - Алекса! - повторил Криденс, пытаясь сбросить с себя мужчину. - Простите, я вас не понимаю. - Отозвался вежливый женский голос устройства. - “... Я скажу тебе то, что ты и так знаешь...” - В перерывах между смысловыми частями предложений Грэйвс как-то умудрялся целовать вертящегося в руках юношу. *** Ганс был в лесу совершенно один. Ночной свет лился с неба уставшим синим дождём, таким скудным, что молодой человек мог разглядеть каждый отдельный фотон. Свет тёк по лицу, распущенным тяжёлым кудрям, впитываясь в клетчатую рубашку, мешковатые джинсы, его можно было ощутить между пальцев босых ног. Свет лениво стучал по букету увядающих белых лилий, который Ганс держал в руках. Жизель была там, под землёй. Закутанная в белые свадебные одежды, одинокая и мёртвая, она больше никого не ждала, не любила, ни для кого не танцевала и даже не дышала. Ганс бросил лилии на землю, на маленький холмик, прямо ей на грудь. Шесть футов вниз. Шесть футов сырого холодного груза вины, который хотелось раскидать голыми руками и лечь рядом с Жизель, чтобы больше никогда не вставать. Молодец, парень, хорошо сработано. Это то, чего тебе хотелось? Потешить свое эго надеждой на то, что разоблачение Альберта поможет ей посмотреть на тебя в новом свете? Полюбить тебя? Ты очень наивен. Твоё детсадовское ябедничество довело Жизель до депрессии, в которой она истлела до горстки белоснежного пепла, возможно, специально, чтобы больше тебя не видеть. И не надо прикрываться “благими намерениями”, кричать о том, что Альберт был обманщиком. У Альберта не было выбора, он просто хотел с ней сбежать, а твои благие намерения уже укатали в ровнехонький асфальт твою дорогу а Ад. Наслаждайся поездкой. На секунду Ганс испытал какое-то мимолетное облегчение, когда будто со стороны увидел всклоченного юношу, судорожно рыдающего на чужой могиле, и не почувствовал с ним ничего общего. Но лицо почему-то стало мокрым. Он снова ощутил тело, упал в себя и почти расшибся. Он есть тот юноша. Ганс не знал, как выбраться из себя, из воспоминаний и этого места. Ганса кидало из стороны в сторону, подбрасывало в воздух высоко, так что сердце замирало (вдруг земли под ногами не окажется?), ноги заплетались, а потом он застыл, вглядевшись воспаленными заплаканными глазами в шепчущую тьму перед ним. Слух подсказал: что-то подкрадывается к нему из чащи. Аморфные движения, сияющие белые тени мелькали меж деревьев. Ганс бросился бежать со всех ног. *** - Что это за парень, посмотри в программке. - Шепнула своему спутнику молодая женщина по правую руку от Персиваля. Облаченный в черное, он сидел в партере, внимательно наблюдая за всем, что происходит на сцене. Сейчас он просто замер, перестал даже моргать. Люди вокруг него шептались о Криденсе, доставали из карманов пиджаков и аккуратных сумочек свои телефоны, чтобы гуглить во тьме зала как можно менее заметно и как можно более культурно, сохраняя вид снобистского любопытства. О, что за дарование? В каком театре он танцевал раньше? А ведь в прошлый уикенд партию Ганса исполнял совершенно другой танцовщик! Грэйвс мог прочитать голод в их глазах, ведь от второго акта у них просто потекли слюнки. Захотели парня на роли второго плана? Ох, это нечто новое. На сцене уже разворачивалось новое действо: виллисы в минималистичных светло-серых платьях заполнили пространство, чтобы исполнить новую, острую, как горсть иголок, кордебалетную партию, - но зрители неистово перебирали комбинации возможных ников в Инстаграме, пытались найти хоть что-то о Криденсе на сайте театра и Ютуб-канале одного из хореографов, но, ничего интересного не обнаружив, меланхолично вздыхали один за одним и выказывали рядом сидящему свое разочарование эмоциональным шепотом. Как так? Такой невероятный исполнитель, такая экспрессия… и без аккаунта в соцсетях? Персиваль сохранял безмятежно строгое выражение лица. Лишь слегка поёрзал на месте, прикрывая краем пиджака стоящий колом член. *** Ганс бежал от белых теней, прорываясь сквозь лесные заросли. Теней становилось всё больше, они стремительно его нагоняли. Юноша чувствовал их шёпот, холод невесомых рук на своих плечах. Станцуй для нас, красавец. Пойдём с нами играть под луной... ночь такая чудесная… Станцуй, красавец. Боль в лёгких, разрасталась и твердела в груди, превращаясь в неподъёмный камень. Станцуй, красавец. Где-то впереди показались лучи лунного света. Радость Ганса, когда он смог добраться до поляны, была недолгой. Он лишь сделал круг, а не вышел из леса. Вот могила Жизель. А вот и Альберт, застывший, онемевший от страха. Ганс оглянулся по сторонам и тоже не смог сдвинуться с места от охватившего его тягучего, тревожного ужаса. Его обступали женщины в светло-серых платьях, в которых не без труда можно было узнать потускневшие погребальные наряды. Молодые, мертвецки бледные, полупрозрачные. Их глаза блестели во впавших глазницах. Вдруг в их шёлковом бестелесном сонме началась суматоха. Мирта! Мирта! Здесь Мирта! Что-то одним сильным импульсом расчистило в толпе виллис коридор, по краям которого призраки застыли под каким-то неестественным, неправильным углом. В конце коридора появилась виллиса с венком из маленьких увядших роз на голове. Мирта. Манящий жест - ноги Ганса сами пошли вперёд, как бы он ни сопротивлялся влекущей его к призраку силе. Он упал, пытался уцепиться пальцами за землю, но ноги его тащили, пока наконец не поставили его прямо перед Миртой. Она была красива, но несло от неё могильной сыростью и болью. Нежно взяв лицо Ганса в руки, она проговорила одними губами: “Убийца будет танцевать”. В груди у Ганса опасно закололо, и на глазах опять проступили горячие слёзы. Конец. *** Вот засранец, думалось Персивалю. Мужчина нервно обкусывал губы, улавливая краем уха экстатические вздохи зрителей, и он вдруг начал ужасно ревновать. Криденса - к публике. Публику - к Криденсу. Криденса - к танцу. Танец - к публике. Это всё должно было принадлежать ему, но Грэйвс знал, что, как только Ганс-Криденс падёт обессиленный на холодную поверхность сцены, завершая свой трагический танец, зрители будут идти на другие спектакли в надежде увидеть Его. В профили сотен человек просочатся записи его бешеных, сумасшедших, размазанных в воздухе прыжков, его псевдопредсмертной, но очень правдоподобной агонии, а потом Его будут желать, любить. Дарить цветы. Посмотри на мальчика, Грэйвс. Твоя пора прошла, и ты вовремя добил себя, чтобы уступить дорогу. Видишь? Ты бы смог вот так выйти из зоны комфорта и позволить себе быть чем-то больше, чем просто техника, больше, чем эмоции, отработанные с педагогом у зеркала, больше, чем ты сам? Сможешь ли ты дать ему ещё что-то? Даже твоё огромное эго не способно будет укутать Бэрбоуна своей тенью, и совсем скоро наступит момент, когда акценты сместятся, и уже не он будет учеником Персиваля Грэйвса, а ты станешь учителем Криденса Бэрбоуна. А пока наслаждайся моментом. Посмотри на мальчика, Грэйвс. Ганс-Криденс падал, ничтожно полз к ногам Мирты-Алисии и молил о пощаде, но Алисия изобразила безразличие и короткой комбинацией жестов отправила его отплясывать последние восьмерки. Умело показав, что силы его покидают, Бэрбоун упал на колени, а затем с остекленевшим безжизненным взглядом обрушился на гладкий пол сцены, как распадающаяся груда камней. Зрители начали аплодировать.