Последний оплот человечества

Главный закон Аркхэма: все, что исчезает с глаз общественности, отправляется в небытие. Люди, события — всему уготовано место на полке забвения в библиотеке под названием «То, о чем мы не говорим». Сперва эту старую книгу еще вспоминают, снимают с полки, перелистывают. Обсуждают в забегаловке, так, между делом, но уже реже и реже, пока совсем не перестают упоминать. Зачем? Приходит новый день, и он приносит с собой новую пищу для разговоров. Вот Винсент Ли подстрелил летучую тварь прямо над входом в больницу Св. Марии — чучело твари теперь украшает холл его дома, а сам он с удовольствием принимает у себя гостей, показывая трофей и рассказывая в сотый раз эту леденящую душу историю, но длится это лишь до тех пор, пока его самого не нашли застреленным у входа все в ту же больницу. Прямо в голову, мозгами на ступенях, глазом в сточной канаве — публика в Гиббсе не скупится на подробности. А вот Чарли Кейна, большого во всех отношениях человека, прямо посреди бела дня утащила в подворотню огромная бесформенная тварь. Это видели многие жители Аркхэма, но никто не рискнул броситься на помощь. Еще неизвестно, кто в этой схватке был большим монстром, а потому все старательно отводили глаза и предпочитали предоставить этим двоим возможность разбираться самостоятельно. Это был последний день, когда горожане видели мистера Кейна, из чего можно было сделать вывод, что борьба вышла не в его пользу. Что ж, это Аркхэм, здесь никто не застрахован от преждевременной и крайне мучительной смерти. Зато пищи для слухов этот день доставил изрядно. В городе то и дело видели странных существ, похожих на плод запретной любви человека и козла (или человека и черта, хотя в последнее верится меньше). И если сначала рассказы о них всерьез не воспринимали, чего не привидится под градусом, то со временем стало ясно, что хотя бы часть этих рассказов — правда, ведь нельзя же споить весь город? По крайней мере, не разом. А еще были крылатые твари, зубастые монстры в подворотнях, отпечатки копыт на стенах домов, голоса из канализационных стоков, оживающие тени и жуткие знамения, являющиеся во снах. Ну то есть все то же самое, что и раньше, только теперь это случалось гораздо чаще. Так часто, что иную сплетню и забыть толком не успевали, как уже появлялась новая. Ну а врата, что врата? Они были давно, и об этом уже никто не помнил. Появлялось много новых, более важных проблем, да и что с тех врат толку. Поэтому, когда новое окно в иной мир открылось рано утром аккурат перед полицейским участком, об этом долгое время никто не знал. Посудите сами, кто в здравом уме пойдет шариться в этих местах, если только он не служитель закона? Но служителей закона вместе с законом истребили еще несколько недель назад, когда народные волнения достигли определенной точки кипения — тогда те, кто еще не уехал из города, подняли бунт, результатом чего стало повальное бегство всех полицейских, потому что нет монстра опасней, чем твои собственные сограждане, вооруженные винтовками и револьверами. Так что место возле полицейского участка было тихим и почти безлюдным, даром что неподалеку от забегаловки Гиббса. Да и Пит Мусорщик, дважды побывавший своего рода вестником, в этот раз не мог присутствовать на открытии врат. И даже не потому что по образу жизни своему он старался избегать всего, что так или иначе связано с полицейскими, а потому что был к тому времени уже некоторое время мертв. Последний раз его видели живым за двое суток до вечера, когда он трясущимися руками заливал в себя пиво пинту за пинтой и никак не мог успокоиться. — Ох, чувствую, недолго мне осталось. Пришло мое время, или как там еще говорят, понимаете? Сведут меня в могилу эти сны, как есть сведут. Вижу я тварь огромную, страшную, козлоногую. Вижу, смотрит она на меня своими глазами жуткими, а глаза такие, представляете, как есть — собачьи, будто Дюк мой вместо нее мне в самую душу смотрит. Брр! Налейте еще, а? Ну в долг хотя бы. Клянусь, жив буду — все отдам. Но долг он так и не отдал. Впрочем, в Гиббсе к этому привыкли и относились философски. Пока в городе есть живые люди, забегаловка не пропадет, а как закончатся, то и толка от денег уже не будет никакого. А Пит тем вечером ушел из забегаловки и пропал. Говорят, сильно после находили его вещи где-то в запрошенных кварталах: куртку, потрепанный свиток с текстом на непонятном языке и старый деревянный крест, с которым Пит в последнее время не расставался — одному Богу известно, где он его подобрал. Вот и все, что осталось от Пита Мусорщика, и даже память в сердцах горожан задержалась ненадолго и окончательно истлела, когда до забегаловки все-таки донеслись вести о новых вратах. Это была Мэнди Томпсон. Не сказать, чтобы частый гость в Гиббсе, она относилась к тому типу людей, которых здесь не любили: слишком умная, слишком любопытная, слишком настойчивая. Это то, что делало ее уязвимой в Аркхэме, ведь всем известно: хочешь выжить — будь незаметным. Не лезь, не спрашивай, не встревай. Но не такой была Мэнди Томпсон, а потому тем вечером сидела в Гиббсе и рассказывала о вратах. — Огромные, больше моего роста раза в полтора. Висят прямо в воздухе, а внутри как будто вода плещется, но если долго смотреть — затягивает. Если с обратной стороны посмотреть — то же самое. И как будто тени внутри движутся. Главное — не подходить близко, чтобы внутрь не затянуло. Публика слушала, кивала, но близко к сердцу не приняла. Ну врата, ну затягивают, первые такие, что ли? Припомнили и те, что были на острове, и даже самые первые, на вокзале. Посмеялись. Эка невидаль — врата, когда тут люди козлоногие по стенам бегают и людей в подворотнях едят. Город медленно пустел. Как и говорил покойный Декстер, никто не заметил этого сразу, лишь по прошествии времени люди стали обращать внимание: а тут вон раньше магазин был — куда делся? Почему двери досками заколочены? А «Лавка древностей», помните? Там еще владелец — ну чисто колдун. А теперь стоит пустая, уехал торговец и весь товар с собой забрал, лишь тяжелый амбарный замок на двери остался да шторки на окнах. Торговые лавки, магазины, гостевые комнаты и мелкие забегаловки, не сразу, но постепенно исчезали с улиц город. Об этом даже не говорили, так, перешептывались иногда, потому что если сказать об этом вслух, то этим самым только расписаться в собственном бессилии перед окружающим миром, который стремительно катится в пропасть. И только «Забегаловка у Гиббса» оставалась незыблема, что ей сделается? А потом кто-то сказал, что видел, как культистка Диана, совсем безумная, «с глазами, как у бешеной собаки», ушла в сторону новых врат. А следом за ней туда же ушла ее подруга, Пегги Грин. В тот вечер в забегаловке было против обыкновения людно. Старый профессор, чьего имени никто не помнил, рассказывал посетителям о том, что будет дальше. — …Если у них не получится закрыть врата, скорее всего, у нас будет от нескольких дней до недели, прежде чем Древний пробудится. Видите? — он протягивал всем желающим круглые карманные часы на длинной цепочке. — Короткая стрелка обойдет круг максимум дюжину раз, прежде чем все мы погибнем. Кто-то верил ему, кто-то не верил, но боялись все. Это уже был тот момент, когда здоровый цинизм и напускное спокойствие уступают место самому настоящему первобытному ужасу. Было в его словах что-то, что заставляло представлять себе в мельчайших подробностях то, что может случиться в ближайшее время. — Врата необходимо закрыть раз и навсегда. Это даст нам еще несколько дней жизни, а может, недель или даже месяцев. Я все рассчитал, у меня есть график, где видно, как существа из иных миров набирают силу. Мы не сможем сдерживать их вечно, но даже несколько лишних дней — это все-таки жизнь, вы задумывались об этом? Поэтому нам нужно решить вопрос с вратами. Не смотрите на меня, не смотрите! Я стар и немощен, от меня немного пользы там. А вы молоды, вы все молоды и полны сил, вы еще можете что-то изменить. Люди слушали его и шли туда, где рядом с заброшенным полицейским участком висело в воздухе огромное окно в иной мир, в полтора человеческих роста. Ушла туда и Мэнди Томпсон, никому не сказав, одна. Она вернулась через два дня, едва живая и абсолютно безумная. Ее привел в забегаловку человек, которого здесь знали как Джека-археолога. Сказал, что отбил ее у толпы агрессивно настроенных культистов. Мэнди была бледна и плохо владела собой, и даже принудительно влитый в нее алкоголь не смог исправить ситуацию. Она дрожала, всхлипывала и долгое время отказывалась что-либо говорить, но потом все же разговорилась, сначала медленно, а после все быстрее и сбивчивее. — Я была в самом центре бездны, в самой глубине ее чрева! Что вы знаете об ужасе? Что вы вообще можете знать?! Вас не было там, вы не знаете, каково в абсолютной темноте... Невидимые руки хватают вас и рвут на части, а голоса в вашей голове не замолкают ни на секунду, шепчут, кричат и плачут, сводя с ума. Вы не слышали этих голосов, а я не могу с ними расстаться ни на минуту. Вы не чувствовали, как вас заваливает тяжелыми камнями, а вокруг лишь темнота, и воздуха все меньше. Вы не видели, как слепая рыба с провалами вместо глаз плывет на свет, которого на самом деле нет. Как монстры, ужасней которых просто нельзя представить, выходят из теней, стоит только отвести взгляд. Но хуже всего то, что теперь я знаю, как все закончится. Голоса, они говорят со мной, они каждый миг моей жизни рассказывают о том, что будет, когда Древнее божество пробудится к жизни и придет в наш мир. Они ликуют. Они… они ждут. Они говорят, что осталось совсем недолго. Они называют нас марионетками, говорят, что вся наша жизнь — лишь чья-то игра, и все мы просто пешки в руках бессмертных богов… Она еще долго говорила, все быстрее, все бессвязнее, пока наконец не начала плакать. Монтерей Джек как мог ее успокаивал, но даже ему было ясно, что дело совсем плохо. Врата так и остались не закрытыми.