* * *
Мама-Полина кажется какой-то странной. Как минимум. По утрам улыбается мужу, уважает и ценит его и тянет ласково «Данечка, доброе утро». Ее голос — услада для ушей. Его постоянно хвалят, называют молодцом и з а б о т я т с я. Ванечка же пререкается со всеми подряд, смотрит исподлобья, только лишь когда нужно что-то, растягивая губы в улыбке и приторным голосом вытягивая из себя «мамуль». Даня просто не понимает, как можно быть таким. Ведь Ваня богатый, красивый, никем не обиженный… и до ломанных пальцев мудак. Блядь. Блядь — потому что Даня обычно не матерится, ведь в этом нет никакого смысла. Выражать свои мысли и без того можно. С Ванечкой такого не выходит. Единственный раз, когда тот улыбается и смеется искренне, случается только тогда, когда Даня узнает, кто такая Ариэль. На личико чертовски смазливая, милая, в реальности же — такая оторва. В память врезается с разбега, въедается так, что не выдерешь. Даня думает — сбой в системе какой-то, что ли. Ванечка становится вмиг приторным и сладким до отвращения, и голос у него — сахар с языка соскребай. А потом откровенно ржет, искрится смехом, вспоминая его перепуганное лицо. Хочется сказать — что, не такой важный уже, да? Где твои шутки, колкости, насмешки, Иванов, блядь? Где моя человечность? Ведь тот же до смерти перепугался, растерял всю свою чертову гордость вконец, но Дане хочется только смеяться. Будто шампанского хлебнул — внутри что-то такое искристое, будто солнечное, теплое и приятное. Ариэль смеется вместе с ним, и Даня думает — оторва, да, бесчувственная, да, злая, может быть. Но такая к р а с и в а я, когда смеется. Он забывает дышать. Сбоит, кажется, не только Ванин системник.* * *
В гимназии — скучно. Все, как в обычной школе, серое и нудное, обыденное, знакомое. Он это все, что сейчас проходят, знает давно. Нужно просто уметь читать и слушать учителей. Слушать Даня любит. А еще наблюдать. За одноклассниками, конечно, не интересно. Он вот с Ариэль переглядывается и сбоит вновь, потому что ну. Еще наблюдает за кривой улыбкой Ванечки, что будто улыбаться не привык. Он думает — действительно, видимо, не привык: вот так, искренне, чисто, просто чтобы подарить другим маленький лучик солнечного счастья. С большими деньгами, видно, исчезает такая функция в настройках. «Доброта» называется. Даня усмехается. Ведет ладонями по парте, думая, что та выглядит чертовски пустой без ноутбука. А еще скучной и серой. Как и весь этот нудный день, что вдруг становится немножко цветным, когда он садится к Ариэль. Эле. Красивое имя. Как и она сама. Ванечка смотрит на него обиженно, зло, будто он у него конфетку отобрал. Думает: к Ариэль ревнует. И впервые, глядя ему в глаза, ехидно усмехается. Смотри, смотри. Завидуй молча.* * *
Даня думает: «блядь». В-четвертых, Ванечка умеет пялиться так, что самому хочется в петлю залезть. Сверлит своим тупым взглядом в затылке тупую дыру. Иногда он его взгляды перехватывает и таращится в ответ, мысленно отсчитывая время до того момента, когда мама-Лида вновь начнет на Ванечку ругаться. И когда тот начнет ругаться в ответ, наконец вспоминать, какой тот, блядь, мудак. Ванечка хуй клал на своих новых родичей; Ванечке и до старых было, как до Луны. Но Ванечке хочется верить. Ведь он же брат. Он как лучше хочет. Он домашку списать хочет и Элю отбить, хотя сам отбитый на голову. А еще Даня просто устал просыпаться посреди ночи, чувствуя чужие блядские взгляды. Этими глазами цвета густой соленой карамели с чернильно-черными зрачками, внутри которых плещется целый ком эмоций, которые чертовски трудно прочитать. В кровати ворочаться, думать об этом братце, который и не братец вовсе. Вспоминать его пухлые карминовые губы, длинные кудряшки чернильно-черных волос, острые скулы и темные брови. А еще пальцы. Длинные, красивые, музыкальные. Ему бы на гитаре играть. Но Ванечка умеет только хуи пинать, ну и мяч немного. Однажды он умудряется облажаться вновь. Глупый, наивный, решил по порно-сайтам погулять. Ну и нахрена? Он же сам, блядь, ходячее порно. Смотрит на него так, что Даня даже не смеет отказать в просьбе избавить комп от настойчивого вируса. На комп же смотрит так, будто тот его самолично предал. А потом Даня ночью вспоминает, как неловко выглядел Ванечка, вновь растерявший свою хваленую гордость. Но в этот раз хохотать до потери сознания отчего-то не тянет. Хочется представить, как Ваня бы таки зашел на какой-нибудь паленый сайт, спустил штаны и. Блядь. Смотрит на соседнюю кровать, наблюдает, как беспокойно сопит этот мудак, что уснуть ему не дает. Отростки свои из-под одеяла вытянул, а голову спрятал. Как страус. Даня все-таки усмехается. А картинка эта отчего-то врезается ему в память, будто выгравировали. Через полчаса где-то он вновь просыпается, чувствуя чужой тяжелый взгляд где-то на своем лице. Блядь.* * *
Губы у Яны мягкие, липкие, намазанные блеском для губ. А на лбу разводы от тональника. Даня скорее вновь чувствует знакомый взгляд, чем слышит чужие шаги. Когда он уже отскакивает от девчонки, заикаясь и пытаясь объясниться, Вани уже нет. Тогда Даня думает, что Ванечка, в-пятых, тактичный. Пусть немного, пусть звучит это нелепо и смешно, но так и есть. Может, он надумал что-то не то, вот и не помешал. Глянул на секунду и свалил, хотя глянул так, что из легких весь воздух выбил. В тот день он настолько задумчивый и молчаливый, что даже мам-Лида его не трогает, обычно являясь его личным Армагеддоном на любую мелочь, а мама-Полина смотрит заботливо, а еще так проникновенно, будто все-все про него знает. Может легко сказать, что с ним, потому и не трогает. Только Ванечка смотрит так, словно сейчас сожрет. Взгляд темный, глубокий, об такой бьешься, как о лед, с разбега, вмазываешься со всей дури, разбиваешься. — Спасибо, все было очень вкусно, — немного придушенно хрипит Даня, вставая из-за стола. Ваня продолжает смотреть. Залагал, что ли?* * *
Еще Ванечка заботливый. И чуткий. И переживать умеет. Даня помнит это — сильные крепкие объятия, до синяков на запястьях, комья земли, летящие во все стороны и забивающие глаза, нос и рот, оглушающий грохот взрыва и эти глаза напротив — яркие, темные, сверкающие беспокойством. Одуряющие. Пьянящие. Помнит, как Ванечка мчался, как с ног сбил, так, что искры из глаз, и сразу какая-то Эля забывается, потому что вот оно — тяжелое сильное тело, закрывающее от взрыва, вот они — руки, сжимающие в желании охранять, беречь. И горячее дыхание бьет по губам.* * *
Ванечка пялится так, что стремно. Смотрит даже слишком темным и тяжелым взглядом, буравит, буравит, прожигает дыру, когда Даня входит в комнату в одних трусах. Мигом чувствует себя неловко и ощущает, как краснеет, как горят уши и щеки, обычно бледные, будто мелом измазанные. Даже забывает о каком-то там вечере в компании Эли. Даже забывает, что, вообще-то, должен злиться на Ванечку за испорченный костюм. Должен ругаться, искриться гневом, пылать злостью и в ответ прожигать взглядом. Просто потом он весь скучный вечер пялится на него в ответ. Как еще один факт: Ванечка выглядит так по-блядски красиво в деловых костюмах. Ему идут белые рубашки с накрахмаленными воротничками, аккуратные галстуки и причесанные волосы. Хотя и вечно взлохмаченные тоже. А еще искусанные пухлые губы, сияющие алым, неловкие взгляды исподлобья и широкие белоснежные улыбки, от которых зубы сводит. Даня думает: «блядь».* * *
Еще у Ванечки мягкие губы и чуточку испуганно-затравленный взгляд. Когда весь мир сковывает тьма, и в уши ввинчивается только ритмичный звонкий голос Ариэль, Даня запоминает отчетливо — и эти длинные изящные пальцы, сомкнувшиеся на его запястьях, и его теплое мятное дыхание на своих губах, и потом испуганный взгляд под задорный смех Эли. В этот раз Ванечка снова облажался. Но смеяться вместе с девчонкой-оторвой чего-то не тянет ни капли. Даня смотрит так же потерянно и испуганно. Помнит, как в смущении добирались до дома, стараясь на друг друга не глядеть, а когда случайно пальцами соприкасались, отскакивали, как ошпаренные. Он так отскакивал, только когда мам-Лида во всю мощь гаркает оглушительное и разрушительное «Данила!». Помнит вопрос папы-Антона, столь нелепый в произошедшей катастрофе, словно тот ничуть не понимает ее масштабов. — Не мое это, с мужиками обниматься, — бросает хмуро под смешок деда и врывается в общую комнату, хлопая дверью. Через несколько секунд врывается Ванечка, прожигая взглядом. Он уже к тому моменту успевает устало упасть в кресло перед ноутом в намерении забыться на несколько часов, чтобы отойти от произошедшего. И научиться игнорировать Ваню. И проанализировать всю эту ебаную вакханалию. Ванечка не дает ему и попытки: ногой бьет свой стул со всей дури, как он за несколько часов до этого, что тот перелетает на другой конец комнаты, и матерится в голос, через секунду хватая его за грудки, сминая в кулаках его серую футболку и сминая губами его губы. Даню ведет куда-то в сторону. Он зарывается в мягкие чернильные кудряшки, пробует на вкус карминовые обжигающие губы, а перед глазами пляшут пятна. Думает: «блядь». А еще, что Ванечка, в конце концов, целуется просто о х у е н н о. Права была мама-Полина, говоря, что они еще подружатся, только привыкнуть друг к другу надо. Даня так привык, что теперь и отвыкнуть будет проблемно. Губы у Ванечки на вкус горько-сладкие, с ароматом мяты. А объятия сильные, сумасшедшие, и сердце бьется так сильно и быстро, что он это буквально чувствует. Ванечка мудак. Мудак красивый, умеющий чертовски тепло и приятно улыбаться, а еще целовать так, что искры из глаз. Что забываешь, кто ты и где ты. И понимаешь: оно тебе и нахуй не надо, потому что Ваня есть. Весь такой злой, ебанутый, непонятный и неправильный. Неподходящий ни к одному алгоритму, ни к одной программе, что хоть на Паскале, что хоть на С++, что хоть на Бейсике. Чтобы научиться его понимать, нужна инструкция. Подробная, поэтапная, с красочными описаниями, примерами и картинками. Иначе не дойдет. Потому что Ванечка, блядь, ни на кого не похож. Даня таких мудаков еще не встречал. Красивых мудаков, ярких, запоминающихся. И чужое горячее дыхание бьет по губам.