Вкус забытой жизни

      Я потрясенно уставилась на парк аттракционов, пытаясь переварить это все в голове. Я так давно была здесь, что многое казалось мне чужим, но от этого не менее восхищающим. Услышав позади себя смех, я обернулась.       Темноволосый постарался придать чертам своего лица серьезность, но вновь потерпел поражение и рассмеялся. Я начала судорожно оглядываться, не понимая, что именно послужило причиной смеха. Только через несколько минут до меня дошло, почему именно смеется Перси.       Я смотрела на парк так же, как и Деменика.       Необычное имя…       Я присоединилась к Перси, разделяя с ним эту комичную ситуацию.       Деменика бегала и таскала нас с парнем по всему парку, а я с удовольствием с ней поддавалась ей. Я чувствовала на себе взгляд Перси. Чувствовала, каждой клеточкой своего тела. И пыталась отчаянно понять, что же за игру он ведет. Отчаянно жаждала понять ее, и в тоже время боялась узнать неизбежный финал.       Но ведь так не должно быть. Это все неправильно…       И сейчас я в полной мере осознаю, что точно ничего не понимаю… и от этого мысли еще сильнее начинают путаться. Как будто пытаешься размотать шерстяной клубок, с которым поиграл маленький котенок. Но к всему этому ты начинаешь винить себя, потому что ты позволил котенку поиграть с клубком не раз и не два. А сотни раз. Не обращая внимание на то, что весь клубок, в котором ниточки были сплетены между собой с маниакальной точностью, уже давно превратился в огромный узел.       И как только ты понимаешь, что тебе нужен первоначальный клубок, чтобы намотать на него еще нить, тебе не на что её наматывать. Либо позволять дальше котенку впутывать и новую нить в старые, давая возможность связать и запутать ещё сильнее. Либо постепенно терпеливо распутываешь его. Наматывая и создавая новый другой клубок, который не будет похож на первый, так как восстановить идеальность нити не получится, да и новые нити прибавились, но получить что-то новое и понятное никому не запрещено.       Я настолько задумалась, что и не обратила внимание и не поняла, когда именно Перси сумел так близко подойти. Я соврала, если бы сказала, что меня все это не пугает и никак не волнует. Не волнует его близость, не волнуют глаза, смотрящие на меня с неподдельным интересом. Не волнуют его горячие руки на моей талии. Солгала бы… Сказав, что это не волнует меня… Это еще как меня задевает. Как натянутую струну, которую касаются умелые пальцы скрипача. Зная, от какого именно движения, струна будет издавать приятный звук, будоражащий сердце и душу, проникая глубоко во внутрь тебя.       — Ты вся дрожишь. Замерзла? — нагло улыбаясь, спросил парень, сильнее прижимая меня к себе. А я и впрямь дрожала. Только вот не от холода. А от жара твоего тела. От температуры и искр, которые нарастали с каждой секундой прикосновений твоих рук. Все это делаешь со мной ты. Стою и млею, чувствуя, как мозг отключается, а способность говорить напрочь позабыта. Не могу выдавить из себя не звука. Трясусь, как запуганный зверек, кем в принципе и являюсь.       Дрожу от одного взгляда, от того, что чувствую, как под моей рукой отдается размеренное биение твоего сердца. Смотришь, как на маленького глупого ребенка с умилением и неподдельной нежностью. Которая заставляет слезы наворачиваться на глаза. Только не знаю, почему. От твоей нежности или от того, что для тебя я ребенок? Была и буду им. И никогда это не измениться. Никогда я не сумею перешагнуть тот порог в десять лет для того, чтобы показать тебе, что я сильнее, чем кажусь тебе…       А может ты и не считаешь меня слабой, но не прекращаешь показывать свое взрослое спокойствие. Свою безмятежность. Свою силу. Мощь. И власть надо мной.       Власть над моими мыслями и чувствами, которыми ты завладел полностью. Безоговорочно. Так и хочется кричать: «Забери меня к себе. Целуй до умопомрачения. Делай, все хочешь. Только будь рядом. Позволь чувствовать себя так, как ни кому и никогда не позволял.»       Я знаю, сам ты в глубине душе ребенок. Ребенок, потому что только дети умеют радоваться простым мелочам, как полету в космос. Умеют видеть те необъятные мелочи в серых буднях, которые не видят взрослые. Думают гораздо проще и легче взрослых, ничего не усложняя. Если есть, значит, это есть и существует. Если нет, то его нет. Именно так и у тебя. Не смотря на то, что ты скрываешься за безразличностью и спокойствием, я успеваю заметить тот блеск в твоих глазах, когда ты получаешь то, что хочешь.       — Бет? — тихо прошептал Перси, вырывая меня из моих мыслей. Возвращая на такую ненавистную мне землю. Я бы хотела остаться там, глубоко в своих мыслях.       — Да? — охрипшим голосом спросила я, понимая, что сама не узнала свой голос. Будто за несколько минут я в действительности разучилась издавать какие-либо звуки.       — Нам пора. — он указал головой на свои металлические золотые часы, которые утяжеляли его руку.       Деменика подбежала ко мне, обхватывая мою ладонь своей крохотной ручонкой. Посмотрев на меня своими зелеными глазами, она потянула ко мне ручки. А я не смогла не взять ее. Хоть и под неодобрительный взгляд Перси. Поцеловав ее в щечку, мы пошли к машине, которой раньше тут не было. Видимо, парень успел уже вызвать, как правильно сказать, шафера?       Я прижимала к себе маленькое чудо всю дорогу, при этом откинувшись на грудь Перси. Так тепло я никогда себя не чувствовала. Можно сказать, что я была зажата между двумя горячими вулканами или нагретыми за день плитами, которые никогда по сути и не остывали. Но всегда оставались теплыми. Не обжигающими, а теплыми, согревающими каждую клеточку тела. Пронизывая своим теплом и заставляя забыться. И если это можно будет назвать вредной привычкой, то от этой привычки я никогда не хочу избавляться. Хочу пробовать ее снова и снова. С каждым разом с большей дозой. А когда эту нужную дозу заберут, сказав, что так не должно быть, и это неправильно, я готова бежать и идти по краю лезвия, лишь бы хоть на миг вновь ощутить то, что я чувствую сейчас. Это лучше, чем алкоголь, сигареты и наркотики. Это личный сорт героина, который вскоре запретят мне. И отберут. Но пока, когда есть этот ничтожный шанс насладиться этим, я хочу опробовать на себе самое большое содержание этого тепла.       Когда машина остановилась, а Деменика выбежала из машины, Перси вышел за ней. И в этот момент знойным летом я ощутила самый настоящий холод. Как будто вместо 86 градусов по Фаренгейту (по Цельсию 30), все минус двадцать два (по Цельсию -30) . Вынырнув из своих мыслей, я увидела, что Перси разговаривает с какой-то девушкой. Как я позже догадалась с матерью Деменики.       Отвернувшись от окна в другую сторону, я рассматривала салон машины. Белый, кожаный салон. Ровные шовчики. Все было слишком идеально, и от этой идеальности я поежилась. Дверь открылась, и в машину сел немного хмурый Перси. Внимательно посмотрев на парня, я увидела его задумчивость и не до конца понимая, что я вообще творю, села к нему на колени, обнимая за шею. От такой смелости парень и сам опешил.       — Какая смелость. — чуть улыбаясь уголками губ, прошептал парень, обжигая своим дыханием мое ухо, и заставляя вновь предательские мурашки забегать по моему телу. Я видела, как искорки веселья проскользнули в его глазах. Было четко понятно, что вся эта ситуация его забавляет.       — Ага, и не говори. Но не отрицай тебе нравится такая смелость. — совсем обнаглев, ответила я той же монетой, утыкаясь носом в шею. Мозг кричал и вопил, спрашивая меня о том, что я творю, но на этот вопрос, у меня не было ответа. Потому что я сама отчаянно пыталась понять это. Переосмыслить. Но при этом, продолжая творить, черт знает что. Я потянулась к нежным губам, которых не раз желала коснуться. Но меня остановили, поймав за подбородок двумя пальцами.       Перси с минуту хмурился, будто взвешивая все «за» и «против», но видимо этих «против» было гораздо больше. Я никак не думала, что сейчас он меня остановит и оттолкнет.       — Бет, не смей. Слышишь не смей в меня влюбляться. — выдохнул мне в губы, зеленоглазый, и именно в этот момент я поняла, что хрусталь, из которого было сделано мое сердце, разбился. Холодное на первый вид стекло, которое красиво и изящно переливается и выдерживало столько времени, разбилось. Вновь. Крошась и рассыпаясь на сотни тысяч осколков, которые болезненно впивались в другие внутренние. Крошечные осколки причиняли адскую боль, отдававшуюся во всем теле.       — Остановите, пожалуйста, здесь. — попросила я водителя, понимая, что нахожусь недалеко, от дома Ла Ру. То, что нужно. Глаза заполнила пелена соленной жидкости, которая обжигала, но я усердно подавляла, в себе моргательный рефлекс. Для того, чтобы эти слезы не посыпались нескончаемым градом.       — Аннабет… — позвал Джексон, но я лишь подняла руку, показывая, что ему лучше заткнуться.