Объект не найден

Барсик обрушился сверху с истошным воплем. Звягинцев спросонья дернулся, не понимая толком, что стряслось, кто атакует и какие меры предпринимать, да и впечатления от сна наложились на реальность. Но потом пришел в себя, осознал происходящее и расслабился. Тихо рассмеялся в подушку: уж больно жалобный мяв издал сброшенный на пол котик. Парень потянулся, выгнувшись всем телом, - вставать не хотелось категорически. Прижался к Сергею и шепотом спросил: – Мы одни? – ему не верилось. – Теперь да. Атака пикирующего кабачка отражена успешно! Стас прыснул: меткое сравнение. Не в меру упитанный кот действительно напоминал рыжий кабачок и был в самом расцвете сил. – Ты опять меня спас! – парень ласково потерся носом и щекой о плечо Елецкого, прильнул к нему. Внутри все обмирало от нежности. И тихая радость, как первые цветы на южных склонах раскрываются навстречу солнцу: не надо прятаться, подскакивать ни свет ни заря, маскировать их совместную ночевку, можно просто лежать, и наслаждаться друг другом, наступающим днем. Тронул губами подбородок Сергея, потом чуть выше, словно прокладывал дорожку. Елецкий усмехнулся: – Нашел спасителя на свою голову! – однако на поцелуй ответил, прижал парня к себе, приласкал, погладив спину и плечи. Стас подставлялся под горячую ладонь, – он полностью расслабился, было так тепло и удобно, закинул ногу на бедро Сергея. – Ага! – подтвердил с ноткой гордости. – Нашел и никому не отдам! «Если бы ты прошел тогда мимо... ничего бы не было» – кольнуло осознание, и Стас прижался плотнее, прямо-таки втиснулся: «И ты не отдавай меня никому!» Валялись в постели до позднего утра, потом пришлось все же готовить завтрак, кормить настырного Барсика и строить нехитрые планы на день. – Надеюсь, наш Григорий Грибов не станет за нами подглядывать. А то мало ли, расскажет потом своим собратьям… кхм… о девиациях homo sapiens. Еще больше испортят мнение о человечестве! – Да ладно тебе! Может для них это как раз-таки и норма! – Стас прыснул. Парни водрузили свою «лабораторию» на подоконник, убрали препараты и платы в картонную коробку, задернули шторы. А потом просто валялись на диване и смотрели кино, не вникая особо в сюжет. Звягинцев обнял Сергея и уткнулся ему носом в плечо, сосредоточиться на фильме удавалось с трудом: Стас ловил ощущения от прикосновений, тихонько вздрагивая от удовольствия; наслаждался близостью. Елецкий улыбался и ловил его губы своими, прижимая Стаса к себе, поглаживал по спине и бокам, водя кончиками пальцев. Время словно замерло где-то за границей восприятия. И дело было отнюдь не в задернутых наглухо шторах: создавалось ощущение, что весь мир за каким-то занавесом или барьером: отгорожен, не касается их. По телу расходились волны мятной прохлады; покалывающие импульсы опускались пульсацией к животу. И когда пальцы Сергея наконец тронули его снизу, прохлада и легкое онемение сменились нахлынувшим жаром: кровь прилила к паху, горевшему от близости сильных рук. Парень горячо и рвано выдохнул сквозь зубы, развел колени, уже не осознавая ни себя, ни своих действий. Он и дышал-то через раз, тихо всхлипывал. – Ты такой сладкий, – шепот Сергея – и тут же он обвел ухо Стаса языком. Бедра вскинулись сами, горячее и влажное прикосновение лишило самоконтроля, осталось только чистое острое удовольствие! Реальность Звягинцев уже не воспринимал: лишь жар возбуждения, ощущения и их отсветы – цветные импульсы под закрытыми веками. И он глухо стонал в такт этим вспышкам. Терся о Сергея, напрашиваясь на более откровенную ласку. Парня ощутимо потряхивало: совершенно пьяный от возбуждения взгляд, черный от расширившихся зрачков, пылающие щеки и сбившееся дыхание. Елецкий накрыл искусанные губы Стаса своими, тот застонал ему в рот, а потом почувствовал его язык, и снова провалился в сладкую невесомость. Ответил – неумело, но страстно. Поцелуй, похожий на противостояние. Борьбу. Глаза закатились под зажмуренными веками, даже слезы проступили, до того хорошо! У Звягинцева ничего не было в этой жизни кроме себя, и он с готовностью отдавал все свое без остатка, раскрываясь, подставляясь под ласки. Его сердце, и его тело танцевали в унисон, умоляя Сергея лишь об одном: «Не останавливайся!!! Все, что захочешь, делай... не останавливайся только!» – Съешь меня! Съешь меня всего! Пожа… луйста, – сбивчиво шептал Стас, словно в бреду. Он выгнулся навстречу, прижимаясь бедрами, животом, грудью, губами. Не сдерживая стоны, судорожно вцепился в плечи Елецкого, почти царапая: чтобы хоть как-то сохранить связь с реальностью. Напряженный член мелко подрагивал, влажно поблескивая раскрывшейся головкой, и когда палец Сергея задевал ее, Стас поддавал снизу бедрами – навстречу. Елецкий поерзал, наконец избавляясь от треников, спустил их вместе с бельем. Свел вместе и начал ласкать уже оба члена, постанывая в затягивающий поцелуй. Стас растворился в нахлынувших чувствах, его сознание словно несла бурная река, прорвавшая плотину: весеннее половодье. Он накрыл ладонь Елецкого своей. Пальцы парней сплелись, учащая движения, синхронизируясь. Сейчас они стали одним целым, растворяясь друг в друге, и уже непонятно было, где проходит граница между их телами и ощущениями, где чье? Даже смазка, и та смешалась. Укусы отзывались тонкой сладкой болью, и так остро хотелось, чтобы остались следы! Везде... по всему телу! Стас застонал мучительно, вскинулся, потерся всем телом, разводя в стороны ноги – еще шире, доступнее. – Возьми меня... – нашел в себе силы шепнуть Стас. Дыхание перехватило от возбуждения. Сергей замер на мгновение, глянул пристально, словно очнулся от сладкого морока, а потом с силой притянул Стаса к себе, опрокидывая его на спину, судорожно выпутываясь из собственной одежды и одеял. Он целовал Звягинцева, прихватывал губами соски, спускался к животу, а потом снова перевернул почти невменяемого парня, навалился сверху, оставляя засосы на плечах и спине. Горячим влажным языком медленно повел вдоль позвоночника, пока не уткнулся наконец в ложбинку между ягодиц. Стас тихо ахнул, прикусил губу от прострелившей его яркой вспышки удовольствия. А еще от неожиданности: это был новый уровень близости для них двоих. И он открывался, доверившись полностью. И палец, втиснутый в него, не причинял ни малейшего дискомфорта. Наоборот, будил жажду, дразнил. Стас даже сам чуть приподнял ягодицы, помогая, насаживаясь и подставляясь. Слегка повел тазом из стороны в сторону. – Дааа! Давай! – шептал он как в забытьи, расфокусировано глядя сквозь влажные ресницы. – Ну же… И когда Елецкий вдруг задел какое-то особенно чувствительное место внутри – застонал уже в голос, извиваясь и ерзая по постели, чтобы снова затронулась эта точка, зубами вцепился в угол подушки. Сергей растягивал его так бережно, стараясь не причинить лишней боли, да ее и не было особо. Зад горячо пульсировал, слегка саднил. Парень жадно принимал в себя пальцы, раскрываясь навстречу. Елецкий прикусил его за загривок. Стас вздрогнул. «Так кот берет кошку. Берет свое, то, что принадлежит ему по праву!» – подумалось восторженно. И когда пальцы исчезли, сзади ткнулась горячая и влажная округлая головка, начала вдавливаться внутрь – медленно… по сантиметру. Боль так и не пришла, только тянущее ощущение наполненности. Целостности. Сергей берег его, не торопился, и Стас был ему благодарен. Хотелось запомнить каждый миг этого скольжения внутрь, каждый вздох, и он подался навстречу, чтобы вобрать в себя еще сильнее, глубже – до конца! Все мысли из головы начисто вымело, остались только инстинкты; затуманенное сознание и сладкое ощущение. Второй толчок, на этот раз стояк проехался прямо по простате. Стаса опалило жаром, он вскрикнул, насаживаясь, подмахивая Елецкому. Ощущение – словно поршень ходит внутри. Долбит размеренно. Сдерживаться не было сил. Тугие горячие волны в животе, настойчивые, все более жесткие и резкие толчки. Все ощущения слились для него в одно непрекращающееся удовольствие, которое заполняло, ширилось изнутри, выдавливало воздух из легких и не давало вздохнуть полной грудью, туманило голову.В ушах звенели шлепки их тел друг о друга. Снова и снова, не останавливаясь! – Долби меня! Трахай! – у Стаса сорвало крышу. Его несло. Шире раздвинул ноги, вздернул зад, принимая и подставляясь, вколачиваясь в ладонь Елецкого. Напряжение в паху росло и ширилось, а потом вдруг нахлынуло, разлилось по бедрам, достало до груди и сковало дыхание. И Стас замер, его скрутило мучительной судорогой. Сергей задвигался часто и сильно, вбиваясь изо всех сил в пульсирующую плоть, заполняя до краев, до предела. Стасу вдруг показалось, что его выворачивает наизнанку через член, снова и снова – он кончил длинными изматывающими толчками; мышцы бедер и ягодиц мелко дрожали, сокращаясь и сжимаясь. Тугой, крепкий кол в его заднице стал вдруг приятным и мягким, выскользнул, и парень постепенно расслабился, вытянулся без сил. Елецкий опустился на него всем весом, вжимая в постель. И Стас спиной ощущал, как постепенно успокаивается бешено бившееся еще минуту назад сердце. Случившееся было настолько замечательным, такими яркими были чувства: все, что между ними произошло... Стас прикрыл веки и потянулся, отыскал ладонь Сергея, переплетая пальцы, прижал к груди. Без помощи Стас до ванны бы точно не добрался: ноги заплетались, по лицу блуждала совершенно идиотская шальная улыбка; глаза сияли. Пошатываясь, он послушно плелся за Сергеем, и только в ванной начал потихоньку приходить в себя. Вдвоем они едва могли, но это даже доставляло удовольствие: сидеть, тесно прижавшись, соприкасаясь всеми частями тела. Даже усталость отпустила, словно ее смыло с тела. И уже потом, согреваясь в подпледье, парень чувствовал удивительное тихое умиротворение, слияние их двоих. Дыхание выровнялось. И в полудреме чудилось, будто они на плоту: мерно покачивают в волнах океана. Зеленовато-прозрачных, как бутылочное стекло, насквозь просвеченных солнцем. Даже запах померещился и крики реющих чаек.