Объект не найден

Стас приоткрыл один глаз, повернулся на спину и тихо охнул: последствия все же дали о себе знать. Кривясь, сел и все равно, хоть внутри и болело, саднило при каждом движении, на душе было радостно и светло, его переполняло чувство глубокого удовлетворения и тихое счастье. Словно долго шел без дороги и цели и почти упал, обессиленный, и вдруг нашел дом, семью, согрелся теплом, стал нужным. По всему телу проступили следы: засосы, красные полосы: парень с любопытством оглядывал себя, пытаясь взглянуть на спину через плечо. Не вышло. Он отправился вслед за Елецким на кухню: кот уже хрустел кормом в своем углу. Стас улыбнулся Сергею, а после прижался, обнял, и заглянул в лицо снизу вверх: – Жрать охота! Давай я приготовлю... или вместе. А еще у меня идея. Я в шкафу свечки видел. Замутим романтический ужин? Сергей только усмехнулся в ответ, но возражать не стал. Чайник издал лихой разбойничий посвист. Стас достал запас Нины Петровны на черный день – в снегопады частенько отключали электричество. Расставил свечи по стаканам и кружкам, зажег их и щелкнул выключателем. Странное дело: со сменой освещения маленькая кухня Елецких преобразилась: блики и пляшущие зыбкие тени, сумрак в углах, загадочные отсветы на лицах, словно пещера, а они – первобытные люди в ней. Стас забрался на колени Сергею, обнимая того за шею и медленно сладко поцеловал. – Ты прямо огнепоклонник какой-то у меня! – Свечки – это маленький костер, – задумчиво проговорил Звягинцев. Но в лес идти сейчас влом. Ну нафиг. Мы так редко можем побыть наедине. Мне до сих пор не верится! А так, можно представить, что весь мир рухнул и мы двое – последние выжившие на земле, сидим в бункере. Без электричества. Жаль, потомства не будет! – он фыркнул. – Но мы можем Гришу воспитывать! Хотя тут еще непонятно, кто кого, с его грибным-то высокомерием и неизведанными возможностями. Симбионт хренов! Руки чешутся спаять передатчик и объяснить ему, что к чему, пусть не воображает сильно! Задумавшийся Елецкий тряхнул головой: – Постапокалипсис. Не хотел бы я себе такое представлять! – он горько усмехнулся. – Раньше казалось, что прикольно: вот бы все… нет, не умерли – исчезли. Растворились. И можно будет побродить по чужим квартирам, магазинам, посмотреть, как жили люди, что для них было важно. Взять все, что приглянулось. Но дальше-то что? – Забей, – отозвался шепотом Стас. Он тихонько поглаживал затылок Сергея, плечи, лопатки: пальцы медленно блуждали, прикасаясь почти невесомо. Елецкий шутливо муркнул. Кот в ответ издал удивленный мяв из-под стола. – Почему если парень любит парня - это преступление? - тихо начал Стас, старательно подбирая слова. – Раньше сажали даже, я читал. 120 или 121 статья... забыл... А сейчас просто могут убить. Людям настолько «не все равно». Мне кажется, они боятся нашей участи. И будто мстят. Отгораживаются своей агрессией. Я не хочу смерти человечеству, нет! Только сохранить себя... нас. И не знаю, как. Убегать и прятаться? Но сколько можно?! Хотя бы уметь постоять за себя. А еще иногда я думаю, смогу ли убить человека? В порядке самообороны, конечно. Не знаю. В состоянии аффекта, может быть. А вообще в людях какой-то блок на это дело стоит, мне кажется. Может быть тоже какая-то программа, зашитая в ДНК? Снова вспомнились чужие липкие руки, смердящее дыхание, перегар, и Стас от всей души поблагодарил мироздание за то, что его первый раз все же случился по любви и принес столько удовольствия и ярких ощущений, а не... там... Он стиснул Сергея в объятиях. – Существуют сложившиеся традиции, – отозвался Елецкий. – Против них не попрешь. Но общество меняется, хоть и медленно, – он пожал плечам. – За себя могу сказать, что вряд ли вел бы себя иначе, будь ты девушкой. Наверное, я только сейчас понимаю, насколько все условно. У души нет ни пола, ни возраста, но выставлять любые чувства напоказ… не знаю, мне это всегда казалось странным. Выглядит так, словно ты сам не уверен, что чувствуешь и тебе нужно смотреть в общество как в зеркало, сверяясь, правильно ли поступаешь, так ли нужно выражать эмоции, но тут уж у каждого свои заморочки. – Согласен. Самое ценное, то, что хочешь сохранить, лучше прятать. И то, о чем молчишь, гораздо важнее сказанного вслух. Кстати, ты веришь в перерождение душ? Может быть, у нас связь из какой-нибудь прошлой жизни тянется? – Стас улыбнулся. – Просто, мне так легко с тобой, словно я знал тебя раньше и мы уже были вместе. – Никогда не думал об этом всерьез. В любом случае, память и опыт утеряны. Мне скорее нравится думать, что все люди это один человек. Это сложно, но раньше мне казалось, что такая позиция объясняет все: от внезапных порывов жестокости до саморазрушения, как и возвышенные чувства или там несвойственные поступки, – Сергей пожал плечами. – Не сложно. То есть, сложно, конечно, но я, кажется, понимаю, о чем ты говоришь. Общее сознание, да? Как нейросеть. И им пронизано все. Ты знаешь, мне порой начинает казаться, что древние религиозные учения – это не мракобесие, а что-то вроде метафор или обрывочных шифров, несущих иносказательно инфу о реальных явлениях. Потому что тот же гипернейрон с его сознанием – это прямо какая-то «божественная искра», причем бог – это материя вселенной. – Гипернейрон? – Елецкий удивленно вскинул брови. – Да! Я читал недавно. Это пока только в теории, не доказано еще. Но тема актуальная и исследования в этой области идут. Фича в чем. Если мозг представить как элементы системы для обработки информации – можно мысленно разделить его на части, обменивающиеся инфой. Делим, делим – и наконец, приходим к точке. Конечной. Это уже квантовый уровень – и на этом уроне существует один-единственный крутой нейрон, который соединяется со всеми сенсорными данными мозга. Главный нейрон! И якобы в нем заключено сознание! Он в каждом – и мне кажется, что он часть того первоначального вещества, которое разметало Большим взрывом при сотворении нашей вселенной. И если я умру, сгнию и распадусь на молекулы и атомы – этот неделимый гипернейрон начнет свое путешествие в структуре разных веществ, тканей – есть вероятность, что однажды он снова окажется в мозгу человека и будет определять его сознание. Реинкарнация! И да – это вполне себе объясняет твою теорию коллективного разума и человеческой общности, – Звягинцев глянул на Сергея с видом победителя. Теория казалась ему на удивление логичной. – На Нобелевскую премию тянет! – улыбнулся Елецкий. – Глядишь, еще застанем прорыв в этой области. Но в религию лучше не лезь. Даже если во всем этом и впрямь есть рациональное зерно. Первоначальную информацию и идеи в любом случае исказили до неузнаваемости. Это же прекрасный инструмент для влияния на общество: люди ищут защиты, искупления грехов, поддержки, а ими манипулируют. К явлениям, вполне объяснимым с точки зрения науки, привязали идеологию, чтобы управлять людьми, кивая на чудеса. Может и Христос даже был, но он мне видится таким, как Иешуа Га-Ноцри у Булгакова. Просто нищий чокнутый проповедник сомнительного происхождения. Упертый. Как ты, – он коснулся шеи Стаса губами и поднялся, легко подхватив парня на руки. Сердце сделало испуганно-восторженный кульбит, словно исчезла вмиг гравитация. Стас инстинктивно прильнул к Сергею, но тот держал крепко и ронять его собирался. Голова пошла кругом. – А худю-ющий! – тихо выдохнул Елецкий. – Тебе белка нужно больше есть! А то вон – кожа да кости! Стас усмехнулся: – Твоя мама кормит меня как на убой – а толку ноль. Ничего особо не наращивается. Да и с ростом тоже как-то не очень. Наверное, это из-за трех лет впроголодь. Зато из меня клевый ниндзя бы вышел! В любую щель залезу! Но стать выше было бы круто! – До двадцати еще подтянешься, думаю, но с массой сложнее, это да. Когда переберемся отсюда, подумаем, что можно сделать. А в критической ситуации действительно лучше убежать, если есть такая возможность. Даже... хм... пожалуй, особенно, если ты можешь нанести человеку реальный урон. Парень пристально глянул – глаза в глаза. – Убежать лучше, да. Целее будешь. Вот я и бегал все это время. Другого варианта все равно не было. Но знаешь? очертопиздело уже! Научи меня драться, а? Хотя бы простым приемам! – Сперва набери пять-шесть килограмм – тогда и поговорим. Ты весишь недостаточно для своего возраста, я опасаюсь показывать даже что-то простое, потому что без мышечной массы от этого не будет толка. А вред – запросто. – Мне это больше для уверенности в себе и самодисциплины нужно... так что ли. А когда мы дрались в школе – самым действенным оружием вообще считался стул. Тяжелый, со сварными ножками из стальных швеллеров и уголка. По сравнению с ним меркли все приемы. Швабра тоже ничего так. Они вместе перестелили постель и улеглись, обнявшись. Свежий запах чистого белья (порошок и весенний ветер); тепло тела, перетекающее через прикосновение. Нежность. Стас поерзал, устраиваясь поудобнее, подумалось, что со стороны они смахивают на пазлы из мозаики: вписываются друг в друга впадинами и выступами тел, оптимально соприкасаясь. – Если все состоит из одного из того же вещества, значит и мы с тобой – одно целое. Хотя, по этой логике получается, что и остальные люди – тоже. И даже предметы. Просто частицы-волны, плавающие в том, что выглядит как ничто. Как будто космос, полный планет и звезд, – парень в задумчивости прикусил ноготь большого пальца, очень ярко представив себе ночное небо. – Просто наши волны синхронизировались. Это как... одна частота! И поэтому ты меня слышишь. И понимаешь. И я могу тебе сказать то, в чем порой бывает стремно признаться даже себе! Вот! Спасибо тебе. За то, что ты есть. – Романтик! – Елецкий усмехнулся чуть слышно. – Чудушко ты! – Я... наверное, странный скорее. Хотя обычно это называют другим словом. Но ты первый человек в моей жизни, с кем я откровенничаю настолько. И вообще, – парень смущенно кашлянул, вспомнив случившееся днем. – Ты меня понимаешь. И принимаешь таким, какой есть. И помогаешь делаться лучше. – Лучше – хуже… Смотря кто оценивает и существует ли тот, кто оценивает... Почему-то все люди, и я в том числе, считают себя весьма значимыми в масштабе вселенной, но это заблуждение. Все мы пыль. Но в чем я уверен на все сто – с тобой мне определенно лучше, чем без тебя. – По крайней мере, ты не смеешься надо мной и можешь выслушать, – отозвался Звягинцев. – А с оценками все относительно, да. Я и сам-то не всегда могу разобраться в себе. Стас обнимал Сергея, обмирая от нежности; под губами – ямка между ключиц. Кот тарахтел в ногах. – Каждый человек – это же вселенная в миниатюре, и ее часть. Наверное, поэтому и мнит о себе много. Но конкретно ты для меня ооочень значительный! Как космос! Ой, ты спишь уже... ладно. Стас тихонько поцеловал любимые ключицы, и сам начал понемногу погружаться в сон: мерещилось, что его затягивает мерцающая звездами воронка. Парень парил в невесомости и одновременно падал, опускаясь по спирали. Захватывало дух. Он был уверен, что это черная дыра, но страха не испытывал. Скорее предвкушение: словно за горизонтом событий ему светило то ли открытие то ли откровение. И сладко сжималось в животе. Восторг: он растворился и стал всем. Космосом, звездами, клубящейся пылью...