☠☠☠
— Оппа! Оппа! Оппа, ну пожалуйста! — ноет Чунмён. — Я тебе не оппа, а сонбэ, — в сотый раз за месяц поправляет Кёнсу. — Я тебе не парень, а работодатель. — Ой, да ты мне столько платишь, что это больше похоже на карманные деньги, — отмахивается Чунмён. — Оппа, ну пойдём со мной! Будет весело, обещаю. Там можно будет пугать людей и пить сколько хочешь. — Лучше бы ты ограничилась первой частью. — Так ты пойдёшь? — Нет. — Ну, оппа-а-а-а… — Чунмён хнычет, топая ногами, как маленькая девочка. Часто срабатывает, но не на Кёнсу. Кёнсу человек-кремень. — Я боюсь идти к ним одна. Почти со всеми. — Ладно, — Кёнсу вздыхает. Чунмён действительно боится, это её первая официальная вечеринка в новом статусе. — Я, возможно, подумаю. Чунмён визжит от радости и бросается ему на шею. Кёнсу уворачивается от поцелуев и думает, что, в крайнем случае, можно будет почти сразу уйти. В конце концов, Чунмён знает, что он не очень общителен. — Оппа самый лучший! — Сонбэ, — снова поправляет Кёнсу. — Хотя постой, для тебя я директор. Директор До, ясно? — Ясно, Кёнсу-оппа! — Чунмён машет хвостиками. — Буду звать тебя директором До при гостях! Кёнсу выпутывается из её цепких объятий и окидывает взглядом. Короткое чёрное платье с пышной юбкой, чулки, перчатки, банты, белое кружево. Невинный взгляд, густо подведённые глаза и алые губы. Называть его директором в таком виде будет как-то двусмысленно. — У тебя сегодня свидание? — Чунмён непонимающе хлопает густыми ресницами. — Тебе нравится? — Чунмён польщённо накручивает локон на палец. — Стиль «готическая лолита». Я подумала, раз у тебя магазинчик ужасов… Кёнсу закатывает глаза, показывая, что дальше слушать не намерен. — Ты уже была ведьмой, вампиршей, кумихо и суккубом, хватит косплеев. — Почему это хватит? — Чунмён надувает губы. — Это красиво. И посетителям нравится. — Им твои ноги нравятся, — Кёнсу качает головой. — Да, и поэтому у меня чулки и подъюбник. А ты увеличишь выручку на пятнадцать процентов. Тут возразить нечего, Кёнсу ничего и не возражает. Чунмён возвращается к стойке и садится на свой высокий табурет, а Кёнсу проверяет стеллажи. Не то чтобы в этом была необходимость: он знает, что продано, а что нет, но не взглянуть ещё раз не может. — Оппа, — зовёт Чунмён. — М-м-м? — Мне нужен твой совет. — М-м? — Для манхвы. Кёнсу поправляет коллекцию черепов на полке. — Опять? — Ты единственный действующий гей из моих знакомых, мне больше не у кого спросить. — Открой интернет. Ты удивишься. — Да ну тебя, — если бы Кёнсу знал её меньше, он бы поверил, что Чунмён обиделась. — Там всё врут. — А я, значит, не вру. — Ну, нет. Если, конечно, ты ещё помнишь. — Напомни мне, почему я всё ещё тебя не уволил? — Потому что я милая! — Чунмён ослепительно улыбается. Иногда Кёнсу и сам не знает, почему Чунмён всё ещё здесь. Особенно, если учесть, что у неё теперь настоящий контракт с издательством. — Ты же встретила где-то там своего коллегу. Вот у него и спрашивай. — Ну, оппа, — Чунмён дуется. Кёнсу всегда нравится, когда она дуется, — выглядит мило, и она почти всё время молчит. — Он мне с сюжетом помог, не могу же я его спросить про технические подробности. — Ким Чунмён, найди себе парня. Чунмён некоторое время думает, а потом понимает. — Фу! Это подло! И тебе тоже не помешало бы, между прочим! — Это не я рисую, как два парня сношаются в неподходящих местах, рыдая от счастья. — Нет в тебе ни капли романтики. — Я только что закончил макет обгоревшего тела с выпущенными кишками, какая романтика? Чунмён щурится. — Ты чёрствый, бесчувственный оппа и в любовь не веришь. — Не верю, — Кёнсу поправляет крупный перстень в форме черепа. — И тебе не советую. На самом деле Кёнсу в неё очень даже верит, только любовь не верит в него. Кёнсу, впрочем, по этому поводу не страдает, он смирился с одиночеством и даже находит в нём определённые плюсы. Кто согласится, к примеру, с привычкой рисовать черепа на полях, с муляжами внутренних органов в холодильнике или миске мармеладных глаз. Кёнсу любит мистику, и как раз мистика отвечает ему полной взаимностью. Да Кёнсу и самому уютнее с черепами, чем с живыми людьми, Чунмён — редкое исключение. Она, конечно, нахальная, но полезная, а её порнографические картинки (Кёнсу даже мысленно отказывается признавать за ними право печататься в настоящих журналах) скрасили не один его вечер. Мило, душещипательно, и секс со счастливым концом. Как раз всё то, чего у Кёнсу не было. Каждое утро Кёнсу начинается в десять, самое позднее, в одиннадцать, с мелодичного перезвона колоколов будильника, чёрного кофе и холодного душа. Обычно — он старается вести образ жизни хотя бы приблизительно здоровый — Кёнсу готовит себе завтрак и выходит в магазинчик со второй порцией кофе. Где-то в это время Чунмён уже заканчивает расставлять в витрине свежие десерты, приветствует первых посетителей и щебечет свои бесконечные «оппа». Кёнсу старше её, конечно, и начальник, но вряд ли в Чунмён есть нужная доля уважения, если и есть, то капля на самом донышке. Так что Кёнсу кивает посетителям, отвечает на вопросы в случае необходимости и скрывается в мастерской. Хотя какие вопросы, когда он весь в чёрном, с перстнем-черепом и в очках в тонкой оправе, пьёт кофе — по словам Чунмён — с таким видом, словно там кровь юных девственниц. Хотя Кёнсу обычно просто присматривается в поисках вдохновения. Чунмён однажды узнала себя в одном из обезображенных трупов и долго не могла решить, обижаться ей или считать себя польщённой. Заказчики обычно приезжают к нему сами, Кёнсу очень редко встречается с ними вне стен мастерской, и каждый раз это исключительный случай. Постоянные клиенты и вовсе посылают ему заказы на электронную почту, а интернет-магазином занимается Чунмён. Когда отвлекается от рисования. Кёнсу устраивает его весьма скромный круг общения, отсутствие выходных и несколько десятков черепов, глядящих из самых неожиданных мест. Кёнсу любит их все, но больше всего перстень, попавший к нему давным-давно. Если бы он верил — действительно верил — в мистические совпадения, судьбу и роковую предопределённость, он счёл бы это знаком. Может быть, даже с большой буквы. Но Кёнсу прагматик, и приступов сентиментальности с воспоминаниями и сожалениями у него почти не бывает. Весь день перед знаковым событием Чунмён ноет о том, как ей страшно. Кёнсу даже приходится пару раз напомнить о её непосредственных обязанностях. — Ты не понимаешь, — плачется она. — Там будут настоящие писатели. — Ты тоже настоящая писательница, — терпеливо повторяет Кёнсу. — Тебя печатают в журнале и платят деньги. Это не то-о-о-о… — Каков совокупный тираж журналов, в которых тебя напечатали? — Ну, э-э-э-э… — А писателей, которые тебе встретятся? — Чунмён поднимает глаза к потолку, прикидывая. — Вот именно. К тому же, Хэллоуин, ты будешь как рыба в воде. — Тогда одолжи мне что-нибудь из своих украшений. — Кёнсу приподнимает брови. — На твой череп не претендую! — Выбери сама, — Кёнсу вздыхает. — Только, пожалуйста, помни, что ты всё ещё работаешь. Чунмён улыбается и кивает. Кёнсу вздыхает второй раз, гладит её по голове и делает шаг в сторону мастерской. — Ким Чунмён, ты ела мои глаза? — Не понимаю, о чём ты, — её невинному взгляду можно только позавидовать. Кёнсу окидывает её взглядом и забирает чашку с мармеладом. Чунмён питает противоестественную любовь к сладкому. Больше всего Кёнсу любит спокойные будни в своей мастерской. Что-то уютно постанывает, шепчет, поскрипывает, время от времени по спине пробегает холодок, едко пахнет клеем и красками, рогатые черепа глядят пустыми глазницами. Кёнсу напевает себе под нос, подкрашивая отрезанную голову, и чувствует себя совершенно счастливым. Ровно до тех пор, пока не выходит в подсобку. Чунмён опять что-то двигала: Кёнсу едва не врезается в стеллаж, успевает переступить через коробки, запинается о собственную ногу, падает и роняет ящик сверху. Только врождённая корейская вежливость не даёт ему заорать сразу. — Оппа? — на шум выглядывает Чунмён. — Я убью тебя, Ким Чунмён, расчленю, изнасилую и снова убью. — Очень больно? — причинно-следственные связи Чунмён предпочитает не комментировать. — Давай помогу встать. Против ожиданий, нога оказывается не сломана и даже не вывихнута. Кёнсу с грехом пополам ковыляет домой, на второй этаж, где Чунмён обкладывает его ногу льдом, разыскивает где-то обезболивающее и смотрит так виновато, что Кёнсу даже почти прощает. Почти, потому что синяк обещает быть будь здоров. На вечеринку Кёнсу идёт с тростью.☠☠☠