Живой

Телефон звонит уже третий раз за утро. Алек проводит по простыне рядом с собой и, нащупав аппарат, в третий раз выключает звук и собирается вернуться ко сну. Но не проходит и десяти секунд, как тишину комнаты снова разрывает дурацкая мелодия из стандартного набора. Алек, искренне желая всему миру катиться к чертям, открывает глаза. На экране высвечивается фотография Изабель. Он вздыхает и берет телефон в руки. Сестра – кажется, единственный человек, кому он ещё отвечает. – Да, – сонно и неприветливо. – Снова дома сегодня? – в голосе Изабель слышится тревога. – Ты на пары вообще ходишь когда-нибудь? – К чёрту пары, – Лайтвуд включает режим громкой связи и переворачивается на бок, поправляя одеяло. – Что ты хотела? – Слушай, эм… – девушка замолкает на несколько секунд, словно собираясь с мыслями. – Я знаю, как ты относишься к гостям, но мой хороший друг приезжает в Нью-Йорк, и он… Короче, ты не возражаешь, если он переночует у тебя пару раз? Он не будет тебе мешать, честное слово. Учитывая твой образ жизни, есть вероятность, что ты его даже не увидишь. Ты не против? Алек сонно кивает головой и лишь через пару секунд осознает, что Изабель не может этого увидеть. – Пусть приезжает хоть сам президент, мне всё равно. Из, только пожалуйста, не надо меня никуда вместе с вами вытаскивать, окей? Сестра вздыхает. – Алек, слушай, мы уже говорили с тобой об этом, ты… – Во сколько он приезжает? – Лайтвуд не собирается снова выслушивать причитания сестры. Он знает их наизусть. – Завтра утром, в восемь. Ты на пары идёшь завтра? Мог бы встретить его, а то знаешь, у меня лекция и… Алек перебивает сестру коротким «Ладно» и слышит очередной её вздох, а потом спешно прощается и выключает телефон, снова проваливаясь в сон *** Он, кажется, целый миллион лет не был на вокзалах. Толпа жужжит. Люди двигаются во всех возможных направлениях, каким-то чудом умудряясь друг с другом не сталкиваться. То и дело в людской гул вмешивается голос, объявляющий о прибытии и отправлении поездов. Алек вдруг думает о том, что вокзал – это одно из тех мест, где ты можешь чувствовать себя самым счастливым, а человек рядом – самым несчастным в мире. Или наоборот. Алек присаживается на скамейку в зале ожидания и открывает заметки на телефоне. «Амбивалентность», – печатает он и прикидывает, что про это можно написать. Алеку двадцать один. Он выбирается на пары не чаще одного раза в неделю, практически всё свободное время проводит дома: спит, читает, изучает и пишет. Последнее – это его способ общения с миром. Единственный приемлемый для Алека. Изабель недавно говорила, что у её друга есть подруга, а у этой подруги есть, кажется, дядя, или чёрт его знает кто, который может напечатать его рассказы, когда Алек этого захочет. Алек хочет. Это, кажется, единственное, чего он хочет в этой жизни. Поэтому он пишет, невзирая на время суток, пьет кофе по ночам, полностью разрушая нормальный режим дня, потом спит, читает, снова спит и снова пишет. И так уже почти год. Он сам не знает, как ещё может нормально функционировать, ведя такой образ жизни. А ещё – и Алек никогда никому в этом не признается – он отчаянно хочет, чтобы его спасли. Но это другая история. На экране уже оказываются напечатаны несколько важных мыслей, когда Алека отвлекает чьё-то деликатное покашливание. Он резко поднимает голову. – Александр, не так ли? Перед ним стоит молодой парень, улыбающийся самой солнечной улыбкой, которую Лайтвуд когда-либо видел. Он азиат и явно очень странный, потому что его глаза подведены чёрным, на веках виднеются блёстки, кончики волос выкрашены в красный, а его одежда – это что-то, отдаленно напоминающее раскрас попугая, но при этом всё это сочетается настолько идеально, что Алек невольно разглядывает парня и лишь потом спрашивает: – А Вы… Магнус? – Можно на «ты», – продолжая ослепительно улыбаться, говорит парень, ставит на скамейку свой чемодан и протягивает Алеку руку. – Рад знакомству. – Я, видимо, должен сказать то же самое, – хмуро замечает Алек, нехотя пожимая протянутую руку. Магнус перестаёт улыбаться и чуть наклоняет голову вбок. – Ты должен делать то, что хочешь, Александр. – Просто Алек. Лайтвуд рад, что Магнус так спокойно относится к его «странностям». Возможно, проблем с ним и впрямь не будет. – Как прикажешь, Александр, – парень снова улыбается и отпускает наконец руку Лайтвуда. Тот закатывает глаза. Магнус почему-то не прекращает улыбаться. Через несколько минут они уже ждут такси. Алек искоса наблюдает за другом Изабель. Тот стоит с совершенно счастливым видом и полной грудью вдыхает воздух. – А Нью-Йорк всё также прекрасен, – заключает он наконец и подставляет лицо солнечным лучам. Алек смотрит на Магнуса со странным выражением. – Ты стоишь на парковке, – напоминает он, а Магнус в ответ на это открывает глаза и поворачивает голову к Алеку. – Но это не мешает мне говорить о том, что мир прекрасен, хмурый Александр. – Алек. – Да, я помню. Магнус смотрит на него ещё пару секунд, всё также улыбаясь, а потом вновь закрывает глаза и продолжает наслаждаться солнцем. Алек несколько секунд неотрывно смотрит на парня, а потом переводит взгляд на дорогу. *** Они едут до квартиры Алека в полной тишине. Магнус, кажется, варится в собственной любви к Нью-Йорку и всему миру заодно, а Алек украдкой смотрит на нового знакомого и думает. Что может сделать человека таким счастливым? Что может позволить человеку быть таким раскованным? Что может принести человеку такую радость? Сам Алек никогда не чувствовал себя ни особо счастливым, ни тем более раскованным. Наоборот, он предпочитал отсиживаться в собственной скорлупе (под скорлупой понималась небольшая квартира в Бруклине), потому что там ему было комфортно. Никто не достаёт, никто ничего не требует, никто ни в чём не обвиняет и ничего не хочет. Спокойствие. Уединение. То, что нужно для творчества. Когда они подъезжают к дому, Магнус, кажется, совершенно искренне благодарит водителя и желает ему хорошего дня. Алек приподнимает бровь. Откуда в этом парне столько… света? Квартира находится на восьмом этаже. Когда Алек открывает дверь и пропускает Магнуса вперёд, тот первым делом бросается к окну в гостиной. – Прекрасный вид, – заключает он через несколько секунд и вновь улыбается. Алек пожимает плечами. Свой вид из окна он считает вполне обычным. Он пишет смс сестре: «Встретил твоего странного дружка. Он у меня, забирай его. Уровень счастья в моей квартире превышает все допустимые нормы». Совсем скоро телефон вибрирует, оповещая о новом сообщении: «Он не странный, братишка. Он живой». Следом приходит ещё одно: «У меня ещё одна пара. Часа через два буду». Алек поджимает губы. Он не сможет ещё два часа терпеть это солнечное существо в своём королевстве меланхолии. – У тебя черепаха? – вдруг доносится из гостиной удивлённый возглас Магнуса. – И коллекция кактусов? И полная коллекция «Гарри Поттера», о боже, Александр! – Алек, – обречённо поправляет Лайтвуд, прекрасно зная, что Магнус не услышит, и идёт в гостиную, захватив чемодан гостя. – И как зовут это чудесное создание? – спрашивает Магнус, как только Лайтвуд заходит в комнату. Он сидит на корточках перед клеткой с черепахой. Алек что-то бурчит в ответ и Магнус переспрашивает. Лайтвуд почему-то краснеет. – Шерлок, – негромко повторяет он, и Магнус расплывается в улыбке. – Шерлок? – Ну, он постоянно куда-то лезет, не знаю, что он там ищет, – Алек неопределённо машет рукой. Ему почему-то неуютно под взглядом гостя. Вернее нет, не так. Он почему-то смущается. Магнус говорит, что Шерлок – это очень хорошее имя для черепахи, потом расспрашивает про коллекцию кактусов, потом про скомканные листы на журнальном столике и в конце концов заключает: – Ты самый несчастный человек из тех, кого я встречал, Александр, – и прежде чем Алек успевает что-то ответить, Магнус быстро спрашивает: – Можно воспользоваться ванной? Алек, полностью озадаченный поведением гостя, кивает. Магнус застревает в душе почти на час. Алек слышит, как он напевает «Happy» Фаррелла Уильямса, когда идёт на кухню кипятить воду для чая.