Имя ревности - Любовь

Позвольте своему сердцу отзываться на чужие горести и печали. Дж.Вашингтон       Солнце палило нещадно, встречая удушающей сорокоградусной жарой июльского Египта на выходе из самолета. Ступив на трап, высокий тёмно-русый мужчина под тридцать, с военной выправкой и широким разворотом плеч водрузил на нос солнцезащитные очки и повернулся, подавая кому-то руку. Из салона самолета показалась худая, но крепкая мужская кисть. Пальцы крепко вцепились в запястье русоволосого, следом появился блондин одних с ним лет. Серо-голубые глаза с безразличием оглядели взлётную полосу. Блондин пригладил растрепавшиеся светлые волосы и укрыл голову капюшоном лёгкой спортивной куртки. Пассажиры были последними. Поджидавший их появления бортпроводник, просияв фальшивой улыбкой, вновь сообщил, что приветствует их в аэропорту города Хургада. Мужчины прослушали его вполуха — оба рассматривали серый прямоугольник здания аэропорта. Впрочем, блондин быстро переключился на трап и наморщил лоб. Второй из мужчин, заметив его реакцию, хмыкнул: — Справишься, Виктор. — И сам знаю, — огрызнулся тот и поставил перед собой трость, перенося на неё вес поджарого тела. У самого края ступеней блондин нерешительно остановился. Его спутник сдержанно кашлянул в кулак. —  Помочь? — Нет, — резко отрезал он. — Не инвалид. — Инвалиды такими злыми не бывают. Виктор шутку проигнорировал, начав спуск по трапу. Неуверенно, но достаточно быстро. Сбросив показное спокойствие, русак шёл сзади, следя за ним с видом заботливой наседки. В открытый автобус, который подвёз пассажиров к зданию аэропорта, друга с тростью ему всё же пришлось подсадить. Голубоглазый ответил тихим досадливым матом и благодарить не стал. Жара сменилась кондиционированной прохладой аэропорта. После недолгой проволочки визы были вклеены в паспорт, багаж подхвачен с ленты, представители туроператора шустро погнали пассажиров к автобусам. Найдя транспорт, на лобовом стекле которого была размещена табличка с номером соответствующего маршрута к забронированному отелю, русоволосый закинул чемоданы в багажное отделение и забрался внутрь вслед за Виктором, на ходу расстёгивая рубашку. — Жарко, — пожаловался он, двигаясь по узкому проходу между безобразными сиденьями, оббитыми пёстрым вельветом. — Себя в том вини, — буркнул блондин, не оглядываясь.  В автобусе оказалось не больше десятка пассажиров и оба с относительным комфортом разместились на заднем сиденье. Виктор со стоном вытянул нывшую нижнюю конечность в проход и стянул капюшон, открывая впечатляющие следы зарубцованных ожогов на левой части лица и шеи. — Не напрягался бы ты так, — мягко пожурил русоволосый, снимая очки и обнаруживая глаза цвета стали. — Рано тебе ещё ногу тренировать такими пробежками. — А кто притащил меня сюда против моего желания, оплатив тур? — едко огрызнулся он. — А кто дома к кровати прирос? — парировали ему в ответ. — Скоро бы корни пустил, сквозь пружины. Блондин скрипнул зубами, вдавливая трость в пол автобуса. — Тебе до того какое дело? — Да вот представь себе есть, Андреев, не по барабану твоему другу детства и тёзке — Вику Лукину, что его кореш, попав в аварию и выжив, решил, что пришла пора самого себя сгноить в четырёх стенах. — По-твоему, это жизнь? — нагнувшись, прошипел ему в лицо Андреев. — Двадцать пять процентов ожогов, шесть операций, с трудом сгибающееся колено, и морда Квазимоды в придачу? Лукин спокойно смотрел в искажённое гримасой гнева лицо.  В память вползло воспоминание — обгоревший остов машины, найденный на месте ДТП. От кузова внедорожника остались одни выгоревшие железяки. Как сумел выбраться Андреев, до сих пор оставалось тайной. Сам пострадавший не помнил ничего о том, что же случилось в ту далёкую январскую ночь. Ни о том, почему его автомобиль оказался на загородной трассе, ни о том, как внедорожник впечатало в ствол здоровенного дуба. Помнил лишь момент, когда очнулся в горящей одежде и обезумев от боли, пытался сбить с себя огонь. — Квазимоду не вижу, — произнёс устало — разговор этот заводили не впервой. — Нос и глаза на месте, как и губы. Отменно красивые между прочим, блядские губы. Андреев, смешавшись, отвёл взгляд. — Так что нечего разоряться, — завершил Лукин с деланным весельем. — Бабы будут вешаться на шею гроздьями. Шрамы красят мужчин. — Боевые, — кисло парировал тот, откидываясь на спинку кресла. — Тебя — красят любые. Я бы, будь бабой, повисел бы. Подарив ему странный пристальный взгляд, Андреев промолчал. Проведя в дороге час, автобус подъехал к отелю. Перебравшийся к окну, Андреев смотрел на подплывавшее основное здание с кричащей надписью золотыми витиеватыми литерами «Рамзес ресорт». Отель располагался в первой полосе, на берегу моря и состоял из четырёхэтажного здания с номерами и полусотни отдельных бунгало, построенных на ступенчатых террасах, расположенных вокруг целой цепочки бассейнов с лазурной водой, шезлонгами и раскладными зонтами. Пространство между бунгало заполняли зелёные газоны, орошаемые водой из поливалок-фонтанов, засаженные пальмами и цветущими деревьями. Аккуратно постриженные кусты ограждали выложенные красным камнем дорожки, которые вели к песчаному пляжу. Выйдя из автобуса, блондин, опираясь на трость, обозревал окрестности, пока Лукин пыхтел над чемоданами. Из мести за вынужденный отпуск Андреев другу помогать не стал. Инвалиду бездельничать полагается. Полагается баб высматривать и на шею вешать. Ожерельями. Автобус отъехал от парадного входа и Лукин, державший в зубах конверт с документами на заселение, промычал, привлекая к себе внимание. Сигналил, что было бы неплохо проявить рвение. Андреев проявил — забрал из его зубов конверт и направился внутрь отеля. Лукин зашипел в спину: — Друг называется. Блондин выпад проигнорировал со стоицизмом египетского Сфинкса. На ресепшене отыгрался уже Лукин. Принципиально уселся в пухлое кресло в лобби, предоставив оформление заселения другу. Тот с задачей справился достойно, и вскоре Лукин уже тащился за ним к одному из бунгало. Взять повезло лачугу у самого моря, да ещё и на окраине, в относительно тихом углу. Подальше от бассейнов с оголтелой детворой и озабоченными мамашами. Втащив чемоданы через порог с помощью услужливого швейцара, Лукин вручил пареньку пару баксов и направился за своим спутником на огороженную перилами террасу, выходившую прямо на пляж. Андреев стоял, сложив руки на груди, задумчиво разглядывая горизонт, смыкавший небеса с морем, и легкие судёнышки с яркими парусами. Пахло йодом и цветами. Проследив за взглядом друга, Лукин уложил ладони на перила. — И сейчас скажешь, что это была плохая идея — отдохнуть у моря? — спросил негромко. — Виды-то какие. Выныривая из своих мыслей, Андреев прерывисто вздохнул. — Посмотрим, — сказал, не сдаваясь, и вернулся в комнату. — Вот недаром моя бабка всегда мне говорила, что ты противный, — крикнул ему вслед Лукин. — Она меня любила, — прозвучал голос. — Всегда печеньем угощала. Вик ухмыльнулся. — Любила, — буркнул под нос, сунув руки в карманы. Андреев говорил правду. Над головой пролетела чайка, издав отчаянный протяжный крик, и Лукин, поёжившись, вернулся в бунгало. Их временное пристанище состояло из трёх комнатушек: гостиной и двух спален. Имелся так же широкий коридор и душевая. Андреева он обнаружил в гостиной. Тот осматривал через порог одну из спален. Обе оказались смежными, обставленными совершено одинаково — минимум мебели, много света и наличие тёплых тонов. Два кресла со столиком у большого окна и широкая кровать, заправленная синим атласным покрывалом, выглядели уютно. Сверху подушек угнездились скрученные в фигурки целующихся лебедей полотенца. Лукин не преминул прыснуть смешком, и Андреев отчего-то покраснел, так, как краснеют только блондины — шеей и ключицами. — Я беру эту спальню, ты соседнюю, — угрюмо скомандовал он. Вик, всё ещё ухмыляясь, поднял ладони. — Как скажешь. Тебе — лебедей в брачный сезон, а мне… — он, отступив на шаг назад, заглянул в соседнюю спальню, — … а мне, вроде, одинокого крокодила. — Значит, всё правильно, — не сморгнув, съехидничал Андреев. — Крокодилу — крокодилово. — Лебедь ты наш белокрылый… — не остался в долгу Лукин, заходя в свою спальню. На некоторое время оба исчезли с глаз друг друга. Лукин переоделся быстро — служба в армии, оставленная пару лет назад, приучила время зря не тратить. Надев короткие бриджи, выгодно обтянувшие ноги и накачанный зад, он влез в шлепанцы и, накинув белую хлопковую рубашку, вышел обратно в гостиную. В спальне Андреева всё ещё шла возня, блондин коротко выругался, и усевшийся в плетёное кресло Лукин оторвался от телевизионного пульта, подхваченного со стола. — Тебе помочь? — спросил громко. Вопрос уже стал привычным. — Я сам, — донеслось глухое. — Всё-то ты «сама», — Лукин, хмыкнув, принялся листать каналы висевшей на стене плазмы. Появление в гостиной обнаженного блондина, упаковавшегося сразу в два полотенца, застало его за просмотром новостей из родной страны. — Можешь с душем… — Андреев замолк, сердито дёрнув носом, и застывший было Лукин суетливо поднялся, бормоча «сейчас». Душевая кабинка в бунгало оказалась одна — в бежево-коричневых тонах, с массивным умывальником и ослепительно-белым унитазом. Раскрыв стеклянную дверцу, он отрегулировал напор и температуру воды, после чего отступил в сторону, заметив: — Пол скользкий. Потом попросим коврик. Устоишь? Андреев кивнул без особой уверенности. Он по-прежнему стоял, кутаясь в полотенца и опираясь на трость. Лукин прошёлся по трости взглядом. — Вот что, кореш. Голым я тебя уже видал и не раз. Давай-ка в душ, и я к тебе. Места хватит. Блондин угрюмо насупился: — Голым ты меня раньше видел. Не теперь. Душ предпочитаю сам принимать. — Сегодня сделаешь исключение, — отрезал Лукин, потянувшись к рубашке. Андреев, не двигаясь, проследил за тем, как он снимает с себя одежду — рубашку, штаны, трусы и ступает под воду. Взгляд сам собой прошёлся по широким плечам, прямой спине и перекочевал на крепкие ягодицы. Лукин о теле заботился — ни грамма лишнего жирка, никакого пивного брюшка. Мышцы перекатывались под загорелой кожей — Вик был красив той мужской красотой с некоторой долей брутальности, что сводила женщин с ума. Таким и слыл. Однако с некоторых пор предпочитал отношения долгие и серьёзные. Так утверждал сам Лукин. Вот только Андреев друга детства, пляшущего с брачным бубном вокруг объекта своей страсти, так и не увидел. Вик жил один в отличной трехкомнатной квартире в центре столицы и с последней пассией расстался два года назад. Семьей не мог похвастаться и он сам, обитал в таком же гордом одиночестве в доме, доставшемся от родителей на окраине города, деля жилплощадь с золотистым ретривером по кличке Джон. Обоих объединяла многолетняя дружба и общий, на протяжении двух последних лет, строительный бизнес. — Идешь? Вопрос Лукина вырвал его из созерцания пятой точки Вика, и он, встрепенувшись, поднял лицо. — Чего? — В душ, — терпеливо пояснил тот. Андреев с трудом удержал себя от того, чтобы вновь не опустить взгляд вниз. К гладко выбритому паху с тяжелой гроздью плоти. Лукину надоело ждать, и он, смахнув с лица струи воды, шагнул из душевой кабинки. Андреев не успел сделать вдох, как оказался лишен обоих полотенец и втиснут в кабинку. Тепло воды обволокло тело ласкающей негой, расслабляя мышцы и неся с собой ощущение чистоты и умиротворения. Он растаял настолько, что издал тихий стон. Вик усмехнулся, наливая в ладонь гель из обнаруженного на стене дозатора. Пахло приятно, как и сам Андреев. Наклонившись к другу, он почти ткнулся носом в его затылок. Почувствовав жар чужого тела, блондин вздрогнул. — Что ты делаешь? — Голову тебе мою. Ухватив его за плечи, Вик развернул блондина лицом к стене и намылил светлые волосы. Андреев сам не знал, почему сдался и, не сопротивляясь, допустил его к себе, показав укрывавшие не только лицо, но и руку, ребра и бедро шрамы. Пальцы Лукина мягко массировали кожу, чуть царапая короткими ногтями, посылая по спине мурашки. Мыльная пена, соскальзывая между ягодиц к внутренней поверхности бёдер, щекотала мошонку. Андреев, закрыв глаза, упёр ладонь в стену. Широкие, чуть мозолистые ладони Лукина переместились на шею, прошлись по плечам, зацепив ключицы, и спустились на ребра. Андреев уже откровенно поскуливал, когда чуткие пальцы безошибочно отыскивали узлы стянутых мышц и принимались разминать, массировать и мять, даря невыразимое наслаждение. Скользнув под мышками на живот, ладони огладили мышцы живота, задержались у пупка и переместились на бёдра. Лукин налёг, прижимая его к стене, заставляя прогнуться, и он, вынырнув из обхватившего его дурмана, широко раскрыл глаза. То, что ткнулось ему в бедро — твёрдое, подрагивавшее от тока крови, явно третьей рукой Лукина не являлось, но так же пыталось гладить и вжаться потеснее. Только сейчас он осознал, что тяжело дышащий Вик, обнимая его одной рукой за бедро, жадно елозил губами по кромке его уха, а второй подбирался по ребрам к паху, где гордо реял собственный поднявшийся член Виктора. Сочившаяся смазкой головка попала в тесный плен кулака Лукина, и Андреев едва не закричал от пронзившего его болезненно-приятного чувства. — Не надо… — попросил слабо. — Точно? — спросил жаркий голос над ухом. — Точно. Андреев ответил после недолгого колебания. Отпускать его от себя не хотелось, выскальзывать из пальцев так же, но чувство того, что Вик делает это из жалости, грызло душу червём. Это они уже проходили и повторять полученный горький урок не хотелось. Оба давно делали вид, что всё быльём поросло. Отныне только друзья и точка. Лукин нехотя отстранился. Смахнул пену с бледных плеч и всё-таки коснулся его губами в том месте, где шея переходила в плечо. Андреев зажмурился на мгновенье, но когда открыл глаза, Лукина в душевой уже не было. Из гостиной донеслась музыка. Заработал телевизор. Лукин что-то бодро напевал под нос, звеня стеклом стаканов. Очевидно, разорял бар. — Что будешь пить? — крикнул, подтверждая его догадку. — Водку, — пробормотал Андреев, проводя ладонью по лицу. В этом был весь Лукин — с легкостью переходил от одного к другому. — Водку так водку. Вик услышать его не мог, но вкусы Андреева знал, как свои. Моря в этот день они так и не увидели.