Имя ревности - Любовь

       На следующее утро Андреев был разбужен в уже привычном стиле — на его прикроватной тумбочке звонил мобильный. Протянув руку, он, не раскрывая глаз, нащупал трезвонящий телефон и припаял к уху. — Слушаю, — выдавил хрипло. — Андреев, — голос Лукина излучал повышенную степень неоправданной бодрости, — вставай, тебя ждут великие дела. Разлепив глаза окончательно, Андреев отнял телефон, чтобы глянуть на отчёт времени, и с раздражением вновь прижал его плечом к уху. — Лукин, ты совсем оборзел? Пять двадцать две! И какого хрена ты звонишь мне на мобильный, находясь через стену? — Делаю твоё утро по-домашнему уютным, — Лукину было весело. Он его веселья не разделял. Тот и вправду последние два года перед аварией звонил ему каждое утро, оговаривая, как и где они встретятся на объекте. Его звонки для Виктора стали таким же необходимым атрибутом начала дня, как и чашка кофе, но после аварии границы своей опеки Вик излишне расширил, буквально переквалифицировавшись в его сиделку, и Андреев, пару раз взорвавшись праведным гневом, вышвыривал его из собственного дома. Тот, не споря, уходил, чтобы на следующее утро вновь выжимать кнопку звонка на автоматических воротах. Как ни в чём не бывало. — Лукин, ты самый странный мужик, которого я знаю, — констатировал, садясь на кровати. Всё равно спать ему назойливый друг не даст. Отключившись, он спустил ноги на пол и кисло оглядел спальню. Чужое не нужное ему место. Как и вся эта поездка. Здесь было слишком много красоты и света, а он был тут чужеродным объектом. Подвинув к себе трость, Андреев с усилием поднялся. Колено тут же прострелила боль. Уже куда слабее, чем раньше, но всё ещё отдававшая эхом до самого бедра. Хохмач-самоучка ожидал его появления в гостиной. На журнальном столике красовались две чашки с кофе и вазочка, наполненная выпечкой. Сам Лукин с влажными после душа волосами восседал на диване в одном полотенце, поджав под себя мускулистую конечность. Он говорил с кем-то по телефону, как понял Андреев из разговора, с одним из их подрядчиков. Вик-старший, как его называли в офисе, дабы не путать двух Викторов, всегда держал «руку на пульсе». Андреев уселся в кресло, тускло глядя на экран плазмы. Местная дикторша лепетала что-то на арабском. Не заинтересовавшись, он принялся блуждать взглядом по профилю друга. Лукин был красив: прямой нос, красиво очерченные губы, глаза глубокого серого цвета с пушистыми ресницами и идеальными луками густых бровей. А когда Лукин смеялся — в животе Андреева порхали бабочки, за пупком вязало тёплый узел. Лукин, словно подслушав его мысли, прыснул смешком, и Андреев едва не взвыл — в паху полыхнуло жаром, а в память хлынуло воспоминание о вчерашнем совместном душе. За ночь он сто раз отругал себя за то, что позволил Лукину стать с ним под воду. Тело ныло болезненным возбуждением и не давало спать, пока он, кляня на чём свет стоит и Лукина, и его идею с отдыхом, не отдраил собственный член кулаком, жёстко оттягивая уздечку, и долго бился в безгласных судорогах посторгазменного отката, памятуя о спавшем по соседству Лукине. И того, что представлял при этом в своем сознании прогнутого друга, мстя ему за свои несчастья, он не признался бы и под пытками. Закончив разговор, виновник его «ночных радостей», просиял улыбкой. — Кофе будешь? — Холодный? — вяло спросил он. В сознании всё ещё кружило видение крепкой спины Лукина с узкими бедрами, в которую он вцепился так, будто боялся, что тот сбежит. Трахать того, пусть и только в фантазии, было неземным удовольствием, что и делал: с оттяжкой, глубоко, слушая, как Лукин хрипло выдыхает и изредка шипит сквозь зубы, когда он задевал особо чувствительное место внутри него, а потом, склонившись над взмокшими лопатками, надрачивал подтекающий смазкой член. Жаль, в жизни поставить себя на коленки Лукин так и не дал. Зато сам прогнулся и об этом не жалел, хоть и помнил о том, чем всё закончилось. Оба ничего друг другу никогда не обещали. Андреев с этим согласился, но не забыл, как больно было шестнадцатилетнему мальчишке, которого бросили прямо на перроне — Лукин уезжал на учебу в престижное военное училище, чтобы продолжить дело отца — потомственного военного. Андреева же ждал целый год учебы в школе. Он обещал себе не плакать, молча кивал, слушая, что у него вся жизнь впереди и что он быстро забудет их детские шалости. Спорить не пытался, смотрел на него сухими глазами, жадно изучая каждую черту ставшего вдруг чужим лица, и позволил себе разрыдаться, только когда поезд растворился в ночной мгле. Их встреча через пять лет привела к новой связи, но прежней веры Андреева в Лукина не вернула. Близости были редкими, чаще после посиделок за полночь с виски на пару. Смазанные поцелуи, быстрый, ни к чему не обязывающий секс… Они порвали по настоянию Андреева — смотреть на спину уходящего, едва забрезжит рассвет, Лукина было слишком мучительным. Издеваться над собой надоело, к душевным мазохистам себя не относил. Отъезд Лукина за границу для службы по контракту воспринял с деланным облегчением и обманывал себя целых полгода, пока не взвыл от терзавшей тоски и не бросился во все тяжкие — менял любовников и любовниц, как перчатки, едва не женился, но вовремя отрезвел и бросил всё, чтобы стать затворником и мизантропом. Отныне только работа и одинокий дом. Ненадолго — Лукин вновь ворвался в его жизнь через несколько лет и с тех пор не отпускал. Были лишь друзьями и редкими любовниками — Андреев установил границы, которые не позволял переступать, берёг себя от нового разочарования, что на этот раз развалило бы его окончательно, и охранял рубежи, как ретивый Мухтар со своим пограничником. До вчерашнего дня, когда позволил рукам Лукина вновь оказаться там, куда решил их не допускать. Поняв, что бессмысленно таращиться на что-то говорящего Лукина, Андреев вынырнул из своих мыслей. — Холодный, говорю, как ты любишь, — терпеливо повторил Вик, протягивая ему чашку. — Попробуй, понравится. Он машинально взял чашку, сделал глоток и стрельнул бровями. — Отменный кофе. Где взял? — Места знать надо, — Лукин хохотнул, — и иметь лишних пару баксов в кармане. Местных попросил, — пояснил он, поднимаясь и гордо демонстрируя голый торс, — сказал, что не обижу, если принесут тот кофе, который пьют сами. — Тебе могли принести полную бурду. Это не Турция. — Как видишь, с кофе не обманули, — он похрустел шейными позвонками, наклонив голову сперва к одному плечу, потом к другому. Андреев поморщился, привычка эта у сероглазого была с юности. — Допьешь кофе и топаем на пляж. — Что я там забыл в такую рань? — Андреев откинулся в кресле, уложив ногу на ногу, отставил трость. — Тебе врач плавание прописал? — Прописал. — Вот и идём плавать. Пляж пуст, поплаваем, понежимся на солнышке перед завтраком. — Лукин, — он аккуратно поставил чашку на столик. — Мне загар противопоказан. — А мы нэжненько, — уверил Вик и протянул руку. — Давай, принцесса капризная, запрыгивай в плавки и пошли. Я же не отлипну, — предупредил честно. — И ты меня, сволочь приставучую, знаешь. Андреев с мгновенье смотрел на него, не мигая, прежде чем подал руку и был выдернут из кресла. Едва в грудь широкую не влетел и тут же отпрянул. Щёки залил румянец. Освободившись, он поспешил в спальню, скрывая лицо и закушенные губы. Двадцать седьмой годок отсчитал, а скрывать эмоции так и не научился! Пляж встретил их относительной пустотой и лёгким приятным бризом. Вдоль кромки моря, с лижущим песок прибоем, гуляли несколько немолодых пар — судя по всему немцы: чинно, за ручки. На двух «руссо туристо», появившихся на пляже куда раньше остальной части своих соотечественников — не заглядывались, были виды куда интереснее. Местные пригнали к берегу лодку и гортанно переговаривались друг с другом, выгружали сетки с рыбой. Отойдя подальше, Лукин, обвешанный полотенцами для пляжа, выданными по пластиковой карте зевающим парнишкой из обслуги, предложил уйти за небольшой насыпной бархан, подальше от глаз зевак. Топавший за ним с видом агнца, ведомого на заклание Андреев возражать не стал. Выбирать место дислокации предоставил Лукину. Тот покрутился, зорко осматривая местность — относительно закрытый с двух сторон участок пляжа — и указал на сиротливый навес под тростниковой зонтичной крышей. — Здесь заляжем. — Как хочешь, — Андрееву было всё равно. Лукин не позволил ему взять трость, и блондин сердился. Врач и вправду посоветовал начать обходиться без вспомогательных средств, но Андреев всё ещё трусил оставаться без подспорья трости. Раскинув на песке оба полотенца и кинув сверху ещё два, захваченных в бунгало, Лукин принялся стаскивать с себя штаны. Блондин раздевался куда медленнее — стащил джинсовые бриджи, футболку и, оставшись в чёрных трусах-шортах, побрёл за другом к воде. Плавал Лукин отменно и одним броском нырнул под волну. Андреев плескался там, где чувствовал дно — берёгся. Тело больше не слушалось его, как прежде, и иногда подводило. Вдоволь нанырявшись, Лукин вернулся на поверхность и принялся рассекать воду возле блондина с довольной ухмылкой на лице. Красовался. То на брасс переходил, то на кроль. И кружил вокруг, будто акула рядом с сочным тюленем. Подплыв ближе, брызнул в лицо друга. Андреев, отвернувшись, заворчал. — Лукин, кончай, а? — Да не вопрос, — тут же подхватил тот. — Готов в любой момент. Ты же меня знаешь, могу долго и со вкусом. Андреев чертыхнулся: стоило подумать о своей фразе, прежде чем дать ей сорваться с губ. Лукин был ещё тот пошляк. — Тебе сколько лет? — спросил ехидно, размеренно рассекая ладонями воду. — Пятнадцать? — Если бы! — А шутки твои на большее не тянут. Лукин снова плеснул на него водой. — Зануда, ты Андреев. «Перчатку» он не поднял, предложив вернуться на берег. Уложив себя на полотенце, Виктор не стал сопротивляться рукам Лукина, решившего, что ему позарез нужен расслабляющий массаж. Уткнув лицо в скрещённые руки, Андреев лежал на животе, вздыхая и изредка вздрагивая от мягких прикосновений его ладоней и подушечек пальцев. Мял его Лукин долго, прежде чем растянулся рядом на животе. Оба погрузились в молчание, слушая голос моря и крики чаек. Солнце ненавязчиво пригревало, стягивая кожу оседавшей солью. Пальцы Лукина лениво водили по бедру блондина, вырисовывая замысловатые иероглифы. Андреев почти уснул, когда почувствовал толчок локтем в бок и восторженный тихий голос. — Ты только глянь на этого бесстыдника. А хоро-ош… Стонущие нотки в голосе Лукина насторожили, и блондин поднял лицо. Причину, заставившую Виктора-старшего остановить кружение пальцев по его коже, увидел сразу и впился взглядом в тонкую гибкую фигурку, бредущую из воды к берегу. Паренёк был совершенно нагим. Длинные чёрные пряди волос вились по загорелым плечам и груди до самых точек тёмных сосков. Поджарый живот, в меру крепкие руки, плечи пловца, плоский живот, бритый лобок и «поджавшаяся» от контакта с водой плоть. Андреев закончил осмотр на длинных, стройных ногах, которым позавидовала бы любая представительница слабого пола, и протяжно выдохнул. Лукин рядом восторженно чмокнул губами: — Конфетка. Андреев не мог не согласиться — парень был красив, как греческий бог. Обманчиво невинный, но с такими искрами в глазах, что становилось сразу понятно — огонь страстей внутри пылал не шуточный. Выйдя на берег, незнакомец подобрал полотенце и, повернувшись к ним спиной, принялся вытираться — начал со ступней, ничуть не стесняясь показать в прогибе аккуратную безволосую мошонку и член; прошёлся по коленкам и, не разгибаясь, принялся ворошить волосы. Оба мужчины, замерев, наблюдали за юным искусителем, не в силах отвести взгляд. А тот, прекрасно осознавая, что стал объектом их внимания, отыграл спектакль до конца — выпрямился, встряхнул головой, рассыпая пряди волос по спине, лениво прошёлся по рёбрам и потянулся за лежавшими на песке куцыми шортами. Лукин издал тихий разочарованный стон, когда узкие бёдра были упакованы в плен джинсовки, а брюнет, небрежно перекинув полотенце через плечо, принялся скручивать хвост волос под резинку. В ухе сверкнули многочисленные серьги-колечки. Ещё минута, и их наваждение направилось в сторону отеля. Как только парень скрылся из виду, Лукин выпустил воздух сквозь зубы. — У меня эрекция, — сообщил кисло. Андреев промолчал. Собственный стояк сладко ныл под весом тела, утрамбовав ложе в песке. Но признаваться в этом не стал.