***
Если бы у Драко спросили, из чего состоит его жизнь, он, не задумываясь, назвал бы разочарование и время. Именно они окружали его, и их было так много, что было сложно представить себя без них. Разочарование пришло первым. Непоколебимая вера в элитарность чистой крови дала трещину, а спустя два года — рассыпалась в пыль. Надменные маски Пожирателей смерти превратились в уродливые гримасы, за которыми пряталась самой обыкновенной породы трусость. Драко жил в мире, навязанном ему отцом, где чистокровные волшебники занимали трон, упивались собственной неограниченной властью и придумывали себе лживую веру в мировое господство. Осознание пришло так же внезапно, как и последовало за ним разочарование. Всё, во что верил Драко Малфой, оказалось лживой театральной декорацией, и когда он оказался лицом к лицу с этой правдой, то по-настоящему испытал страх. Когда всё, чем ты жил, всё то, что тебе вдалбливали с детства далеко не гуманными способами, перевернулось с ног на голову — это всегда очень болезненно. Драко видел в глазах матери понимание, но когда попытался заговорить с ней об этом, её обескровленное на вид лицо стало ещё более бледным и выглядело совсем как фарфор. В ту ночь Нарцисса прокралась к сыну в спальню и сунула ему в руку флакон. Это были высушенные колдовские водоросли, из-за которых её чувства притуплялись. Именно из-за них Нарцисса Малфой всегда сохраняла такое выражение лица, словно она была отстранена от всего мира и походила на неживую куклу. Даже когда она разговаривала, когда была раздражена или растеряна, её лицо оставалось непроницаемым. За то что его мать превратилась в живой труп, Драко корил именно Люциуса и только спустя годы осознал, что тот самый флакон служил его матери спасением. Его мир стал немым так же стремительно, как и разочарование стало неотъемлемой частью его жизни. Драко решил, что будет пытаться спать, есть и говорить с людьми, поддерживать этот бессмысленный цикл действий, пока не найдёт то, ради чего стоит по-настоящему жить. Затем он понял: жить в тишине, когда никто не желает слышать то, что ты хочешь сказать, намного проще. Именно в этот момент Малфой познакомился с Блейзом. Этот парень, казалось, понимал Драко без слов. Он просто был рядом, и Малфой откуда-то знал, что Забини обо всём известно. Он знал, каково Драко, какой раздрай творится у него на душе, и словно разделял это с ним. С тех пор то, о чём они никогда не говорили вслух, проложило между двумя мальчишками невидимую крепкую нить, которую был никто не в силах понять. Тишина была вокруг него, тишина была внутри. Это было чертовски тяжело — жить в удушливом болоте молчания, и иногда Малфою казалось, что он кричит, кричит во весь голос, когда на деле не произносил ни звука. После этого пришло время. Оно было любовником разочарования, они ласкали и сменяли друг друга, не оставляя Драко Малфоя ни на минуту. Он физически ощущал течение времени. Неторопливо шагая по коридору Хогвартса или стремглав мчась на метле за снитчем, Драко Малфой всем телом испытывал его тяготу. Он видел, как время растягивалось в бесконечность. С тех пор между Драко Малфоем и другими людьми образовался гигантский разрыв. Он знал, это было чем-то непоправимым, что уже не изменить. Больше, чем его разочарование или время, то, что поглотило его целиком. Было нечто тёмное, что-то вроде лиловых отметин на коже или же криков, оставшихся на дне его горла. Были ещё невыплаканные слёзы и слова, которые Малфой упрямо отказывался произносить. Шли дни, за ними — недели. Разочарование набирало обороты, время растягивалось в неизмеримый пласт, а Драко всё так же не имел понятия, как с этим бороться. В такие моменты Драко Малфоя не покидала мысль, что в Малфой-мэноре, в его спальне, лежит маленький стеклянный флакон с водорослями, один шаг к которому является постижением безразличия. — Драко, — ласково позвала мать, заглянув к нему в комнату. Её голос был пронизан любовью и нежностью. Нарцисса слабо улыбнулась, и её улыбка всегда походила на кривую ухмылку, но увидев её, Малфой ощутил приятное чувство в груди. Спокойствие. Нарцисса Малфой медленно подошла к Драко, положила свою худощавую кисть ему на плечо и посмотрела на флакон в руке юноши. — Понимаю, — кивнув, протянула она. — Тяжело устоять. Присев на кровать с флаконом, она долго вертела его в руках, затем подняла на свет и стала всматриваться в стекло. Всё это время Драко любовался своей матерью. Он смотрел на неё, на её хрупкие плечи и руки, на её потускневшую причёску и какую-то не стираемую с женского лица улыбку. И пока Нарцисса улыбалась, Драко сам не заметил, как уголок его рта лукаво потянулся вверх. — Должно быть, я самый настоящий трус, если всё ещё храню это. Нарцисса положила флакон рядом с собой и с серьёзным видом ответила: — Надо иметь самую настоящую выдержку, чтобы терпеть все страдания, которые причинили тебе мы с отцом, бороться с этим, зная, что в твоей спальне лежит избавление от всего этого. Она поднялась с кровати, и подол её платье неприятно зашуршал по полу. Нарцисса подошла к сыну, заключила его лицо в свои руки и произнесла, глядя ему в глаза: — Я горжусь тобой, Драко. Ты намного храбрее нас с отцом. И в том, что приключилось с тобой, виноваты лишь мы. О, Драко, — протянула она, склонив его лицо к себе на грудь, — как мне жаль. Как мне жаль… Драко чувствовал, как любящие руки матери ласкают его спину, и чувствовал себя в безопасности. Ему пришлось сделать над собой определённое усилие, чтобы обхватить её предплечья и высвободить себя из объятий. Мать изучала его пристальным взглядом, её посетило какое-то неприятное предчувствие, однако она позволила сыну отстранить себя от неё. — Я хочу серьёзно поговорить с тобой, — как можно увереннее заявил он. Драко подошёл к окну. Какое-то ничтожное мгновение он смотрел на все эти леса, окружающие со всех сторон резиденцию Волан-де-Морта, как пушистое зелёное покрывало. И тогда он подумал: «Как природа может казаться настолько прекрасной и умиротворённой, когда в мире творится настоящий кошмар, а на душе скребут кошки?» — Нам надо уехать, — сказал он. Твёрдо и почти убедительно, как он и хотел. Драко стоял спиной к Нарциссе и буквально телом ощущал её взгляд на себе. Он опирался ладонями о подоконник и мучительно ждал какой-нибудь реакции со стороны матери. Но Нарцисса продолжала упрямо молчать. Она лишь перевела взгляд с сутулой спины сына на окно и сцепила руки на коленях в замок. — Я выслужусь у Волан-де-Морта. Я уже убил Нотта, затем притащил сюда Грейнджер в обмен на тебя… Если будет нужно, я сделаю, что угодно, чтобы нам дали послабление. — А что потом, Драко? — с бесхитростной ухмылкой спросила мать. — Мы уедем отсюда, — воодушевлённо ответил он. — Мы уедем в другую страну, возьмём себе новые имена, какое-то время поживём на дне, по-тихому, ну, а потом… Мы заживём, мама! Нарцисса смотрела на Драко безмятежным взглядом, когда внутри её поедал страх за сына. От Волан-де-Морта не убежать, миссис Малфой это уже когда-то уяснила, а её сын… Он всего лишь ребёнок. И как ему объяснить? Люциус Малфой метался по комнате, но внезапно остановился, пнул стоящий рядом стул и тут же продолжил бессмысленные метания. Нарцисса сидела, прижав к груди плюшевого медведя, которого купил супруг для будущего ребёнка, и с сожалением наблюдала за Люциусом. — Так не может больше продолжаться, — попытался сказать муж, но вышел тихий писк, который Нарцисса не смогла разобрать. Мужчина обхватил своё тело руками, подошёл к окну, тут же ударил кулаком по стене и повернулся к жене. — Мы должны уехать, Нарцисса, пойми, — с мольбой в голосе сказал он. Люциус взял жену за руку и сел перед ней на колени, заглядывая Нарциссе в заплаканные глаза. — Ничто нам не помешает. Волан-де-Морт мёртв, Пожирателей смерти отлавливают как собак, а ты в положении. Когда Нарцисса Малфой смотрела мужу в глаза, то видела в них лишь расплавленное стекло, покрытое ледяной коркой. Сейчас, когда Люциус сидел перед ней, сжимая её ладонь и с нахмуренным видом вглядываясь ей в лицо, Нарцисса наконец-то увидела нечто большее, чем надменная скука. В его глазах искрилась, переливалась искренняя надежда, вера в лучшее будущее. В тихом и далёком от Лондона месте. Тогда Нарцисса сдалась. Она одобрительно улыбнулась мужу и позволила обнять себя. Их ожидала жизнь, наполненная опьяняющей безмятежностью, однако спустя несколько дней слухи о предательстве семейства Малфоев разлетелась по всем рядам Пожирателей смерти. Люциуса Малфоя подвергли часовым пыткам прямо на глазах у беременной супруги. Нарцисса Малфой, обессилив, стояла на четвереньках, молила кровожадные лица о милости. Тогда Женевьева Мун, которая пару дней назад поздравляла Цисси с ожидающимся пополнением, подбежала к девушке и заставила её заскулить от боли, пнув сапогом в живот. Через пару дней Люциус убил каждого, кто применил к нему круциатус. Мертвые, со стеклянными глазами, они с грохотом падали на пол, и Нарцисса, глядя на их застывшие взгляды, испытывала настоящее удовольствие. К счастью, с ребёнком ничего не произошло, но тогда семейство Малфоев уяснило для себя две вещи: лучше сдохнуть, чем просить о пощаде и то, что самый лучший способ защитить себя от Пожирателей смерти — это заставить их бояться. Удивительная вещь — память. Она бередит раны и подталкивает на поверхность самые неожиданные сюжеты из прошлого. Сейчас Нарцисса смотрела на сына и видела в нём призрачное отражение Люциуса. Когда-то её муж питал глупые надежды, которые кровожадно забрались теперь и в голову Драко, и тогда Люциус расплатился за них сполна. Нарцисса боялась за последствия, которые несут бессмысленные мечтания. — Мы не можем уехать, Драко, — вынесла решение мать. Нарцисса приподняла подбородок, отвела плечи назад и приготовилась с достоинством встретить шквал переубеждающих доводов, однако, когда Драко обернулся, Нарцисса увидела глаза, наполненные слезами. Это было равносильно пощёчине. — Боюсь, что в нынешнем положении мы не сможем разгрести исход наших попыток. Все мы окажемся в итоге на плахе, — решительно сказала Нарцисса. Она уже собиралась уйти, чтобы дать сыну время для размышлений. В ней зародилась надежда, что сын сможет объективно оценить возможности их семьи и ему хватит воли, чтобы отказаться от своих мальчишеских мыслей. Но остановившись в дверном проёме, Нарцисса сказала то, что удивило и её саму. — Ты должен спуститься в подземелье к мисс Грейнджер. Так будет правильно. — Чтобы подвергнуть себя волне оскорблений и плевков? Не переживай, и сам знаю, какое дерьмо из себя представляю. Сначала я вёл себя как последний подонок, затем приложил руку к убийству друга, а теперь собственноручно вынес приговор человеку, который поверил в мою помощь, — Драко прислонился спиной к стене и закрыл лицо руками. Он по-настоящему почувствовал на себе усталость, словно износил свою душу и теперь нуждался в долгой реабилитации. — Иногда мне хочется отвернуться от этого. Убежать. Теперь ты понимаешь, почему мне необходимо вырваться отсюда? — Ты так похож на отца… — Разве это комплимент? — усмехнулся Драко. — Это констатация факта. Знаю, ты испытываешь отвращение к Люциусу, но уверяю, он был единственным, кто не отвернулся от меня, кто всегда считался со мной, и для кого я была не просто глупой девчонкой, не имеющей права голоса, — в голосе Нарциссы слышалась неподдельная уверенность, от которой Драко стало не по себе. — Однажды ты сможешь понять, что твой отец — благородный и верный семье человек. Нарцисса сказала это в порыве уважения к мужу и теперь ждала ответной реакции сына. В комнате повисла тишина, Драко всё ещё стоял у стены, спрятав лицо в ладонях. — Я не пойду к Грейнджер, мама. Она сильная, справится, я ей не нужен. Нарцисса Малфой стояла в проёме и нервно перебирала пальцами холодный камень в ожерелье — подарок Люциуса. В её душе боролись ещё неизвестные Драко чувства, и тогда она произнесла то, о чём впоследствии её сын вспоминал постоянно: — Зато она нужна тебе.***
Ноябрь, остров Ведьм. Волны бились, резались о скалы и злобно шипели. Звук моря оглушал, превращая остальной мир в немую пропасть, и от этого становилось не по себе. Роуман Сибелл трансгрессировал на остров Ведьм и огляделся вокруг. Прежде ему не доводилось бывать здесь. И сейчас, осматриваясь по сторонам, он подумал, что не сможет отсюда выбраться. Граница между морем и воздухом размылась, волны пенились, создавая барашки, поднимались до неизмеримых высот и растворялись в пепельно-сером небе. Кругом было сплошное серое полотно, и лишь солнце, спрятанное за облаками, белым мячиком расплывчато обозначалось на небе. Из пещеры раздался жалобный стон, и Роуман инстинктивно обернулся на него. На грубом камне был выдавлен контур русалки, застывшей в немом крике. Какое-то время юноша смотрел на рисунок, а затем, готов был поклясться, он увидел, как вычерченный рисунок зашевелился, и спустя мгновенье перед ним стояла самая обычная глыба камня. Русалка исчезла. — Чертовщина какая-то, — сплюнул Роуман, пытаясь избавиться от накатившей к горлу тошноты. Отряхнув свою мантию, вдохнув полной грудью свежий и сырой воздух, он шагнул в пещеру. По носу ударил противный запах тухлой рыбы, и юноша закрыл нижнюю часть лица рукой. — Милорд? — позвал он. — Мы ждём тебя, Роуман, — глухой голос разлетелся по пещере и звучал словно отовсюду. Волан-де-Морт стоял в полукруглом тупике пещеры, на центр которого падал блеклый луч света из маленького вырезного отверстия в стене. Милорд тяжело дышал, и Роуман заметил, как сильно он скинул в весе: его лицо походило на череп, обтянутый кожей. Сейчас Сибелл видел перед собой обычного человека, тело которого тоже пачкается, источает неприятные запахи и может умереть. И это осознание так же сильно удивило его, как если бы ему сказали, что кошки могут летать. — Знаю, о чём ты думаешь, сын мой, — прохрипел Волан-де-Морт так, словно ему с трудом давалось каждое слово. — Подойди ко мне. Роуман сел на колено перед милордом, позволив ему коснуться своего лица. Худыми, мёртвыми пальцами Волан-де-Морт дотронулся до гладких волос Роумана и с завистливым сожалением подумал о том, как юно и сильно это тело, и сколько великих дел будет значиться за именем Роумана Сибелла. — Как бы мне хотелось, чтобы мы встретились с тобой на седьмом курсе Хогвартса, — проговорил он, приподнимая подбородок Роумана. — Я бы понравился тебе, мой друг. Нас ждали бы великие дела… Поистине великие, большие, чем я смог сделать в одиночку. Роуман Сибелл почувствовал, как его горло спёрло. Неожиданная волна благодарности и трепета окатила его, и он не знал, как справиться с этим. Юноша поспешил подняться с колен и уйти в тень. На задние стенки глаз что-то неприятно давило. — Я всего лишь хочу сказать, что ты единственный, чьи сердце и разум я смог завоевать. И если мне не суждено найти наследника, то я знаю, на кого смогу рассчитывать. — Милорд, я… — Роуман порывался что-то сказать, но не смог подобрать слов, и когда увидел поднятую вверх руку, призывающую молчать, испытал облегчение. Громкий шорох раздался на другом конце пещеры, и вскоре волшебники увидели грязного мальчишку, нёсшего в руках свёрток. Сначала Роуман подумал, что это был скелет какого-то животного, но затем, когда мальчик прислонил одеяло к стене и развернул его, Роуман увидел иссохшего старика. Его тело состояло из тонких костей, обтянутых жёлтой кожей. На волшебников смотрели пустые глазницы. Узкая грудная клетка совершенно не шевелилась, и Роуман не был уверен, что этот старик жив. Сибеллу стало страшно. Он взволнованно взглянул на милорда и был поражён, когда увидел, как Волан-де-Морт склонил колено перед мумией, однако решил, что должен поступить так же. Милорд стал говорить что-то на змеином языке, Роуман вновь вспомнил оглушающий шум моря, внушающий животный страх. Затем наступила тишина, и, казалось, её можно было вдыхать. Затем мальчишка, сидевший рядом с мумией, сложил руки на коленях и сказал: — Икуа очень сердит на Вас. Роуман не сразу понял, что это произнёс именно мальчик. Он удивился этому детскому и живому голосу и на мгновение ощутил в горле обрывки крика. Ему хотелось убраться к чертям из этого места. — Вы не последовали его совету в прошлый раз. Так зачем приходить снова, если Ваше уважение к Икуа оказалось фальшивым? — О чём это он? — шёпотом, как можно тише, спросил Роуман у Волан-де-Морта. — Если Вы думаете, что я не услышу, то Икуа слышит Вас ещё до того, как озвучите свои мысли, — заявил мальчуган. — И не думаете, Том Реддл, что мудрейший забыл Ваше пренебрежение. Пещера всё помнит, — нараспев произнёс мальчик. — Восемнадцать лет назад мудрейший Икуа предостерёг меня. Икуа сказал мне, что самое величайшая сила, существующая в магическом мире, уничтожит меня, как только свет обернётся зелёным. — Что это значит? — Это означает, что любовь матери в Годриковой впадине оказалась намного сильнее, чем гнусные замыслы Тома Реддла. Мудрейший предупреждал Вас, Том. Не стоило Вам идти к Поттерам в ту ночь… — Почему он так называет вас, милорд? — возмутился Сибелл. — Лживые маски и течение времени вы оставляете у входа в пещеру. Мне более тысячи лет, а передо мной сидит умирающий Том Реддл вместе с мальчишкой, убившем свою семью, — прогремел голос мальчика. — Нет смысла прикрываться глупыми титулами, которые Вы присвоили сами себе. Вы здесь на правах гостей, однако тратите драгоценнейшее время мудрейшего Икуа на нелепую бессмыслицу! Волан-де-Морт, сидя на одном колене, немного склонился к земле, показывая своё уважение к хозяевам пещеры. Он вновь произнёс что-то на змеином языке, и Роуман видел, как на лице мальчишки отобразилась задумчивость. — Люди так глупы… — весело сказал он через какое-то время. — Том, вы годами пытались уничтожить то, что теперь так тщетно ищите, — Роуман понял, что речь шла о наследнике. — Беллатриса Лестрейндж однажды даже почти что убила этого человека. Вы ходите кругами, прибегаете к глупой магии, когда этот мальчишка, — он окинул лукавым взглядом Роумана, — мог в любой момент передать желаемое Вам прямо в руки. Роуман чувствовал раздражение Волан-де-Морта. Волшебник сидел, закрыв глаза, и прерывисто дышал. Сибелл не имел ни малейшего понятия, о чём говорил этот мальчик, и его разозлило это лживое существо. — Икуа сказал, что тот, кого Вы ищите, находится под защитой ангела-хранителя. Он находится под землёй. И это всё, что Икуа считает нужным сказать Вам. Неожиданный порыв ветра прорвался вглубь пещеры, ударил Роумана в спину, и на шее юноша ощутил ледяные капли хулиганистого моря, из-за чего кожа покрылась мелкой рябью. — Милорд! — послышался голос Трэверса, который стремительным шагом шёл к ним. Роуман понятия не имел, зачем он явился сюда, в столь таинственное место, без дозволения Волан-де-Морта. Однако наспех накинутая на плечи мантия, взлохмаченная рыжая бородка и стянутые в тонкую линию губы заставили Роумана насторожиться. — Позвольте донести до вас новость, милорд, — склонив голову, сказал Трэверс. Роуман поднялся на ноги и, когда обернулся, то увидел, что вместо мальчишки и жуткой мумии на камнях был рассыпан лишь пепел, а со стены на него смотрела та самая кричащая русалка. — Волан-де-Морт, — пытаясь отдышаться, начал Трэверс, — Драко Малфой только что притащил в резиденцию грязнокровку Грейнджер, в обмен на свою мать. Нарциссу пришлось выпустить, а девчонку мы закрыли в подземелье по соседству с жалким сквибом, племянником Таис. «…находится под защитой ангела-хранителя… под землёй…» В этот момент Роуман Сибелл решил, что умер во второй раз.