Волчонок

      После того, как гномы, вместе с Гэндальфом и Бильбо, и прилипшей к их походу, словно банный лист к одному месту, эльфийки Волве, покинули Беорна, прошло несколько дней. Хозяин леса одолжил им своих пони, только при условии того, что потом они будут возвращены хозяину. Волве с диким сожалением смотрела на копытных и вспоминала своего пепельного скакуна, оставленного на конюшне Виндхельма. Сказать, что она была расстроена — ничего не сказать. Девушка сильно переживала за своего коня, на котором она участвовала не в одной битве. Теперь же приходилось довольствоваться чужими конями, привыкать к которым совсем не хотелось.       Однако кони послужили хорошую службу и, доставив их до Лихолесья, стали возвращаться к Беорну. С того самого времени, как Волве совершила необдуманный поступок и подарила Торину ожерелье Мары в гостях у оборотня, она постоянно избегала его. Весь путь она шла то с Бильбо, то с Гэндальфом, и если первый был не особо настроен на разговоры, то второй с радостью поддерживал беседу с эльфийкой, понятное дело понимая, почему та так много болтает. Торину же было абсолютно всё равно, почему она бегает от него. Конечно, Король-под-Горой тоже понимал причину этой скрытности, но, понятное дело, думать об этом и уж тем более говорить напрямую он не желал. Были куда более важные проблемы, занимавшие голову гномьего короля.       Однако не смогла Волве долго находиться в тени защиты Гэндальфа от смущения перед Торином, так как вскоре маг покинул их, оставив у самого входа в Лихолесье. Лес этот не внушал доверия не только Довакину, которая по жизни своей была очень мнительной и осторожной, но и всем остальным участникам похода. Проход через лес предстоял трудный ещё и потому, что данмерку заставили идти второй после Торина, сославшись на то, что у неё завалялся посох магического света, и осветить дорогу не мешало бы. Сделав вид, что её совсем не волнует Подгорный Король, Волве вытащила из своего мешка посох и стала освещать путь как маяк. Сначала всё, вроде бы, шло хорошо — и члены похода и Драконорождённая чувствовали себя вполне неплохо, видя перед собой тропу и лелея надежду встретить Гэндальфа на выходе из леса.       А потом появились пауки.       Мерзкие, большие, точные копии морозных пауков, которые обитают в пещерах и курганах Скайрима, и которых так терпеть не может Волве. От гномов поступило предложение сжечь мерзких тварей тем самым заклинанием, которое использовала Довакин, когда они пытались убежать от гоблинов в горах, однако и данмерка и Бильбо сразу привели гномам пару причин, почему этого делать не стоит. Во-первых, у Волве остался последний свиток с тем заклинанием, а во-вторых, поджигая пауков, можно поджечь и паутину, огонь с которой может распространиться на деревья и на сам лес, чему явно не будет рад лесной король учитывая, что у гномов и так непростые отношения с эльфами.       Кстати об эльфах. Когда, казалось бы, отряду Торина стала благоволить удача (это сказалось на то, что они вполне успешно справились с пауками), появились лесные эльфы. Высокие, красивые, и весьма злые, видимо потому, что непрошенные гости зашли во владения лесного владыки. Пятясь от направленных на них наконечников стрел, гномы, вместе с зажатой между ними мелкой эльфийкой, сжались в плотный круг, и Волве ясно так почувствовала, что в районе рёбер определённо что-то хрустнуло. Весьма грубо и невежливо эльфы повели пленников в замок. Без лишних расспросов, у всех отобрали оружие, в том числе и у Волве, чему девушка противилась больше других, постоянно громко голося о том, что «это даэдрический артефакт» и «я отправлю тебя в Обливион, если не прекратишь лазить по карманам».       Однако ж оружие отобрали и всех рассадили по камерам, каждого гнома в отдельную. Торина сразу же увела стража на встречу с Трандуилом, остальным же осталось только сидеть и ждать. К слову сказать, замок у лесного царя был поистине огромный — чего только стоили высоченные потолки и колонны, а также звенящая тишина и глухие шаги эльфов, которые разносились эхом по всему залу. Вскоре Торина привели обратно, и судя по всему, разговор с Трандуилом не удался — Дубощит был немного взвинчен и нетерпеливо ходил от одного угла клетки в другой. Перекинувшись парой слов с Балином, Торин успокоился и затих, как и остальные гномы. А вот Волве утихомириться не могла.       — Эй, высокий эльф, — протянула данмерка, просунув руки через прутья клетки и повиснув на ней, обращаясь к одному из стражников, что стояли на посту.       Те на неё никакого внимания не обращали, как будто бы она позвала их в пустоту. С пленниками эльфы не разговаривали, но по их взглядам, брошенным на неё, она поняла, что больше гномов они не рады ей. Но оно и понятно — исстари высокие эльфы не принимали своих давних сородичей, тёмных эльфов, презирая их чуть ли не также сильно, как и орков. Но Драконорождённая не была бы собой, если бы не попыталась вывести стражников из себя. Тут-то и сыграли свою роль высокие потолки и вечное эхо в стенах замка. Через пять минут, не выдержав тишины и скуки, данмерка угнездилась на пол и стала горланить песни.       — Жил да был Рагнар Рыжий — героем он слыл, как-то раз он в Вайтран ненадолго прибыл. Он куражился, пыжился, бряцал мечом, похваляясь, что враг ему всяк нипочем! Но вдруг Рагнар Рыжий как лютик поник, он услышал Матильды насмешливый крик… «Что блажишь ты, что врешь, что ты мед здесь наш пьешь?! С нас довольно, готовься — сейчас ты умрешь!» Лязг стали о сталь беспрестанно звенел, и Матильды воинственный дух пламенел! И унял с тех пор Рагнар хвастливую ре-е-е-е-е-ечь… как слетела башка его рыжая с плеч!       Горланила эльфийка долго. Сама веселилась, гномы тихо посмеивались, а эльфы медленно сходили с ума, ведь звонким голоском Волве не могла похвастаться. Собственно, именно поэтому ей и пришлось оставить Коллегию Бардов, ведь, как один раз сказала Эйла, голос её ни на что, кроме Ту`ума, не годится. Спорить с нордкой Волве не стала и согласилась, но горланить песни по тавернам не перестала.       Закончив свой концерт песней, посвящённой самой себе, то есть Довакину, данмерка прокашлялась и попросила у эльфов воды, на что пришла их очередь смеяться. Воды не дали, как и не оценили песен.       А потом появился вездесущий Бильбо.